Чтение 2–й страницы книги ~Профессия

- Я не понял - это что, и есть твой подарок?.. - втайне разочаровался Степан, надеявшийся, пускай и в преддверии гибели, получить от Верлрока что-нибудь этакое растакое - ну, по крайней мере поинтереснее, чем стограммовый стопарик.

- Именно.

- И это в самом деле тебе поможет?..

- В какой-то мере да. Скажем так - это послужит мне утешением, - туманно ответил Верлрок.

Что касается бальзама утешения на душу многогрешного убийцы, тут Степан в своих предположениях попал в точку. Так стоит ли роптать?..

Он со вздохом поднялся, взял рюмку и медленно, даже где-то торжественно поднял ее на уровень груди. Постоял немного, как бы отдавая дань памяти самому себе. Опять вздохнул и выпил. Последние сто граммов, как и положено - о чем, судя по содержанию подарка, знал Верлрок - перед казнью.

Жидкость оказалась ого-го какой многоградусной и с весьма противным привкусом, напоминающим, пожалуй, марганцовочный, только ядреней. Один глоток такой гадости, если махнуть ее без предупреждения, способен скрутить отчаянного дегустатора в позу зародыша. Но закаленного паленой водкой Степана только передернуло, ну и еще, если говорить честно, у него слегка потемнело в глазах.

Не подавая вида, что близок к потере ориентации, Степан навел фокус в помутившихся "окулярах" и восстановил прерванное дыхание. Вокруг все было по-прежнему, и он стоически обратился к Верлроку:

- Одной достаточно? - не зря же, надо думать, тот водрузил на стол целый графин. Несмотря на свой бравый вопрос, Степан не был уверен,что сможет его осилить.

- Вполне, - заверил Верлрок. И пояснил, то ли проследив ход Степановых мыслей, то ли запросто их подслушав: - Графин тут просто для композиции - не правда ли, ведь у вас принято устанавливать в центр стола какой-нибудь сосуд?

Степан не стал отвечать на этот чисто риторический вопрос, а сразу перешел к делу:

- Ну, теперь порядок? Ты уже можешь приступать к дезинтеграции?

- К дезинтегрированию, - мягко поправил Верлрок. - Мне кажется, так в данном случае будет более правильно.

Степан растерялся, пытаясь уловить и не улавливая разницы, как вдруг Верлрок сказал:

- Прости, но я, кажется, не смогу тебя убить.

- Как это не сможешь? - опешил Степан, как-то само собой считавший, что между ними уже все договорено. И вдруг - на тебе! Очередной непрошеный подарочек. "Нечестно! Не по правилам!" - вопил внутренний голос, наподобие разочарованного болельщика, в то время как Верлрок, словно шельмоватый судья, заныкавший красную карточку, объяснял с напускной растерянностью:

- Дело в том, что я уже попытался это сделать - сразу, как только ты выпил...

- Неужели? Что-то я не заметил, - проворчал Степан, вспомнивший только потемнение в глазах, вряд ли имевшее отношение к действиям Верлрока.

- Деструктор не сработал, - виновато сообщил Верлрок. - Отказал ведущий блок нейтринного накопителя. - И добавил как бы между прочим: - Ремонт займет не меньше двух недель по вашему времени.

Степан только скрипнул зубами в досаде: у него не было причин подозревать Верлрока во лжи - в самом деле, с чего бы это ему, сгубившему уже не одну невинную жизнь, лукавить, отказывая в этой маленькой услуге Степану? Что он, хуже других? Выходит - просто невезение? У Верлрока действительно сломалось что-то там жизненно важное, вернее, деструктивно необходимое, чего так просто, с кондачка не починишь? И как назло именно к Степанову приезду!

Но о том, чтобы сидеть тут в ожидании две недели, не могло быть и речи.

- Выходит, что мне здесь больше нечего делать, - пасмурно заключил Степан. Не предъявлять же ему было претензии Верлроку за нарушение договора, к тому же и заключен-то он был не с ним, а с галактическими спасателями. Да и те, получается, с самого начала действовали полностью в его интересах - разгадали его проблему и взялись ее решить, а потом заложили в его голову спич, способный отправить его на тот свет не с девяносто пяти, а со стопроцентной гарантией.

- Прощай, Решающий Проблемы, - уронил Степан с горьким сарказмом, подумав про себя, что Верлроку следует теперь выбрать себе другое имя. "Неуязвимый", например. А что, звучит неплохо, только слегка отдает российским флотом. Ну тогда - "Вечно Живой".

Степан ничуть не опасался, что здешний незримый хозяин подслушает его мысленные советы по поводу его переименованя - наоборот, очень на это надеялся. Но Верлрок не подал вида, что слышал язвительные рекомендации Степана.

- До свидания, Степан Ладынин, - отозвался он за мгновение до вспышки, переправившей Степана обратно в модуль, к сидевшим там в ожидании Грабстрихту Семьдесят пятому и Эксвайзи

Блиму.

Очутившись между ними на своем прежнем месте, Степан решил опустить полагающиеся в соответствии с земным обычаем слезы и объятия - приговоренному вышло помилование, но он-то принадлежал к той редкой породе смертников, что как раз мечтают получить избавление от мирской юдоли. Это намерение, содержавшее в себе, в чем они, кстати, сошлись с Верлроком, гениальное решение всех проблем, осталось похороненным в недрах переливчатого шара, по-прежнему мирно лежавшего перед ним на черном полотне космоса, словно на бархатной подушке. И теперь Степану предстояло думать о том, как жить дальше.

