Скорость течения постепенно падала. По утрам Блейд выбрасывал за борт
веревку с узелками -- примитивный гарторский лаг -- и, отсчитывая секунды
биениями пульса, следил, как бечева исчезает в зеленоватых волнах. У Щита
Уйда, где начался его путь, флаер делал двадцать пять миль в час; теперь,
после недельного плавания, скорость снизилась до пятнадцати узлов. Сделав
примерный подсчет, он решил, что приближается к пятидесятой параллели.
экватора. Теперь путник мог раздвинуть обе створки кабины, чтобы свежий
океанский ветер гулял под ее колпаком, обдавая колени влагой. Откинувшись в
кресле, Блейд проводил долгие часы то рассматривая высокие небеса, то
вглядываясь в океанские просторы. Он смотрел -- и не видел; две эти
беспредельные протяженности, одна -- ярко-голубая, другая -- сине-зеленая,
скользили где-то на грани его восприятия, могучие, исполински-необъятные,
успокаивающие. Фон для воспоминаний, и только.
врагов, не женщин, с которыми был близок, не битвы, походы и поединки, не
обстоятельства, связанные с тем или иным странствием, и не пейзажи чужих
миров. Миры эти, однако, длинной чередой проходили перед ним, кружились в
нескончаемом хороводе, пробуждая нечто потаенное, дремавшее в его душе
долгие годы, зревшее, как сердцевина зерна, скрытая твердой оболочкой.
всего лишь репортер, собирающий факты. Это было правильно. Он мог изложить
только факты, факты и еще раз факты; слов, чтобы передать впечатления, не
хватало. В конце концов, он являлся разведчиком, а не поэтом! Человеком
действия, а не искусства, повелителем меча, не пера!
раньше. Конечно, факты -- необходимая вещь, но за их сухим перечислением, за
беспристрастной оценкой выполненного и узнанного, должно стоять еще что-то.
Запахи, звуки, ощущения, краски, вкус... Нечто неуловимое и яркое, как
нежданный блеск молнии в ночном небе... Пожалуй, в пятьдесят шесть он сумел
бы поведать о том, что ускользало от него двадцать и десять лет назад,
скрытое частоколом фактов и обстоятельств.
благоухали ароматами моря и виделись ему в синей и голубой гамме хрустальных
григовских сонат. Рокотал прибой, круглились белоснежные паруса кораблей,
нежная соната штиля переходила в громовую симфонию бури, наполняя сердце
восторгом и ужасом... Свистели стрелы, грохотали орудия, драгоценный жемчуг
Кархайма переливался и сверкал в жадных нетерпеливых руках.
Вордхолм. Они казались Блейду зелеными, пахнувшими листьями и мхом, нагретой
солнцем корой деревьев, терпкими дымками костров. Мерный шум моря сменялся
тревожной лесной тишиной, прозрачный бескрайний простор уступал место
золотистой полумгле, ощущение соли на губах переходило в горьковатый привкус
смолы. Лес, тайга, сельва, джунгли... Мириады шепчущих листьев, сосновые
лапы с колкими хвоинками, лианы, ползущие вверх по стволам словно тела
неимоверно длинных питонов, кусты, покрытые крупными сизыми ягодами...
Зелень, ласкающая взгляд...
другого оттенка, чем леса; там господствовали не цвета темного изумруда, а
нежная прозелень нефрита. Они пахли травами, конским потом, жарким и сухим
ветром. Берглион же, как положено снежной стране, был белым и фиолетовым,
холодным, знобким и опасным, как клинок заледеневшего кинжала. Джедд, Альба,
Уренир, Киртан, Меотида...
четыре?.. Меотида, прекрасная, как лица и тела ее женщин... И сама будто
женщина -- с округлыми грудями-горами, с плавными очертаниями бедер-берегов,
с изобильным курчавым лоном рощ на горных склонах, с озерами -- темными,
светлыми, хризолитовыми, жемчужно-серыми и голубыми, словно девичьи глаза...
впадал в полузабытье. Сейчас, когда хорошее и плохое подернулось флером
времени, он уже не считал каждый свой вояж визитом в преисподнюю. Любой из
миров был ужасен, любой грозил гибелью -- и, в то же время, оставался
неповторимо прекрасным. В точности, как Земля!
катразские океаны и леса Талзаны, снега Берглиона и высокое небо Вордхолма,
мира Синих Звезд, пустыни Сармы и горы Джедда, Землю и таинственную звездную
империю паллатов. "Тассана, катори, асам", -- едва слышно прошептал он на
певучем оривэе, но язык галактических странников казался неуместным среди
соленых вод Айдена. Да, Айден заменил все, даже Землю; и если ему суждено
вернуться на берега Ксидумена, в замок бар Ригонов, он опишет свои
странствия заново -- и сделает это именно здесь. Здесь!
