было чуть больше двадцати; моложе, чем мне показалось вначале. Слишком
молода для Юга; что стоит пустыне высосать все соки из этого бледного,
нежного тела и оставить лишь высохшую, пропыленную оболочку.
мягкости. Я чувствовал, что под бурнусом скрывается сильное, тренированное
тело. Голову она держала гордо и высоко. И глаза. Голубые глаза смотрели
на меня прямо. В них не было ни кокетства, ни заигрывания. Она ждала.
иметь дело с женщинами и я знал, какое впечатление производят на них моя
широкая грудь и мощные плечи (и улыбка, разумеется, хотя улыбаться я
стараюсь не часто. Моя улыбка создает атмосферу таинственности).
таинственность. Она смотрела мне прямо в лицо без стеснения и жеманности.
вывел меня из задумчивости.
прекрасной девушке могло понадобиться это древнее ископаемое?
нее были проблемы. Я немного наклонился вперед, чтобы бурнус приоткрылся у
шеи и она смогла бы увидеть ожерелье из когтей, которое я ношу на шее.
Пора ей было сообразить, что я довольно важное лицо (насколько именно
важное я и сам не знаю, но главное, что важное).
с друзьями.
Мун занимался работорговлей, ей было известно намного больше, чем
большинству Северян.
ждала. Спокойно, терпеливо, как будто занималась привычным делом, что,
принимая во внимание ее возраст и пол, было просто невозможно.
свет, пробивающийся в узкие выбоины окон, не справляются с необычным
холодом в кантине. Словно эта Северянка привела с собой ледяной Северный
ветер.
то, с чем приходилось сталкиваться мне, было рассчитано на простаков и
дураков - людей, которые не могли в жизни рассчитывать на себя и искали
поддержку в чем угодно.
нанимают для разных дел... для тех дел, где не обойтись без человека,
сроднившегося с мечом, - я коснулся золотой рукояти, которая поднималась
за моим левым плечом так, чтобы я мог моментально выхватить оружие. - Я
танцор меча. Я не работорговец.
прекрасное лицо тут же вспыхнуло, а глаза яростно засверкали, но прежде
чем Северянка успела открыть рот чтобы возмутиться, я наклонился к ней
через стол и объяснил:
старому Муну. За такую баску как ты, он отдаст все свои золотые зубы, а
тебе придется забыть, что такое свобода. Он продаст тебя в гарем
какого-нибудь танзира раньше, чем ты успеешь послать его в аиды.
грубой речью. На это я и рассчитывал. Но в голубых глазах было только
недоумение.
вздохнул.
перевести аиды я не знаю. Священники говорят, что туда попадает
большинство людей после смерти. Матери запугивают ими детей, если те не
слушаются.
известно, она умерла сразу после того, как бросила меня на песок Пенджи.
разговаривать со мной на равных?
должного уклончивого ответа я выпалил напрямую:
постарался купить ее для себя.
маленькая баска с Севера, тебя ограбят и прихватят с собой для
развлечений, - я глотнул еще акиви и лениво поинтересовался: - А зачем
тебе Мун?
все еще не доходило. Конечно может в этом была и моя вина, иногда я
грубоват и говорить я не мастак, так ведь при моей работе некогда изучать
хорошие манеры.
чтобы все прошло без его грязных выходок, а ты расскажешь мне зачем он
тебе нужен. Я не работаю в темноте.
выпивкой деревяшке - и я заметил, что ногти у нее коротко подстрижены.
Оказывается ей было наплевать на это обычное женское украшение. Бывает же
такое.
нужно только узнать, где найти Осмуна Торговца.
пойдешь к нему одна.
намек на улыбку, словно она думала о чем-то, чего я не знал.
Осмуна, и что сказать ему при встрече.
переносицы.
настороженно прищурились.
кое-что должен мне. Вот и все.
на столе. Они были изящными, с длинными, тонкими пальцами, но совсем не
хрупкими. Под нежной кожей двигались сильные, тренированные мышцы. Сильные
руки, сильные пальцы. Очень сильные для женщины.
У меня просто слюньки потекли, когда я провожал взглядом эти золотые
волосы, рассыпавшиеся по белому бурнусу.
Пустые мечты о женщине никого еще до добра не доводили, да и что толку в
неосуществимых желаниях (неосуществимых в данный момент). Поэтому я
заказал еще один кувшин акиви, позвал Рут и Нуму и провел вечер за веселой
пирушкой с двумя простыми девочками. Конечно о таких потаскушках не
мечтают, зато они были нежными, открытыми и отдавали себя без остатка.
черными поросячьими глазками и даже не предложил выпить. Все это ясно
говорило, что Осмун взбешен. В комнате дымили курильницы сандалового
дерева, и я безуспешно пытался разогнать витающий между нами дым