- В-великолепно! - произнес Грабе, отчего-то запинаясь. Не ожидал, поди, Степанова возвращения и не успел подготовить приличествующую случаю речь. - Поздравляю вас, Степан! Вам удалось добыть бесценную информацию. Бесценную! - еще раз подчеркнул он, словно это могло иметь для смертника какое-то значение. На самом деле Грабе, кажется, пребывал в растерянности, вызванной попаданием Степана в счастливые - а с точки зрения последнего, невезучие - пять процентов.

Тут Экс уверенно взял инициативу в свои руки, которыми он принялся эмоционально размахивать:

- Вы решились изменить структуру диалога, что привело к поразительным результатам! Верлрок сообщил вам то, чего до сих пор не открывал никому - в частности, свой возраст, механизм своей защиты и, пускай примерно, обстоятельства своего создания. Вам, конечно, неизвестно, что в галактике существует целый институт, занимающийся исключительно феноменом Верлрока - на основе вашей беседы будет разработан новый подход к проблеме: мы сумеем разговорить Верлрока! И, разумеется, вернуть его на правильный путь.

- К сожалению, коллега, вы не сможете оценить результатов начатой вами работы, - подключился Грабе, уже оправившийся от удивления, в прежней своей дикторской манере. - Сейчас вам предстоит вернуться на Землю, но сначала мы сотрем из вашей памяти все обстоятельства нашего сотрудничества. Мне очень жаль, но это необходимая мера.

- А не найдется ли у вас еще какой-нибудь опасной работенки? - спросил Степан, не пришедший в восторг от нарисованных для него дальнейших перспектив. - Может, есть что-нибудь, хоть со стопроцентным летальным исходом - я заранее согласен.

Грабе вздохнул, многозначительно переглянувшись с Эксом, и ответил:

- Работы хватает. Но мы не имеем права на повторную эксплуатацию потенциальных самоубийц. Увы, инструкция. А теперь, в соответствии с вашим земным обычаем, попрошу вас сдать удостоверение и значок.

Степан достал из кармана и отдал карточку с фотографией. Процедура исключения из "клуба галактических самоубийц" вызвала у него безотчетную грусть - состояние, вообще-то свойственное процедуре исключения откуда бы то ни было, будь то, допустим, палата министров или же, наоборот, профсоюз сантехников. Значок Грабе снял сам одним быстрым прикосновением, сказав напоследок:

- Сожалею, но такова инструкция. - И добавил, возможно, даже искренне, пытаясь поддержать экс-коллегу: - С вами было приятно работать.

Экс тем временем достал уже знакомый Степану шлем и с последними словами Грабса водрузил его, как удобную кастрюлю, на голову "уволенному". Тот смирился и замер в ожидании стробоскопических эффектов. Но на сей раз шлем встретил его абсолютной чернотой - словно решил изобразить собой очки для приятного засыпания. "Наверное, так и надо: ты вроде как спишь, а твою память тем временем обчищают наподобие кошелька", - подумал Степан и оказался не прав. Вскоре Экс стащил с него шлем, издавая резкие горловые звуки. Непонятные слова, вылетающие из горла Экса, Степан даже без знания их галактического наречия безошибочно определил как ругательства.

Экс проклекотал еще что-то нечленораздельное, копаясь в глубине шлема. Подняв голову, заключил:

- Кык турлык брыл.

После этой многозначительной резолюции Экс с Грабсом уставились на Степана так, словно у него начали вдруг расти рога, а они оба в размышлении наблюдают за этим процессом. Степан, со своей стороны, подумал о том, что рога ему, конечно, наставили, но значительно раньше, и вряд ли это метафорическое украшение могло как-то повлиять на их продвинутую аппаратуру. Наконец Грабе подал голос:

- Наш нейротрон сгорел. - ("Неужели все-таки повлияли?..") - К сожалению, это был единственный экземпляр, разработанный с учетом специфических особенностей представителей вашей расы. Теперь мы не можем очистить вашу память. Вернуть вас на Землю без этой процедуры мы не имеем права и также не имеем права взять вас с собой.

- Что, такие обстоятельства не предусмотрены вашей инструкцией? - устало хмыкнул Степан: замучили они его своими проблемами, вместо того чтобы обеспечить так сладко нарисованную вначале героическую гибель.

- Предусмотрены, - сказал Грабе. - В подобного рода неразрешимой ситуации инструкция предписывает крайнюю меру.

"Интересно, какую?" - подумал Степан, но смолчал, потому что увидел в руке у Грабса маленький серебристый предмет, напоминающий детскую игрушку с дулом-трубкой. Хоть выглядело данное оружие безобидно и даже забавно, но не иначе как это был бластер (вот он какой!).

- Я уверен, что вы как человек, стремящийся к смерти, поймете нас правильно и не станете возражать, - сказал Грабе.

Возражать Степан, разумеется, не собирался. Ему по всем статьям полагалось бы, наоборот, обрадоваться - все-таки так или иначе они собирались исполнить то, ради чего он влез в эту авантюру.

- Ну, попробуйте, - уронил Степан, вяло пожав плечами. Почему-то не верилось ему, что этих двое смогут так запросто решить его проблему, оказавшуюся не по зубам самому Верлроку. Очень хотелось верить, но вот не верилось - и все тут.

Пока его сомнения подтверждались. Время шло, а выстрела все не было. Грабе только нервически дергал рукой, сжимавшей бластер. Между прочим, он делал это уже с тех пор, как сам закончил говорить. Еще немного помучившись, увы, безрезультатно, Грабе убрал свою пушку и объявил:

- Спин-батарея села.

