кабина?
двигатель, который должен доставить нас домой. На одной химической ракете
нам до него не добраться. Ракета предназначалась для использования после
того, как воздух станет слишком разреженным для турбин.
различаю.
растениями-людоедами?
и плечевые мускулы расслабились. Я отвернулся от окна. Пока мы падали
сквозь ядовитый, все уплотняющийся воздух, прошло несколько часов. Я уже
надел большую часть скафандра. Теперь я привинчивал шлем и трехпалые
перчатки.
выпрямился, ударился о землю еще раз. И еще; зубы мои стучали, а
закованное в панцирь тело перекатывалось в изорванной паутине. "Черт", -
пробормотал Эрик. Я слышал доносящееся сверху шипение. Эрик сказал:
направился к шлюзу.
помахал рукой в сторону его кабинки. Температура снаружи была семьсот
тридцать.
жалобный писк. С пустыми ведрами в обеих руках и со включенным головным
фонарем, освещающим дорогу в черном мраке, я шагнул на правое крыло.
и я постоял на крыле, выжидая, пока он перестанет. Было почти как под
водой. Луч нашлемного фонаря, достаточно широкий, проникал не дальше, чем
на сто футов. Воздух не может быть таким непрозрачным, независимо от
плотности. Он, должно быть, полон пыли или крошечных капелек какой-то
жидкости.
расширяясь к хвосту и переходя в стабилизатор. Позади фюзеляжа
стабилизаторы соединялись. На конце каждого стабилизатора находилась
турбина - длинный фигурный цилиндр с атомным двигателем внутри. Он не
должен быть горячим, так как им еще не пользовались, но на всякий случай я
все-таки прихватил счетчик.
здесь... Почва оказалась сухой красноватой грязью, рассыпающейся и такой
пористой, что напоминала губку. Лава, изъеденная кислотами? При таком
давлении и температуре коррозии подвержено почти все что угодно. Я
зачерпнул одно ведро с поверхности, а второе - из-под первого, потом
вскарабкался по линю и оставил ведра на крыле.
подошвами, чтобы не упасть. Я прошелся взад-вперед вдоль двухсотфутового
корпуса корабля, производя поверхностный осмотр. Ни крыло, ни фюзеляж не
носили признаков повреждения. Почему бы и нет? Если метеорит или еще
что-нибудь перебило контакты Эрика с его чувствительными окончаниями в
турбинах, то какое-то повреждение или свидетельство должно быть и на
поверхности.
к тому же мне следовало еще закончить проверку. Очень трудно будет сказать
об этом Эрику, если я окажусь прав.
жара, бывающего при вхождении в атмосферу. Одна находилась на полпути
назад, на фюзеляже, под нижним краем бака-дирижабля, присоединенного к
фюзеляжу таким образом, что корабль спереди выглядел, как дельфин. Еще две
находились в хвостовой части стабилизатора, а четвертая - на самой
турбине. Все они держались на утопленных в корпус болтах, открывавшихся
силовой отверткой, и выходили на узлы электрической системы корабля.
контакты и справляясь по реакциям Эрика, я установил, что его
чувствительность прекращалась где-то между второй и третьей контрольными
панелями. Та же история была и на левом крыле. Никаких внешних
повреждений, ничего неисправного в соединениях. Я снова спустился на землю
и не торопясь прошелся вдоль каждого крыла, направив луч головного фонаря
вверх. Снизу тоже никаких повреждений.
время затевать споры? Оставь это на полет в космосе. Там у нас будет
четыре месяца, в которые больше нечем заняться.
чего-нибудь, что от меня ускользнуло? - Он наблюдал за всем, что я видел и
делал, через телеглаз, установленный в шлеме.
потому что ты чувствуешь все до второй контрольной панели. Она и не
внешняя, потому что нет никаких свидетельств повреждения или хотя бы пятен
коррозии. Значит, неисправность может быть лишь в одном месте.
турбины. Отчего бы им сломаться одновременно? На корабле есть лишь одно
место, где их цепи соединяются.
ты. Ты не механическая деталь, Эрик. Если с тобой что-то произошло, дело
не в медицине. Это было первое, что мы проверили. Но это может быть
связано с психологией.
значит, шарики поехали, так?
курковой анестезией. Солдат, который слишком часто убивает, обнаруживает,
что его правый указательный палец или даже вся ладонь онемела, словно они
больше ему не принадлежат. Твое замечание, что я не считаю тебя машиной,
Эрик, имеет большое значение. Я думаю, в этом-то все дело. Ты никогда
по-настоящему не верил, что всякая часть корабля - это часть тебя. Это
разумно, потому что это правда. Каждый раз, когда корабль переустраивают,
ты получаешь новый набор частей и правильно, что ты не думаешь об
изменении модели, как о серии ампутаций. - Эту речь я отрепетировал,
постаравшись все выразить так, чтобы Эрику оставалось только поверить мне.
Теперь я понял, что она должна была звучать фальшиво. - Но теперь ты зашел
слишком далеко. Подсознательно ты перестал верить, что можешь ощущать
турбины частью себя, как это было задумано. Поэтому ты и убедил себя, что
ничего не чувствуешь.
сказать, я замолчал и принялся ждать взрыва.
чтобы ее обдумать. Что нам делать, если она верна?
сложить с себя ответственность за возвращение живыми домой. Она взваливает
всю проблему на мои плечи, фигурально выражаясь.
спор. Нам нужно время, чтобы обо всем подумать.
вернулся к этой теме.
неприятности вызваны чем-то механическим. А я представлю, что они имеют
психосоматическую природу.
психосоматические? И что могу сделать я, если они механические? Я же не
могу обойти себя кругом и проверить. Лучше каждому из нас держаться того,
что он знает.
это не разбудит. Эрик никогда не спит, как обычные люди, потому что в
крови у него не накапливаются токсины усталости, и он бы свихнулся от
непрерывного бодрствования, не будь в него вмонтирована в области коры
пластинка русского стимулятора сна. При включенном стимуляторе корабль мог
взорваться, а Эрик не проснулся бы. Но я глупо себя почувствовал из-за