единственными развлечениями. В сумерках обильные косяки серебристых крупных
рыбин устремлялись к отмелям и берегам близкого Сайтэка на кормежку, и
странник бил их дротиком. Рыбу он ел сырой, слегка подсоленной; это утоляло
и голод, и жажду. Впрочем, пресной воды у него имелось достаточно --
климатизатор, питаемый солнечными батареями, работал исправно, и
сконденсированная влага капля за каплей стекала в подставленный внизу
черепаший панцирь. За сутки набиралось две кварты жидкости.
Опознаватель, похожий на зажигалку или крохотный фонарик, по-прежнему был с
ним, и теперь он знал пароль, сигнал SOS, который позволил бы вызвать
помощь. Нажать четыре раза в такт вдохам... два вдоха пропустить... нажать
еще два раза... В такт вдохам, в такт вдохам... Он видел посиневшие губы
Найлы, на которых лопались кровавые пузырьки -- в такт ее вдохам,
предсмертным...
смирился со смертью девушки; он видел много смертей и знал, сколь хрупка
человеческая жизнь, как быстро могут оборвать ее камень, палка или
четырехдюймовая полоска стали, и насколько бесплодны запоздалые сожаления
тех, кто не сумел защитить близкого. Но это не значило, что он отказался от
мести, совсем нет! И мстить он будет не тупым дикарям с Брога -- они свое
уже получили, -- а людям, отправившим Найду на смерть. Маленькую хрупкую
Найлу, которая не умела убивать!
Найлой, относились к цивилизованным людям; они были ровней Ричарду Блейду, а
не айденскому нобилю, драчуну и выпивохе Арраху бар Ригону, и полностью
несли ответственность за свои решения и поступки. Они еще не ведали, что
мститель приближается к ним, влекомый на юг Великим Потоком; они не знали,
что душа его полнится гневом при мысли о них.
что подвернется под руки, то и послужит орудием мести! В крайнем случае, ему
хватит кулаков... И он доберется на юг сам, без всякой помощи! Он докажет,
что дух человеческий и тело -- по крайней мере, его дух и тело, -- сильнее
машин и заслонов, преградивших туда дорогу! Он и за Ай-Рит посчитается
тоже...
замедлившееся течение понесло его кораблик на север. Он не пытался
приблизиться к гигантской островной гряде. Что можно было там найти? Те же
полудикие племена, как на Гарторе, Гиртаме и Броге, очередного Порансо со
сворой туйсов и сайятов... Странник не испытывал желания оказаться в таком
обществе. Конечно, было бы неплохо раздобыть еды, плодов, лепешек и мяса, но
он и сам мог оказаться лакомым кусочком для местных гурманов.
течения, которая унесла бы его в открытый океан, к берегам южного
континента. Он преодолел экваториальный пояс и очутился в нужном полушарии;
теперь дело оставалось за малым -- пересечь пять, шесть или семь тысяч миль
водного пространства на крохотной скорлупке. Суденышко его отличалось
фантастической крепостью и относительным комфортом, так что мореплавателю не
грозила гибель во время бури или в пасти какого-нибудь прожорливого чудища;
но он вполне мог скончаться от старости, если морские боги не пошлют ему
подходящий поток, направленный к северо-востоку. Блейд молил об этом Семь
Священных Ветров Хайры и свою удачу.
молитвы далеким северным богам.
заметил, что курс начал меняться; теперь его несло на северо-восток. Он
сверился по карте, мерцавшей на мониторе флаера, и установил, что движется
сейчас в направлении северных материков, Ксайдена и Хайры. Безусловно, ветвь
Великого Потока, в которую он попал, не могла донести его к знакомым
берегам: на пути высилась стена экваториальных саргассов. Значит, рано или
поздно течение повернет -- к востоку, куда он стремился, либо к западу,
вновь сливаясь с главным стрежнем. Куда же?
гигантскую дугу. Вначале курс все больше отклонялся к востоку, потом солнце
стало восходить точно над носом флаера; наконец, суденышко как будто
повернуло к югу. Скорость течения возросла; этот младший брат Великого
Потока оказался быстрым, очень быстрым. Путник прикинул, что уже удалился от
оконечности Сайтэка на четыре-пять тысяч миль, а это значило, что флаер
находится сейчас посреди Западного океана.
нужно, а месяц морских странствий успокоил разум и душу Блейда. Однажды он
сидел в кресле, как всегда уставившись невидящим взглядом на далекую линию
горизонта и размышляя о дневнике, который начнет писать по возвращении в
Тагру. Он почти зримо ощущал, как развернет большую книгу, переплетенную в
кожу, и примется покрывать страницы вязью привычных знаков. Придется
воспользоваться английским; не только потому, что это его родной язык
(айденский, благодаря Рахи, он знал не хуже), но и в силу ряда других
обстоятельств. К примеру, ни в айденском, ни в ксамитском, ни в двух дюжинах
Пехов Алексей
Круз Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Белогорский Евгений
Березин Федор