Степан надрывно вздохнул. Инопланетная техника словно сговорилась сегодня вредить его планам, отпустив его домой с миром, живым и невредимым, к тому же с полным комплектом памяти.

- Погодите отчаиваться, - выступил неунывающий Экс. - Есть еще один способ... ("Избавиться от вас", - мысленно заполнил Степан образовавшуюся паузу.) Мы можем катапультировать вас в открытый космос. Возможно, вас испугает такой нетривиальный метод ухода из жизни, но...

- Валяйте, - махнул рукой Степан. Уж что-что, а космос должен был стать для него надежным палачом, к тому же заодно и могилой.

Экс кивнул и торопливо пробежался пальцами по сенсорному пульту, расположенному сбоку его кресла. Тут же по обе стороны от Степана едва ощутимо опустились прозрачные стены, изолировавшие его от соседей.

Степан понял, что в ближайшие секунды его вышвырнут из модуля, как аппетитный кусочек живого мяса на пропитание ненасытному вакууму, и задержал дыхание - не из страха, а чисто рефлекторно. Если на сей раз у них все получится, как задумано, то вряд ли он успеет ощутить боль, ведь смерть в космосе должна быть мгновенной. Да хоть бы и не так, все равно - пусть адская боль разорвет в клочья его постылую жизнь.

Последние размышления в ожидании конца прервал глухой удар, раздавшийся почему-то слева. Повернувшись на звук, Степан успел увидеть только нижнюю часть кресла Экса, выстреленного только что в распахнувшееся, очевидно, над его сектором пространство: облитое лучами голубой звезды кресло удалялось прочь с большой скоростью в сопровождении легкого шлейфа, состоявшего из кристалликов замерзшего воздуха.

Экс катапультировал самого себя?!. Происшествие казалось невероятным, являясь тем не менее свершившимся фактом.

Но как такое могло произойти?.. Космический спасатель и, без сомнения, бывалый пилот Экс-квайзи Блим нажал не на ту кнопку? Не может быть, Степан даже головой потряс. Скорее можно было предположить, что в системе что-то перемкнуло, произошла ошибка, и в результате вместо предназначенного "на отстрел" среднего кресла со Степаном отстрелилось крайнее, с оператором. Подобное объяснение безвременной и нелепой гибели Экса тоже выглядело весьма неубедительным, но... Другого попросту не имелось.

Не имелось ли?..

Пока Степан, задрав голову, провожал глазами спасателя, отправившего самого себя в последнее бесперспективное странствие, в мозгу его формировалась не совсем еще четкая, но малоприятная логическая цепочка: неполадки в аппаратуре, нажатие не той кнопки, гибель оператора... О чем-то в этом роде он уже сегодня слышал. Ряд на первый взгляд случайных происшествий, объединенных общим результатом - несмотря ни на что, вопреки собственному желанию и стараниям окружающих, он до сих пор оставался жив.

Степан обернулся к оставшемуся соседу. По-прежнему отделенный от него почти эфемерной преградой, Грабе смотрел вверх, губы его шевелились:

- Дан клабер, Экс... - расслышал Степан - видимо, последнее напутствие погибшему в расцвете сил другу. Стало быть, прозрачная загородка не являлась препятствием для переговоров. На всякий случай он окликнул:

- Грабе! Вы меня слышите?

Спасатель повернул голову - взгляд его был пуст, лицо оставалось бесстрастным. Но обращение явно не прошло мимо его ушей.

- Я потрясен и искренне сожалею о гибели Экса, - начал Степан. И это было чистой правдой. Он только гнал мысль о том, что если так пойдет и дальше, то очень скоро ему придется также искренне сожалеть о гибели Грабса. - Теперь, если я не ошибаюсь, долг и инструкция велят вам катапультировать меня следом за вашим другом.

- Как мы были слепы. Этот подарок... - медленно произнес спасатель, не отрывая от Степана пристального взгляда. - Непростительно слепы... - С этими словами он протянул руку к своему пульту.

"Ну вот и конец..." - возникла у Степана поразительно спокойная и умиротворенная мысль.

А потом все, что было вокруг - побитое звездной шрапнелью полотно космоса, покоящийся на нем серебристый шар и галактический спасатель, сидевший рядом, чуть сгорбившись, - утонуло в белом сиянии, и это светлое безвременье стало заметаться теплым снегом, похожим на пепел.

Не исключено, что посмертное состояние и дальняя телепортация чем-то идентичны в ощущениях человека. Не исключено. По крайней мере Степану Ладынину очень хотелось бы в это верить. Может быть, Грабе все-таки выстрелил им вдогонку Эксу, а эта слепящая заметь, поглотившая мир, и есть та самая долгожданная "жизнь после жизни"?..

Убедиться в тщете своих чаяний Степану пришлось довольно скоро - когда вьюжная карусель улеглась и оказалось, что она принесла его к родным берегам: доставила точнехонько на скамейку - ту самую, ребристую, затерянную где-то в глубине Гоголевского бульвара.

Степан огляделся - словно спросонья, еще не зная, во что ему верить: в модуль галактических спасателей и в Верлрока или в эту пронзительно-реальную, утыканную звездами фонарей, омытую ночной прохладой Москву.

Место, очевидно, было то же самое, откуда он отправился в свой неудавшийся поход за смертью - не обязательно за героической. Просто вспыхнуло в нем такое глупое желание - чтобы превращение его живого тела в хладный труп сопровождалось хоть какой-нибудь пользой. Имело бы, так сказать, КПД.

