Чтение 2–й страницы книги ~День триффидов~

булавок, и тут я остановился...

Что, если лечение было неудачным? Что, если я сниму бинты и окажется,
что я слепой? Тогда будет еще хуже, во сто крат хуже...

Я уронил руки и лег на спину. Я злился на себя и на больницу, и я
произнес несколько глупых беспомощных ругательств.

Вероятно, прошло некоторое время, прежде чем я вновь обрел
способность рассуждать последовательно. Я вдруг осознал, что снова ищу
возможные объяснения происходящему. Объяснений я не нашел. Зато я
окончательно убедился, что сегодня среда, какая бы там чертовщина ни
происходила. Ибо вчерашний день был весьма примечателен, а я мог
поклясться, что после него прошла всего одна ночь.

В хрониках вы прочтете, что во вторник седьмого мая Земля в своем
движении по орбите прошла через облако кометных осколков. Вы можете даже
поверить в это, если вам угодно, ведь поверили же миллионы людей.
Возможно, так оно и было в самом деле. Я не могу привести доказательств ни
"за", ни "против". Я был не в состоянии увидеть, что происходило; но у
меня есть на этот счет кое-какие мысли. По-настоящему я знаю только, что я
провел вечер в кровати, выслушивая свидетельства очевидцев о небесном
явлении, которое было провозглашено самым поразительным в истории
человечества.

Между прочим, пока оно не началось, никто ни слова не слыхал о
предполагаемой комете или о ее осколках...

Не знаю, для чего понадобился радиорепортаж об этом, когда и так все,
кто мог ходить, ковылять на костылях и передвигаться на носилках, были под
открытым небом или возле окон, наслаждались зрелищем самого грандиозного
из даровых фейерверков. Тем не менее радиокомментатор болтал не умолкая, и
это с особенной силой заставило меня почувствовать, как тяжко быть слепым.
Я решил, что, если лечение окажется неудачным, я лучше покончу с собой.

Днем в выпусках новостей сообщалось, что предшествующей ночью в небе
над Калифорнией наблюдались какие-то яркие зеленые вспышки. В Калифорнии
обычно происходит столько всякой всячины, что вряд ли кто-нибудь принял
это сообщение всерьез, однако сообщения продолжали поступать, возникла
версия о кометных осколках, и эта версия восторжествовала.

Из всех районов Тихого океана приходили описания ночи, озаренной
блеском зеленых метеоров. В описаниях говорилось: "Метеоры падают такими
обильными потоками, что кажется, будто само небо крутится вокруг нас". Да
так оно и должно было быть, наверно.

По мере того как линия ночи передвигалась к западу, яркость зрелища
отнюдь не ослабевала. Отдельные зеленые вспышки стали видны еще до
наступления темноты. Диктор, комментировавший это явление в шестичасовом
выпуске вечерних новостей, заметил, что оно создает помехи радиоприему на
коротких волнах, но что на средние волны, на которых ведется настоящая
передача, и на телевидение влияния не оказывает. Он назвал это явление
потрясающей картиной и настоятельно советовал не упустить случая
полюбоваться ею. Он мог бы не затруднять себя советами. По тому, как
взбудоражены были все в больнице, я мог судить, что случая полюбоваться
потрясающей картиной не упустит никто, кроме меня.

И словно мне мало было болтовни диктора, просвещать меня сочла своим
долгом также и нянечка, которая принесла ужин.

- Небо просто кишит падучими звездами, - сказала она. - Все они
зеленые и яркие. Лица от них страшные, как у мертвецов. Все на улицах, там
сейчас светло, как днем, только что свет другой. Иногда падают такие
большие звезды, что глазам больно. Говорят, раньше никогда такого не было.
А жалко, что вам нельзя этого видеть, правда?

- Правда, - сказал я несколько резко.

- Мы во всех палатах подняли шторы, все больные смотрят, - продолжала
она. - Если бы не эти бинты, вы все увидели бы прямо отсюда.

- О, - сказал я.

- А на улице видно еще лучше. В парках и в Хите, говорят, собрались
тысячи людей, стоят и глядят. И на всех плоских крышах тоже люди, все
смотрят вверх...

- Не слыхали, столько это будет продолжаться? - терпеливо спросил я.

- Нет, не слыхала. Говорят, правда, что сейчас они уже не такие
яркие, как в других местах. Только знаете что? Даже если бы вам сегодня
сняли эти бинты, смотреть все равно не разрешили бы. Глаза сначала надо
будет беречь, а некоторые звезды такие яркие. Они... У-ух!

- Что - ух! - спросил я.

- Какая сейчас была яркая, вся палата сделалась зеленой. Так жалко,
что вам нельзя этого видеть.

- Действительно, - согласился я. - А теперь, милочка, ступайте
отсюда.

Я попробовал слушать радио, но оно издавало все те же "ухи" и "ахи"
вперемежку с пошлыми благоглупостями о "величественном зрелище" и
"уникальном явлении", и так было, пока у меня не появилось ощущение, будто
для всего мира дается бал, на который не пригласили только меня одного.

