Чтение 2–й страницы книги ~Дом обновленных~

реке - и хватит с тебя.

Он доел сандвич и мирно посидел на камне, вглядываясь в плавно
бегущую мимо воду и в крепостную стену соснового бора на другом берегу.
Надо получше все это запомнить, думал он, закрепить в памяти прочно,
навсегда. Чтоб было о чем вспомнить после, когда больше уже не придется
ездить на рыбалку.

Нет, все-таки еще полчасика он побудет у реки. Нужно забросить удочку
немного ниже по течению, там поперек реки, почти до середины ее,
протянулось упавшее дерево. Уж наверно там, под деревом, затаилась форель
и ждет.

Он тяжело поднялся, подобрал удочку, корзинку и ступил в воду.
Поскользнулся на замшелом камне, которого сверху совсем не было видно, и
потерял равновесие. Острая боль резнула щиколотку, он рухнул в мелководье,
не сразу ему удалось пошевелиться и приподняться.

Нога, соскользнув с камня, попала между двумя глыбами на дне и
застряла в узкой щели. Ее стиснуло, неестественно вывернуло, и в ней
нарастала упрямая, неотступная боль.

Сжав зубы, чтобы не кричать, Грей кое-как высвободил ногу и выбрался
на берег. Он попробовал встать, но вывихнутая нога не держала его. При
первой же попытке она подвернулась и жгучая боль каленым железом пронизала
ее до самого бедра.

Он сел и медленно, осторожно стянул сапоги. Щиколотка уже начала
опухать, она была вся красная, воспаленная.

Грей сидел на усыпанном галькой берегу и раздумывал. Как быть?

Идти он не может, придется ползком. Сапоги, удочку и корзинку надо
оставить, они только свяжут ему руки. Лишь бы доползти до каноэ, а там уж
он доплывет до того места, где оставил машину. Но потом лодку тоже
придется бросить, ему не взгромоздить ее на крышу машины.

Лишь бы сесть за руль, тогда все будет хорошо, машину-то он вести
сумеет. Помнится, в Сосенках есть врач. Как будто есть, а может, это ему
только кажется. Но, во всяком случае, можно будет договориться, чтобы
кто-нибудь пошел и забрал удочку и каноэ. Может, это и глупо, но он просто
не в силах отказаться от удочки. Если ее сразу же не вызволить, на нее
набредут дикобразы и загубят. Этого никак нельзя допустить. Ведь эта
удочка - часть его самого.

Он сложил все свои пожитки - сапоги, корзинку с рыбой и удочку -
аккуратной кучкой на берегу, так, чтобы они сразу бросились в глаза
всякому, кто согласится за ними сходить. Посмотрел в последний раз на реку
и пополз.

Это был долгий и мучительный способ передвижения. Как ни старался
Грей, не удавалось оберечь ногу от толчков, и от каждого толчка все тело
пронизывала боль.

Он хотел было смастерить себе костыль, но тут же раздумал: перочинным
ножиком, да еще затупившимся, много не наработаешь, а другого инструмента
не нашлось.

Он полз медленно, то и дело останавливался передохнуть. Оглядывал
больную ногу - от раза к разу она все сильней распухала и делалась уже не
красной, а багровой.

И вдруг - поздновато, пожалуй, - он со страхом сообразил, что
предоставлен на волю судьбы. Ни одна живая душа не знает, что он здесь,
ведь он никому ни слова не сказал. Если не выбраться своими силами,
пройдет немало дней, покуда его хватятся.

Экая чепуха. Он прекрасно управится. Хорошо, что самая трудная часть
пути оказалась вначале. Как только он доберется до каноэ, можно считать,
дело сделано.

Вот если бы только ползти подольше. Если б не приходилось так часто
останавливаться. В былые времена он прополз бы это расстояние без единой
передышки. Но с годами становишься стар и слаб. Куда слабее, чем думал.

Он опять остановился отдохнуть - и услышал, как шумят сосны: поднялся
ветер. Заунывный шум, даже пугающий. Небо совсем заволокло тучами, все
окутал какой-то зловещий сумрак.

Подстегиваемый смутной тревогой, он попытался ползти быстрее. Но
только стал еще скорей уставать и жестоко ушиб больную ногу. Пришлось
снова замедлить ход.

Он поравнялся с водопадом, миновал его, ползти вниз по отлогому
косогору стало немного легче, и тут на вытянутую руку шлепнулась первая
капля дождя.

А через минуту уже хлестал ледяными струями яростный ливень.

Грей мгновенно промок, холодный ветер пробирал насквозь. Сумрак
сгущался, сосны стоном стонали, разыгрывалась настоящая буря, по земле
побежали ручейки.

Он упрямо полз. От холода застучали зубы, но он сердито стиснул
челюсти - этого еще не хватало!

Он уже одолел больше половины пути к каноэ, но дорога словно стала
длиннее. Он продрог до костей, а дождь все лил, и вместе с ним
наваливалась свинцовая усталость.