- Мужик, дай закурить. - Нарушив ход его размышлений, в поле зрения выдвинулись четыре юношеские фигуры и окружили сидящего Степана. Обычная московская шпана, и даже в центре от нее нет спасения. Жизнь тряслась по накатанным рельсам, и далеко не факт, что не далее как вчера вечером он имел дело с инопланетными спасателями - скорее уж те подозрительные двое, возникшие из сумерек, вкололи ему что-то, от чего у него случился незабываемый "приход": он "улетел" в космос за чертову уйму световых лет от Земли. А на самом деле просидел полночи в оцепенении на бульварной скамейке.

- Не курю, - обронил он, внутренне подбираясь: возможно, ему и хотелось бы проститься с жизнью, но в данном случае у него обрисовалась реальная перспектива остаться просто избитым и ограбленным.

- Тебе жалко сигареты? Мужики, - парень обернулся к товарищам, - да он, оказывается, жмот! - и тут же шагнул вперед, намереваясь ударить. Но вместо этого вдруг упал, схватившись за лодыжку - поди ж ты, в такой ответственный момент у молодчика на ровном месте подломилась нога.

Возникло небольшое замешательство. В это время невесть откуда из тьмы выскочила тощая овчарка, в зловещем молчании кинулась на крайнего из парней и вцепилась ему в запястье. Метила-то она явно в горло, тот успел загородиться рукой и, естественно, завопил благим матом. Но остальных двое уже подались к Степану: они сделали это одновременно, так что один, неловко замахнувшись для удара, заехал локтем под челюсть второму.

- Мать твою (туда и растуда), смотри, куда бьешь! - заорал второй, не оставаясь внакладе. И они занялись друг другом, на время позабыв о Степане, а заодно и о невезучих приятелях, озабоченных каждый своей бедой: первый, похоже, заработал себе перелом и продолжал сидеть на земле, держась за ногу и цедя сквозь зубы проклятья, крайний, уже порядком искусанный, никак не мог справиться с собакой.

Главный объект заварухи - Степан, не задетый во всей этой катавасии даже пальцем, наблюдал происходящее, как смотрят скверный боевик, сидя в первом ряду кинотеатра. Когда порой в кульминационные моменты можешь вздрагивать или даже отшатываешься, забывая, что экранные призраки не в состоянии к тебе прикоснуться, не говоря уже о том, чтобы причинить тебе какой-то реальный вред.

Потом Степан поднялся и пошел куда глаза глядят, не особо разбирая дорогу.

Не привидился ему, выходит, договор с Галактической Службой Спасения и последующая беседа с уникальным аппаратом, желавшим покончить счеты с жизнью, но обреченным на бессмертие. Он, кажется, понял, в чем состоял подарок Верлрока. "Это послужит мне утешением", - сказал артефакт таинственной цивилизации, переживший своих создателей на сотни миллионов лет. И сотворил себе собрата по несчастью, наделивив человека, алчущего гибели, системой совершенной защиты - способностью, вне зависимости от своего желания дистабилизировать любую нависшую над ним угрозу, даже если это касается всего лишь стирания информации из его памяти. И Грабе, судя по его последним словам, это понял. А поняв, отправил его от греха подальше обратно на Землю, наплевав на инструкцию. Жизнь дороже.

И, стало быть, предстоит Степану теперь, хочешь не хочешь, жить - долго и счастливо, дожидаясь единственно возможной избавительницы - естественной смерти. Которая, если хорошенько подумать, тоже висит над человеком всю жизнь отдаленной, но неотвратимой угрозой: подкрадывается к нему исподтишка, начиная лет этак с сорока, отнимает у него постепенно здоровье, силу и красоту - словом, все то, что присуще молодости, чтобы в конце концов без усилий, одним дуновением прикончить старую развалину - результат своих долгих и упорных трудов. Этой участи подвержены не только люди, но в равной мере и машины, и вообще все, достаточно сложноорганизованное. Все, кроме Верлрока - "Вечно Живого", как задним числом окрестил его Степан. Погруженный в размышления, Ладынин не обратил внимания, что ноги вынесли его на проезжую часть, пустующую в это время суток. Впрочем, его теперь не то что машиной, поездом слабо было задавить - не стоит и пробовать ложиться на рельсы. Хорошо, если просто задержат отправление состава - а то ведь сойдет с рельсов, и если окажется не товарняк, то на совести Степана окажутся сотни загубленных невинных жизней.

"Итак, - продолжал размышлять Степан, - Верлрок неуязвим для смерти. Не потому ли, что все ее покушения - не только внезапные, но и те, что она готовит исподволь, постепенно - нейтрализуются его поистине мистической системой защиты?.."

Машину, идущую на большой скорости, вряд ли можно сравнить со сверхзвуковым истребителем, хотя ночью, когда улицы свободны от транспорта и пешеходов, некоторые водители имеют привычку забывать, что перед ними стелется отнюдь не взлетная полоса и что их дорогая иномарка вовсе не "Стеллс F-117" и даже не "Як-141".

Степан шел по правой стороне и потому не увидел надвигающегося сзади автомобиля, а поскольку тот, судя по скорости, готовился взлететь, то он его и не услышал. Вернее, когда он его услышал, было уже слишком поздно: Степан даже не успел повернуть голову, как в ней - то есть в голове, не успевшей еще додумать последнюю, самую важную мысль, произошел взрыв сверхновой.

Затем наступила темнота.