Выбора у меня не было, так как в больнице радио передавало только
одну программу: хочешь - слушай, хочешь - нет. Через некоторое время я
стал догадываться, что спектакль пошел на убыль. Диктор посоветовал всем,
кто еще не видел, немедленно пойти и увидеть, чтобы на жалеть потом всю
жизнь.

Основная идея состояла, видимо, в том, чтобы убедить меня, что я
упустил ту самую возможность, ради которой родился на свет.

В конце концов мне это надоело, и я выключил радио. Последнее, что я
слышал, было сообщение о том, что зрелище быстро идет к концу и что мы,
вероятно, через час-другой выйдем из зоны обломков.

Все это происходило вчера вечером, в этом не было никакого сомнения.
Прежде всего, случись это раньше, я был бы куда более голоден, чем сейчас.
Ладно, но что же тогда все это значит? Неужели вся больница, весь город
праздновали эту ночь так, что до сих пор не могут очухаться?

Тут рассуждения мои были прерваны хором часов, близких и далеких,
которые начали отбивать девять.

В третий раз я принялся терзать звонок. И пока лежал в ожидании, мне
послышалось, будто за дверью кто-то возится. Это было что-то вроде
всхлипываний, шуршаний и шарканий, время от времени заглушаемых
отдаленными криками.

Но в палату ко мне никто не вошел.

К этому времени мне было уже совсем плохо. Жуткие детские фантазии
вновь овладели мною. Я напряженно ждал, что вот-вот отворится невидимая
дверь и чудовищные призраки обступят меня. Я не был даже уверен, что
кто-то или что-то не находится уже здесь, рядом, и не крадется неслышным
шагом через палату...

Не могу сказать, что я вообще подвержен подобным штукам. Во всем были
виноваты проклятые бинты у меня на глазах и страшные крики в коридоре,
отозвавшиеся на мой зов. Но мною овладели призраки, а когда призраки
овладеют человеком, сладить с ними уже трудно. Их уже не прогонишь веселым
свистом или мурлыканьем песенки себе под нос.

Передо мной, наконец, в упор встал вопрос: что для меня страшнее -
рискнуть зрением и снять бинты или оставаться во мраке со своими
призраками?

Не знаю, что бы я сделал, случилось это двумя днями раньше, -
возможно, то же самое, - но в этот день я по крайней мере мог сказать
себе: "Ладно, провались оно все, обратимся к здравому смыслу. Ведь бинты
все равно должны были снять сегодня. Рискну".

Одно обстоятельство делает мне честь. Я не настолько ополоумел от
страха, чтобы сорвать с себя бинты немедленно. У меня достало здравого
смысла и присутствия духа сначала встать с постели и опустить шторы. И
только после этого я взялся за булавки.

Когда я снял повязки и обнаружил, что вижу в полутьме, я ощутил такое
облегчение, какого не знал никогда раньше. Затем, убедившись, что ни
злоумышленников, ни привидений нет ни под кроватью, ни вообще в палате, я
первым делом подтащил к двери кресло и подпер им дверную ручку. После
этого я почувствовал себя более уверенно. Я заставил себя привыкать к
дневному свету постепенно, и на это у меня ушел целый час. К исходу того
часа я точно знал, что благодаря своевременной первой помощи и умелому
лечению глаза мои видят так же хорошо, как прежде. Но никто ко мне не
приходил.

На нижней полке тумбочки я обнаружил темные очки, заботливо
приготовленные для меня. Из осторожности я надел их и только тогда подошел
к окну. Нижняя часть его не открывалась, так что поле зрения было
ограничено. Засматривая вниз и по сторонам, я увидел на улице двух-трех
человек, которые брели вдалеке странной, неуверенной походкой, словно не
зная, куда направиться. Но больше всего - и сразу же - меня поразила
резкая и отчетливая видимость; даже отдаленные здания за крышами напротив
вырисовывались необыкновенно ясно и четко. И тогда я заметил, что в городе
не дымит ни одна труба...

Мой костюм был аккуратно повешен в шкафу. Когда я оделся, то
почувствовал себя совсем хорошо. В портсигаре оказалось несколько сигарет.
Я закурил и понемногу начал видеть мир совсем в ином свете: все казалось
мне по-прежнему очень странным, но я уже сам не понимал, как это я
поддался панике.

В наши дни не так-то просто вернуться к прежнему взгляду на вещи.
Теперь каждый должен уметь рассчитывать во всем на себя. А тогда все было
так регламентировано, так переплетено... Каждый столь неукоснительно играл
свою маленькую роль, что нетрудно было принять привычку и обычай за закон
природы, и когда установленный порядок как-нибудь, нарушался, это влекло
за собой серьезные последствия.

Если вы прожили половину жизни с определенными представлениями, то
изменить их за пять минут невозможно. Оглядываясь назад, на тогдашний мир,
я удивляюсь и даже как-то злюсь из-за того, что мы так мало знали и не
хотели знать о своей повседневной жизни. Я практически ничего не знал,