некоторыми воспоминаниями. Пола, может быть, разочаровало, что я провел
пару лет в колледже до того, как принял бизнес моего отца, после его
внезапной, безвременной кончины. Но то обстоятельство, что я прожил
большую часть своего детства на Сицилии, пока отец не прислал за семьей,
кажется, удовлетворило моего родственника. Потом, по-моему, я опять
огорчил его, рассказав, что, насколько мне известно, Сицилия никогда не
была центром всемирного преступного заговора. Я понимал дело так, что
"onorata societa" [достопочтенное общество (ит.)] была местным, не
безвыгодным, замкнутым на семейных связях предприятием, из которого в свое
время вышли такие заслуженные galantuomi [благородный господин (ит.)], как
Дон Вито Касцио Ферро и Дон Кало Виззини. Я попытался объяснить, что
имелось существенное различие между societa degliamici [общество друзей
(ит.)] со своими собственными, местническими интересами и субъектами,
которые эмигрировали и могли быть (но могли и не быть) amici. И люди
общества занимались противозаконной деятельностью, просто предпочитая
иметь дело друг с другом а не с посторонними, и среди них сохранялись
сильные традиции семейственности. Однако, Пол был такой же жертвой
разговоров о тайном заговоре посвященных, как и любой читатель бульварной
прессы, и был убежден, что я по-прежнему соблюдаю какой-то тайный обет или
что-нибудь в этом роде. Постепенно я понял, что он романтик своего рода,
ему хочется, чтобы все было по-другому, и ему хочется ощущать свою
причастность к несуществующей традиции. Поэтому я рассказал ему кое-какие
вещи из тех, которые, я думал, ему очень понравятся.
также о некоторых других столкновениях, подтвердивших, что я достоин
своего имени Анджело ди Негри [игра слов: Анджело - ангел (angelo); Negri
- негры, черные]. Где-то в связи со всем этим семья впоследствии изменила
фамилию на Неро [Nero - черный (ит.)]. Не то, чтобы для меня это что-то
значило. Я оставался тем, кем был. И Пол Неро улыбался и кивал, и
наслаждался подробностями. Он испытывал беспредельный интерес к бывшей в
употреблении жестокости.
на самом деле не так. Потому что со временем он начал мне действительно
нравиться. Возможно, потому, что он чем-то напоминал мне меня самого в
другое время и в другом месте, помягче пожизнерадостней, более утонченный
вариант. Возможно, он был похож на кого-то, кем мог бы стать я, или мне
хотелось, чтобы я мог позволить себе роскошь попытаться стать таким.
вылепившие меня условия давным-давно исчезли, мои радости в этом обществе,
в котором, по-моему, почти совсем не ощущалось напряжения, омрачались
нотками, звучащими во мне с переменной громкостью, и это сперва вызывало
во мне смутное беспокойство, за которым последовала растущая
неудовлетворенность. Жизнь редко представляет собой нечто, зацикленное на
кризисах до упора, как в этом пытаются убедить нас романисты. Хотя правда,
что мы иногда выходим из потрясений с ощущением свежести бытия и чуда
существования. Но такое душевное состояние проходит, и довольно скоро, при
этом снова оставляя и нас и действительность непреобразившимися. Осознание
данного факта пришло ко мне, когда я ради своего потомка сентиментальничал
о минувших несовершенствах, и в течение следующих недель переросло в
сильнейшее недовольство. В отличие от всего прочего, я не очень изменился.
Мое состояние не было вызвано ощущением собственной ненужности здесь, хотя
что-то было и от этого, оно не могло быть и ностальгией, потому что
воспоминания мои были довольно свежими и вполне достаточными, чтобы не
допустить появления каких-либо розовых иллюзий относительно того, что для
Пола было лишь далеким прошлым. Может быть, усиливающаяся чувствительность
к тому, что люди казались чуть-чуть добрее, более умиротворенными,
возбуждала некое ощущение собственной ущербности, словно я умудрился
пропустить какой-то необходимый шаг в процессе цивилизации. Я обычно не
склонен к самонаблюдениям подобного рода, но когда ощущения становятся
достаточно сильными и навязчивыми, они заставляют думать о себе.
состояние, а тем более тот, кто кажется карикатурой на себя самого? То,
что я хотел сказать, слишком многозначно, и подобные вещи, на самом деле,
не могут быть переданы словами.