"Я уже умер?" - подумал Степан, судорожно выныривая из тьмы беспамятства. Но через мгновение понял, что его бренное тело по-прежнему при нем - вполне себе плотное и живое, поскольку сопит через нос, а кроме того, тяжелое, потому что лежит оно - вернее, конечно, он, блаженной памяти неуязвимый - на асфальте, а над ним маячит человек в белом халате.

- Доктор, я умру? - спросил Степан склонившегося над ним эскулапа с затаенной надеждой - ведь он получил реальное опровержение своих бредовых, как он сейчас уже понимал, домыслов: его только что сбило машиной, в этом не приходилось сомневаться!!!

- Теперь сто лет проживете, - обрадовал врач - молодой, темноволосый и очень озабоченный - вопреки сказанным им только что словам. "Обманывает", - догадался Степан, знавший, что в обычае медиков утешать пациентов, обреченных на летальный исход.

- Со мной все кончено, признайтесь! И, пожалуйста, не пытайтесь меня спасти. - Степан вдруг подумал с ужасом, что настырные доктора еще могут его вытащить и, может быть, ему предстоит влачить дальнейшее существование жалким калекой, не дай бог, еще и парализованным - только и заботы сердобольным родственникам, что менять ему утку. Вот и попробуй-ка тогда при таких обстоятельствах уйти из жизни.

- Какое там "кончено". Легкое сотрясение. Повезло, - буркнул доктор, чья озабоченность, как выяснилось, имела весьма отдаленное отношение к Степану. - Этого на носилки! - распорядился он, покидая "везунчика".

К тому времени, как подоспели носилки, Степан уже сам поднялся и отклонил предложение санитаров забраться в "Скорую помощь" - одну из двух, стоявших поблизости. Плюс к тому здесь же находились одна "милиция" с включенной мигалкой и "Газель" службы спасения.

Не успел Степан отделаться от медиков, как к нему прицепился дотошный милиционер. Предоставив ему свои паспортные данные и вкратце рассказав о происшествии: "Переходил через дорогу, дальше ничего не помню", - Степан направился поглядеть, вокруг чего собралась такая мощная компания, хотя, собственно, и без того уже догадывался...

Проходя между "Скорыми", он наткнулся на крупного, слегка всклокоченного парня и миновал бы его, почти не глядя, если бы тот не стоял нерушимо поперек пути, вытаращившись на Степана, как баран на летающую тарелку.

- Ну мужик, ты даешь! Ну ты, блин, везучий! Целенький как огурчик! А того водилу, что тебя сбил, сейчас из "Вольво" выковыривают.

- Что произошло-то? - пасмурно спросил Степан, не склонный к бурному изъявлению чувств по поводу своего спасения.

- Ты что, ничего не помнишь? Он же через тебя перелетел, подмял тебя вроде бы... Мы из шалмана вышли и думаем - кино, блин, что ли, тут снимают, в натуре?.. Ведь он шел-то за двести, не меньше, и вдруг как взбрыкнет на ровном месте! Прям взлетел! Над тобой просвистел на бреющем и давай кувыркаться! Это было зрелище! Такое только в боевиках! Ты пойди глянь там, что с ним стало!

Покачав отрицательно головой, Степан развернулся и двинулся прочь - на сей раз старательно держась тротуара. В нем не проснулось любопытства, желания посмотреть на изуродованную машину и тем паче на ее искалеченного владельца - уже вторую свою невольную жертву после Экса, не считая выведенной из строя шпаны.

Он услышал достаточно, чтобы больше не сомневаться в своей экстра, супер, мегазащищен-ности - такой, что без проблем положит уйму народа, если это будет необходимо для сохранения одной-единственной его жизни. А ведь он решился на соглашение с космическими спасателями только ради того, чтобы отдать ее, самому ему ненужную и постылую, во чье-то спасение. Вот ведь гримаса судьбы...

Но даже это померкло и отодвинулось сейчас на второй план перед одной, самой важной, недодуманной перед аварией мыслью...

Что, если бессмертие Верлрока берет начало именно в его совершенной защите? Тогда выходит, что и ему, Степану Ладынину, предстоит теперь, подобно той древней, но чертовски коварной железяке, влачить свой крест до скончания мира?..

"Да нет, ерунда, - отмахнулся Степан мысленно. - Все же человек не машина - он куда сложнее устроен и, если уж на то пошло, имеет по отношению к машине, как бы сложна и заумна она ни была, статус создателя. А проще говоря - бога. Но живого, не бессмертного. Одно дело защитить его жизнь от внешних опасностей - тут между ним и машиной нет принципиальной разницы. И совсем другое - не позволить человеку пройти все стадии жизненного пути и умереть от старости. Не существует такой силы, даже если она может продлить до бесконечности жизнь уникального аппарата. Сохранить от износа такую груду сложноорганизованного железа - задача, конечно, не из легких и все же гроша ломаного не стоит рядом с проблемой человеческого старения.

Словом, машине - машинное, а ее богу, то есть человеку, - богово.

Окончательно убедив себя таким сомнительно-философским образом, Степан вздохнул свободнее и даже пошутил про себя: "Вчера я начал жить вечно, пока все идет хорошо, ха-ха".

Но что-то еще тихонько скреблось из подсознания в захлопнутую, казалось бы, накрепко дверь, что-то шептало, словно бы в замочную скважину:

"Почему Верлрок сказал тебе "до свидания"?.. Ведь этот хитрый электронный старпер (ШЕСТЬСОТ МИЛЛИОНОВ лет железяке, в уме не укладывается!) знал, что ты за фрукт и откуда к нему явился. Так какое там, к чертовой матери, "свидание"! Уж кто-кто, а Решающий Проблемы понимал, что больше никогда в жизни ты не сможешь навестить его. Разве что..."