Дом, подумал Грей. Можно укрыться в доме. Меня впустят. Он не смел
себе сознаться, что прежняя цель - доползти до каноэ и проплыть на нем до
того места, где осталась машина, - стала недостижимой, немыслимой.

Впереди сквозь сумрак непогоды пробился свет. Это, конечно, в доме.
Хозяева, кто бы они ни были, уже вернулись и зажгли свет.

Он полз долго, много дольше, чем рассчитывал, но, напрягши последние
силы, все-таки дотащился. Переполз через дворик, у самой двери, цепляясь
за стену и упираясь здоровой ногой, кое-как ухитрился подтянуться и встал.
Нажал кнопку, в глубине дома зазвенел звонок, и Грей стал ждать - сейчас
послышатся шаги.

Никто не шел.

Что-то тут не так. В доме горит свет, должен же там кто-то быть. А
тогда почему никто не отзывается?

За спиной еще громче и грозней прежнего шумел лес, и тьма сгущалась.
С леденящей злобой свистал и хлестал дождь. Грей застучал кулаком в дверь,
и она, как утром, распахнулась перед ним, дворик залило светом из
прихожей.

- Эй, послушайте! - закричал он. - Есть кто дома?

Никакого ответа, ни звука, ни шороха.

Он мучительно напрягся, на одной ноге перепрыгнул через порог и
остановился. Позвал еще и еще, но никто не откликался.

Нога подломилась, и он повалился на пол, но, падая, успел вытянуть
руки и смягчить удар. Потом медленно, с трудом пополз в сторону гостиной.

Позади раздался какой-то слабый звук. Грей обернулся - входная дверь
закрывалась. Закрывалась сама собой, никто ее не трогал. Он смотрел как
завороженный. Дверь плотно затворилась. В тишине громко щелкнул замок.

Странно это, смутно подумалось ему. Странно, что дверь отворяется,
будто приглашает войти. А когда войдешь, сама преспокойно затворяется.

Но это неважно, бог с ней, с дверью. Важно, что теперь он в доме, а
леденящая ярость бури осталась там, за стенами, во тьме. Его уже
обволакивало теплом, он понемногу согревался.

Осторожно, оберегая от толчков больную ногу, он по ковру дополз до
кресла. Подтянулся кверху, кое-как повернулся и сел поглубже, откинулся на
мягкую спинку, вытянул ногу. Наконец-то он в безопасности. Теперь ни
дождь, ни холод не страшны, а рано или поздно кто-нибудь придет и поможет
вправить вывих.

Непонятно, где же все-таки хозяева. Едва ли в такую погоду бродят под
открытым небом. И, наверно, они были здесь совсем недавно, ведь свет в
окнах вспыхнул, когда уже стемнело и началась буря.

Он сидел не шевелясь, пульсирующая боль в ноге стала глуше, почти
отпустила. Как хорошо, что в доме так тихо, так тепло и спокойно!

Он неспешно, внимательно осмотрелся.

В столовой накрыт стол к обеду, от серебряного кофейника идет пар,
поблескивают фарфоровая супница и блюдо под крышкой. Доносится запах кофе
и какой-то снеди. Но прибор только один, словно обед ждет только одного
человека.

За открытой дверью видна другая комната, должно быть, кабинет. Висит
какая-то картина, под нею - солидный письменный стол. По стенам, от пола
до самого потолка, тянутся книжные полки, но они пусты - ни одной книги.

И еще дверь ведет в спальню. Постлана постель, на подушке - сложенная
пижама. У изголовья, на ночном столике, горит лампа. Все приготовлено,
кажется, постель только и ждет, чтобы кто-то в нее улегся.

Но есть в этом доме что-то непостижимое, какая-то неуловимая
странность. Все равно как в судебной практике: попадется иногда такой
юридический казус, чувствуешь, что кроется тут какая-то загадочная мелочь,
она-то и есть ключ к делу, но она упорно от тебя ускользает.

Он сидел и раздумывал об этом - и вокруг понял.

Этот дом наготове, но он еще ждет. Он словно предвкушает встречу с
будущим хозяином. Он обставлен, налажен, все в нем подготовлено. Но здесь
еще никто не жил. Нисколько не пахнет жильем, и в самом воздухе смутно
ощущается пустота.

Да нет, что за вздор. Конечно же, здесь кто-то живет. Кто-то зажег
свет, сготовил обед, поставил на стоп один-единственный прибор, кто-то
включил лампочку у постели и отогнул край одеяла.

Все это совершенно очевидно, а между тем не верится. Дом упорно
твердит свое, поневоле ощущаешь, что он пуст. Грей заметил, что по полу в
прихожей и по ковру до самого кресла, где он сидит, тянется мокрый след. И
на стене остались грязные отпечатки - он цеплялся за нее, когда пытался
прыгать на одной ноге.

Куда же это годится - разводить грязь в чужом доме. Надо будет
потолковее все объяснить хозяину.

Он сидел в кресле, дожидался хозяина и клевал косом.