сделал два предложения, и одно из них я немедленно принял, размышляя над
другим.
для человека в моих условиях и в моем душевном состоянии. Кроме
напрашивающихся ассоциаций с попыткой возвращения к детству, я еще узнал,
что это одно из немногих мест в мире пока не пострадавшее от чрезмерного
усовершенствования. Тогда это было для меня в самом подлинном смысле
способом возвращения назад сквозь время.
уединенный дом, в котором чувствовалось что-то знакомое, и ежедневно по
несколько часов проводил, катаясь на одной из двух лошадей, доставшихся в
придачу к нему. По утрам я спускался верхом на каменистый берег и смотрел,
как накатывается на меня пенящийся и грохочущий прибой. Я проезжал вдоль
мокрых камней-голышей, на которых таяла пена, слушал пронзительные крики
птиц, чертящих над прибоем круги и падающих к нему, вдыхал соленый морской
ветер, следя за игрой ослепительных бликов и теней в панораме
нежно-светлых тонов. Днем или по вечерам, в зависимости от собственного
настроения, я часто катался среди холмов, где хилая травка и кривые
деревца отчаянно льнули к худосочной земле, и влажное дыхание Средиземного
моря, в зависимости от настроения, нагоняло на меня духоту или прохладу.
Если я не засматривался слишком на несколько неподвижных звезд, если я не
поднимал глаз, когда огни транспортного самолета высоко и стремительно
проносились над моей головой, если я не использовал блок связи ни для
чего, кроме музыки, и ездил в ближайший городок не чаще, чем раз в неделю
или около того, за быстро иссякающими запасами, то казалось, что время для
меня повернуло вспять. Казалось, что не только текущее столетие, но и вся
моя взрослая жизнь отступили и растворились в вечном ландшафте моей
молодости. Поэтому то, что произошло потом, не было чем-то необъяснимым.
покрытом пышной зеленью, по сравнению с холмами цвета ссадин, среди
которых я весь этот день катался. Она сидела на земле под деревом,
напоминавшим застывший фонтан варенья, к которому прилипли светлые
конфетти, ее темные волосы были зачесаны и собраны заколкой кораллового
цвета, на коленях лежал блокнот для эскизов, она вскидывала и опускала
глаза, делала рукой точные, расчетливые движения, зарисовывая маленькое
стадо овец. Некоторое время я просто сидел на лошади и наблюдал за ней, но
потом выглянувшее из-за облака солнце отбросило мою длинную тень возле
нее.
обмотал поводья вокруг подвернувшейся ветки ближайшего куста и пошел вниз.
времени потребовалось ей, чтобы решиться кивнуть и слегка улыбнуться.
место, подумал, что было бы славно остановиться, выкурить сигарету и
посмотреть, как вы рисуете. Не возражаете?
блокноту и оставив на нем руку, чтобы закрыть нарисованное.
же донора.
уселся на траву, и стал смотреть, как ее поедают.
мне посмотреть на ее работу. Она принялась рассказывать историю своего
стада, и понадобилось всего лишь подкинуть несколько вопросов, чтобы я
узнал кое-что и о ней тоже.
сотрудницей института в Швейцарии, в котором проводились научные
исследования в области животноводства. В том числе в полевых условиях
велись испытания по клонированию перспективных особей в различных условиях
окружающей среды. Ей было двадцать шесть, совсем недавно на очень
печальной ноте завершилась ее семейная жизнь, и она добилась, чтобы ее
отправили в поле с подопытным стадом. Она вернулась на Сицилию немногим
более двух месяцев назад. Она многое рассказала мне о клонах,
действительно увлеклась, обнаружив мое очевидное невежество в этом деле,
описывая в чрезмерных подробностях процессы посредством которых ее овечка
была выращена из клеточных образцов гибрида в Швейцарии для копирования ее
во всех подробностях. Она даже поведала мне о странном и до сих пор не
разъясненном резонансном эффекте, проявляющемся, если у них у всех
возникают временные симптомы одной и той же болезни, если поражена одна из
них, в том числе и у оригинала в Швейцарии и у всех прочих в разных частях
света. Нет, насколько ей известно, еще не было попыток клонирования на
уровне человеческих существ, хотя ходят слухи насчет экспериментов на
одном из внешних миров. Хотя было ясно, что она очень неплохо знает свое
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Гуревич Георгий
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Лукьяненко Сергей