Степан свернул на Новый Арбат, и прянувший в лицо шершавый ветер подхватил и унес в ночь стучавшуюся у порога безумную мысль:

"...Разве что когда люди, научившись преодолевать расстояния в десятки тысяч световых лет, полетят на космических кораблях к звездам".

Глава 2

ЧЕЛОВЕК-КАТАСТРОФА

Нет смысла отрицать, что, родившись в этом мире, все мы находимся в руках судьбы. Не зря же мудрецы советуют ценить каждое мгновение подаренного нам нового дня, как если бы он был последним. Даже люди, выбравшие своим уделом опасные и рискованные профессии, балансируют на грани гибели в стремлении ощутить всю остроту и прелесть жизни, а вовсе не из желания ее лишиться. Последнее, кстати, не является для человека - существа достаточно уязвимого - большой проблемой.

Представьте на мгновение, что вам подарили редкую возможность оставаться невредимым при любых обстоятельствах. Что вашей единственной и бесспорно уникальной жизни дали надежную гарантию сохранности, какие бы каверзы ни готовила вам злодейка-судьба, вне зависимости от того, насколько опасному делу вы себя посвятили. Наверное, это вряд ли огорчило бы кого-нибудь из нас. Скорее, напротив. "Гип-гип ура!!!" - вскричали бы мы. И, возможно, пустились бы во все тяжкие.

"Увы мне, несчастному!.." - думал единственный смертный, получивший такую гарантию от вечной машины, также лишенной, несмотря на жгучее желание и бремя шестисоттысячелетнего возраста, возможности выключиться. "Облагодетельствованный" ею, Степан Ладынин горько сожалел о том, что не последовал тогда заложенной в память гибельной инструкции и что потом галактические спасатели так быстро исключили его из своих рядов, не сочтя возможным нагрузить еще какой-нибудь смертоубийственной работенкой. И им была бы польза (опять же Экс, бедняга, остался бы жив), и Степану какое ни на есть, а применение.

Итак, жизнь продолжалась, и, сколь бы тяжким ни мнилось Степану земное существование, не в его силах было сложить этот груз со своих многострадальных, но, увы, отныне неуязвимых плеч. Следует признать, что мудрейший в галактике кибернетический мозг не ошибся в выборе себе собрата по несчастью.

Однако брезжила еще в Степане призрачная надежда, что виной всему лишь временное помутнение рассудка: ну не бывает такого в реальном мире, чтобы обычного человека берегла сверхъестественная сила! Мистика и паранойя, сказал бы, выслушав его историю, кто угодно - от первого встречного прохожего до ученого профессора. Впрочем, профессор, пожалуй, пришел бы от его повествования в восторг, а потом заговорщически сообщил бы, что у него за городом имеется замечательная клиника и не желает ли, мол, товарищ ее посетить с целью поделиться более подробно своими занимательными приключениями с другими крупными специалистами по межгалактическим контактам. Нет уж, увольте.

- Степушка, да что с тобой? Что же ты все лежишь да лежишь? Хоть бы покушал, - дребезжала на кухне престарелая тетушка, гремя в унисон себе посудой.

Степан, валявшийся на кровати, почти не вставая, в течение вот уже двух дней, прошедших с момента его возвращения из космоса, придушенно застонал.

- Встал бы да побрился, - не унималась глуховатая старушка. - Вытер бы, что ли, пыль да вон помойку вынес. Чай, мы с тобой не козы, не овцы - чего ж нам жить-то, как в хлеву?

Это была уже не первая ее попытка расшевелить племянника, их был предпринят ею целый ряд, как то: смерив ему температуру и давление, подключив его к просмотру своего любимого телесериала и пригласив к вечернему чаепитию с соседкой Зинаидой Петровной. Сейчас у Степана возникло стойкое ощущение, что полоса совпадений, оберегающих его здоровье, еще не кончилась и шибанет инфарктом единственного родного человека в тот момент, когда она доведет его до мигрени. Гадай тогда, кто виноват: его нелинейный бред или ее гипертония.

Степан с трудом, словно чугунный Командор, оторвался от своего лежачего постамента, то бишь от кровати, издавшей всеми пружинами облегченный стон, и тяжелой поступью, наверняка заставившей трепетать дух донны Анны, отправился выносить помойное ведро.

- Степа, может, лучше завтра - на ночь-то примета плохая!.. - запоздало спохватилась тетушка, вспомнив, должно быть, о его небритой физиономии ("Не ровен час, соседи увидят, решат, что запил"). Но Степан уже хлопнул дверью в сопровождении зловещего громового раската - "гром небесный" прозвучал в исполнении теткиного алюминиевого таза, сорвавшегося со стены в прихожей.

Было что-то между девятью и десятью вечера - время перехода красок к легким полутонам, когда солнце уже скрылось и все же мир на пару минут призрачно светлеет, становясь словно бы немножко иным - чуть зыбким, изменчивым. Осиянным - вот самое подходящее слово. Степан очень любил такие мгновения, зная, как редко выпадает возможность их уловить. Но сегодня нечто - почему бы не назвать это мирозданием? - словно специально, поджидало его выхода на улицу, чтобы окутать загадочным светом, нашептать теплым ветерком в щелочки воздвигнутого им внутреннего бастиона: "Признай - ведь я по-прежнему прекрасно. Может быть, не так уж все во мне безнадежно, а?.."

