ошеломленным.
кое-что срочно записать до отправления...
Похоже, он вас удивил.
проанализировать, что же так поразило меня, что изменилось в Трокмартине.
И тут я понял. Как будто этот человек испытал сильнейшее потрясение
одновременно от ужаса и восторга, какая-то душевная катастрофа изменила
его лицо, наложив на него отпечаток радости и страха. Как будто небесный
экстаз и адский ужас пришли к нему одновременно, рука об руку, захватили
его, посмотрели ему в глаза и, уходя, оставили на его лице свой
неизгладимый отпечаток.
разгадать загадку, изгнать ее из своего мозга. И все это время над Папуа
нависал злобный дух древнего зла, непостижимый, недоступный уму; и когда
"Южная королева" подняла якорь и вышла в залив, этот дух не оставил нас.
свежему морскому ветру. Казалось, мы уходим от чего-то зловещего, чего-то
скрывающегося на островах и - мелькнула в моем мозгу мысль - наложившего
свой отпечаток на лицо Трокмартина.
невыразимый страх, - что встречу Трокмартина за ленчем. Но он не
показался, и я вместе с разочарованием испытал неожиданное облегчение.
Весь день я беспокойно бродил по палубе, но он не выходил из каюты. Не
появился он и за обедом.
палубу к своему креслу. "Южная королева" шла по беспокойному морю, и
палуба пустовала.
восходящая луна. Море фосфоресцировало. Тут и там за кораблем и по бокам
от него поднимались странные туманные завитки, как дыхание подводных
чудовищ, вились несколько мгновений и исчезали. Я закурил и еще раз
постарался изгнать из своей памяти лицо Трокмартина.
остановился, со странным, напряженным выражением посмотрел на небо,
поколебался и закрыл за собой дверь.
со странным вздохом облегчения. Схватил меня за руку и болезненно сжал.
Рука его была холодна, как лед. Я затянулся и при свете огонька сигареты
внимательно посмотрел на него. Он смотрел на большой клок тумана,
проплывающий мимо корабля. Фосфоресценция снизу освещала туман порывистым
светом. Я увидел в глазах Трокмартина страх. Туман прошел мимо; Трокмартин
вздохнул, расслабился, отпустил мою руку и откинулся в кресле.
случилось? Я могу вам помочь?
целый год отправились на Каролинские острова, - продолжал я.
ответил:
больше всего мне нужны люди - белые.
лишь часть его мозга, а остальное напряженно прислушивалось, стараясь
уловить первые признаки приближения чего-то ужасного.
заданный для того, чтобы привлечь его внимание.
небо на севере. Я тоже взглянул туда: далеко-далеко луна пробивалась
сквозь тучи. На горизонте виднелось ее отражение на поверхности моря.
Отдаленная лунная дорожка дрожала и колебалась. Тучи снова сгустились, и
дорожка исчезла. Корабль быстро двигался на юг.
осветило его лицо, и я со странным предчувствием увидел, что незнакомое
выражение углубилось, стало напряженным, как будто выжженным слабым
раствором кислоты.
он.
заговорить. Он повернулся ко мне, как будто принял неожиданное решение.
действительно нуждался в помощи, так это я сейчас. Гудвин... можете вы
представить себя в другом мире, чужом, незнакомом, в мире ужаса, в котором
величайшая радость и величайший ужас существуют одновременно, и вы там
один, чужак! Как такой человек нуждается в помощи, так и я...
пальцев. Я увидел, что луна опять прорвалась сквозь тучи, на этот раз
гораздо ближе. Не дальше мили от нас она отбросила свою дорожку на воду. И
оттуда до самого горизонта протянулась лунная тропа - гигантская
сверкающая змея от края мира к нашему кораблю.
при приближении к спрятавшемуся выводку. От него исходила волна ужаса - но
ужаса, смешанного с незнакомой адской радостью. Волна прошла и оставила
меня потрясенного, дрожащего, всего в поту.
Лунная дорожка приближалась, теперь она находилась в полумиле. Корабль
убегал от нее, мне показалось, как преследуемый. А вслед за ним быстро и
прямо, рассекая волны, стремился лунный поток. И затем...
заклинанием.
сторон окруженная тьмой. Как будто облака наверху раздвинулись, чтобы дать
ей место, отдернулись, как занавес или воды Красного моря, чтобы
пропустить народ Израиля. По обе стороны дорожки складки этого занавеса
отбрасывали тьму. И посередине дорожки между непрозрачными стенами
сверкали, дрожали и танцевали горящие, бегущие волны лунного света.
увидел приближение чего-то. Оно виднелось как более яркое свечение внутри
света. Вперед и вперед стремилось оно к нам - светящийся туманный сгусток,
напоминающий крылатое существо в полете. Я вспомнил даякскую легенду о
крылатом вестнике Будды - птице Акле, чьи перья из лунных лучей, чье
сердце - живой опал, чьи крылья испускают кристально ясную музыку белых
звезд, но эта музыка сжигает и разбивает души неверующих. Непонятное
приближалось, и до меня донесся сладкий, тревожный звук - как пиццикато
стеклянных скрипок, как преобразованное в звук чистейшее, прозрачнейшее
стекло. И снова я вспомнил миф о птице Акле.
тьмы, все еще разделяющим корабль и сверкающее начало лунной дорожки. Оно
ударилось об этот барьер, как птица о прутья клетки, и я понял, что это не
туман, рожденный морем и воздухом. Оно завертелось сверкающими полосами,
водоворотами кружевного света, спиралями живого пара. Внутри него со
странным, незнакомым сверканием двигалось что-то перламутровое.
Светящиеся, сверкающие частички скользили сквозь него, как будто оно
притягивало их из лучей, окружавших это нечто.
тоньше и тоньше становилась защищавшая нас полоска тьмы. Хрустальные звуки
слышались все отчетливее - ритмичные, похожие на музыку с другой планеты.
интенсивного света, жилистого, опалового, лучезарного, напряженно живого.
А над ним, в путанице дрожащих и пульсирующих полос и спиралей - семь
огоньков.
с_у_щ_е_с_т_в_а_ семь огней держались устойчиво и неподвижно. Один
жемчужно-розовый, еще один тончайшего голубовато-перламутрового цвета;
один сверкающе-шафрановый, еще один изумрудный, как мелкие воды вблизи
тропического острова; смертельно белый; призрачно-аметистовый; и еще один
серебряный, цвета рыбы, выпрыгивающей из глубины океана под луной. Так они
сияли, эти семь маленьких разноцветных шаров внутри опалового тумана, чем
бы он ни был, - балансирующие и ожидающие, ждущие приближения к нам, когда
исчезнет разделяющая полоска темноты.
копий, заставляла сердце ликующе биться - и сжимала его скорбью. Она
сжимала горло в приступе восторга и крепко держала его, как рука
бесконечной печали!
как бы из чего-то абсолютно чуждого этому миру. Ухо восприняло этот
возглас и с трудом преобразовало его в звуки этого мира. И мозг отшатнулся
от них неудержимо, и столь же неудержимо они к нему устремились.