Степан, целенаправленно пересекающий подъездную дорогу, и впрямь было встрепенулся в душе, растревожился - так промерзшая ледяная глыба начинает таять под воздействием солнечных лучей. Но процесс размораживания, как известно, сопровождается болью. И хотя физической боли он с некоторых пор перестал бояться, но этой... Как раз этой боли он бежал больше всего на свете. В качестве спасения от новых мук ему припомнилось, что предвечернее очарование мира - не более чем обман зрения: вроде бы эффект колбочек и палочек, совершающих в этот момент дружную перестройку на ночное видение. Кстати, приближение к баку с отбросами весьма способствовало восстановлению реалистичного взгляда на мир.

Но, видно, судьба, так жестоко отдубасившая Степана, решила сегодня во что бы то ни стало изобразить из себя пряник: окидывая рассеянным взглядом окрестности, Ладынин увидел, что по дорожке, проложенной через двор, идет Леночка. Как всегда, немножко отрешенная, в узком бежевом костюмчике, неловко-изящная, головокружительно-легкая - почти как этот овладевший миром чудесный свет. То ли девочка, а то ли виденье - из разряда тех, что встречаются хоть раз на жизненном пути каждого мужчины. Он знал о ней только то, что она живет у них в доме на первом этаже. Сейчас, направляясь к подъезду, она должна была непременно пройти мимо Степана.

Раньше ему и в голову не пришло бы подойти к ней, чтобы не нарушать иллюзию, именуемую "прекрасный мираж", существующий где-то рядом и все же за гранью его досягаемости. Но что такое иллюзии для человека, уже ступившего за другую грань - постигшего всю тщету этой пошлой игры, именуемой жизнью? Ясно же, что живая девушка, состоящая из плоти и крови, не может считаться недоступной.

И Степан внезапно решил, что почему бы ему с ней не познакомиться? Он даже двинулся ей навстречу, но остановился, вспомнив про помойное ведро: будь ты хоть сам Казакова или даже неотразимый Джеймс Бонд, но с таким довеском ты вряд ли рискнул бы заводить знакомство с феями.

Степан заколебался, тем временем момент был упущен: Леночка прошла мимо, как мимолетное виденье, как ангел чистой красоты, даже не найдя нужным с ним по-соседски поздороваться, и уже стучала каблучками по ступенькам подъезда. Ну что ж, прошла и прошла, не в первый раз, наверное - эх-эх!.. - и не в последний.

"А не напиться ли мне сегодня?" - с привычной тоскою подумал Степан, провожая Леночку взглядом и замечая, кстати, что вместе с ней, догнав ее в последнюю секунду, в подъезд входят трое неизвестных ему граждан, вышедших только что из припаркованного рядом с подъездом "Лендкрузера".

Машина была незнакомая - вполне вероятно, что подозрительного вида троица приехала к кому-то в гости. Но уж больно долго они стояли, не спеша выходить, словно поджидали кого-то. Возможно - Леночку?.. Вернее - первую же одинокую девушку, входящую в подъезд, чтобы настигнуть ее там... Зачем? - Для совершения насилия, конечно. Наверняка существовали и другие объяснения их действиям, не пришедшие Степану в голову по причине, видимо, полного отсутствия воображения. Да и некогда было размышлять. Он бросил ведро (нет чтобы догадаться сделать это раньше, в целях знакомства) и ринулся к двери, по пути вырывая из кармана магнитный ключ. Второпях он даже не подумал о том, как собирается защищать девушку, будучи один против троих-к его чести, скажем только, что о своей неуязвимости он в это время забыл напрочь.

Парадное их старого дома, куда Степан влетел наподобие порыва ураганного ветра, было пусто и по обыкновению гулко, словно фойе театра, уже покинутого публикой. Леночкина дверь, расположенная справа от лестницы, оказалась закрытой. Степан миновал ее и в замешательстве остановился напротив лифта.

Разумнее всего было предположить, что ничего страшного здесь не произошло - Леночка просто ушла домой, и криминального вида троица, зашедшая вместе с ней, тоже скрылась в какой-то из квартир. А ему следует со спокойной совестью возвращаться на улицу за ведром, потерю которого тетка наверняка отнесет за счет его съехавшей крыши - и окажется недалека от истины.

Но Степана посетила и другая мысль: что, если те трое вынудили Леночку впустить их к себе в квартиру? Страшно представить в таком случае ее теперешнее положение! И как быть ему, терзаемому подобными сомнениями - может, стоит позвонить ей в дверь и удостовериться, что все в порядке?.. Он отдавал себе отчет, что его страхи скорее всего бредовые, тем не менее принял решение поступить именно так, рискуя даже глупо выглядеть в ее глазах - главное, увидеть ее лицо, и пусть она хоть покрутит пальцем у виска. Зато он будет за нее спокоен.

Осуществить задуманный план Степану помешало внезапное происшествие: лифт неожиданно распахнулся - причем сам собой, поскольку стоял все время на первом этаже и по идее должен был пустовать. Но не это якобы произвольное открытие заставило Степана замереть на месте, временно позабыв о Леночке. И даже не то, что вместо ожидаемой привычной кабины там внутри оказалось какое-то новое помещение, явно превосходящее по размерам габариты лифтовой коробки.

Все дело было в трех фигурах, застывших "на пороге": в центре, прямо перед Степаном, находился во плоти не кто иной, как персонаж его недавней развернутой галлюцинации - Грабстрихт Семьдесят Пятый, а проще Грабе - космический спасатель, отправивший Степана на Землю в нарушение всех инструкций, даже без процедуры стирания памяти. В руке у Грабса был зажат тот самый несерьезный с виду, но наверняка смертоубийственный прибор, каким он пытался уничтожить Степана в модуле. Однако, несмотря на наличие оружия, вся фигура недавнего коллеги дышала обреченностью, в глазах, обращенных на неубиваемого смертника, отчетливо читался ужас узнавания. Двое спутников придерживали Грабса за локти, будто опасаясь, что он может не устоять на ногах или, того паче, вырваться и улизнуть.

Сопоставив сие аномальное явление, возникшее в лифте, с сюжетной линией предыдущего бреда, Степан моментально предположил, что Грабса в принудительном порядке обязали выполнить инструкцию - то есть ликвидировать бывшего вольнонаемного сотрудника Галактической Службы Спасения Степана Ладынина. Что Грабе сейчас и попытается сделать. Степан, со своей стороны, от всей души готов был пожелать ему удачи, хотя сам в нее, увы, уже не верил. Что его действительно в данной ситуации ужаснуло - так это мысль об окончательном расстройстве собственной психики. В надежде развеять навязчивый морок либо убедиться в его реальности, он не нашел ничего лучшего, как ущипнуть себя за запястье.

Все вышеизложенное произошло очень быстро, буквально на счет раз-два: раз - перед Степаном распахивается дверь лифта, два - глазея внутрь, он щиплет себя за руку. На счет "три" Грабе поднимает бластер. Поскольку щипок, хоть и получился чертовски болезненным, никак не изменил обстановки - "видение" прочно занимало свою позицию в лифте, - то на "четыре", само собой разумеется, должен был последовать выстрел-вспышка, может быть, в сопровождении звука - Степан до сих пор не имел возможности увидеть, как работает инопланетное оружие.

Не пришлось ему узнать этого и теперь. Иначе впечатление было бы чересчур коротким и не таким для него зрелищным: нечто подобное выстрелу действительно произошло, и звук был соответствующий, потому что в этот момент лифт, вроде бы надежно стоявший на первом этаже, внезапно провалился. Буквально - грянулся еще метра на полтора вниз, то есть не полностью, а так, что верхняя часть кабины осталась видна над уровнем пола. Сверху заскользил оборванный трос, свиваясь кольцами на крыше кабины, а спустя секунду, как раз на счет "пять", гулкая тишина парадного взорвалась еще одним мощным ударом - рядом в клети рухнул противовес. Все. На этом отсчет времени, отпущенного неведомым режиссером на данное событие, закончился - всего пять секунд, - и воцарилась уже новая, особая, оглушительная тишина - такая сопровождает только что свершившиеся катастрофы. Как правило, она не затягивается, являясь как бы преддверием следующего этапа - стонов и плача, если под руинами остались живые.

И на сей раз затишье продлилось недолго - не успела улечься пыль, как из недр рухнувшей коробки грянул отборный русский мат.

Степан по-прежнему стоял столбом напротив, оторопело взирая на результаты акции Галактической Службы Спасения по его уничтожению (вот ведь каламбур). Он и не предполагал, что старый надежный лифт способен провалиться на то самое пыльное дно, таящееся в щели под ногами, куда порой бесследно улетает всяческая мелочь - чаще всего, как правило, ключи. "Возможно, - размышлял он, - что виной всему это их перемещение или совмещение пространств - ну с помощью чего они втиснули свое крупногабаритное помещение в нашу маленькую коробочку? Найти ответ на этот вопрос не легче, чем Карлсону понять устройство телевизора, однако ясно, что лифт - достаточно неустойчивый объект для подобного рода экспериментов: какой-нибудь там структуральный сдвиг, мелкая гипертрансляционная флуктуация, пространство подплывает, смещается, и - трах-бабах!.."

Наклонив голову, Степан посмотрел в кабину - там сейчас было темно и ничего толком не видно, но похоже, что инопланетян тоже здорово коротнуло флуктуацией, судя по доносящимся оттуда междометиям. Необычно было то, что они в стрессовой ситуации воспользовались нашим Великим и Могучим.

Тут заколдобистый поток на время прервался, и на свет высунулась голова, стриженная под бобрик, а следом за ней наружу, цепляясь руками, полезло туловище - довольно крупное, заметим. Для начала Степан понял только, что все это не принадлежало ни одному из находившихся ранее в лифте.

Окончательно выбравшись, пострадавший подсобил второму, также не имевшему ничего общего с предыдущей компанией. Эти двое были из другой троицы - той самой, что на его глазах покинула "Лендкрузер", а потом увязалась за Леночкой. Кстати, к месту происшествия успел подоспеть и третий, спустившийся только что по лестнице - нельзя сказать, чтобы бесшумно.

- Блин, что у вас тут за... (разновидности половых игр)? - обратился он к товарищам, убедившись, что они живы, а не взорваны этими... (коварными беспринципными врагами, регулярно любящими друг друга противоестественным методом), как он скорее всего поначалу предположил.

В ответ последовала фраза, привести которую в оригинале нет никакой возможности, поскольку печатными в ней были только предлоги и местоимения. В переводе с Могучего она означала примерно следующее: это немало потрудившееся в половой сфере, покрытое фекалиями средство для удовлетворения самых грязных садомазохистских наклонностей упало в извращенной форме, за что его следует принудить к насильственному сожительству всеми известными способами, на всех этажах, поочередно.

Степану было очевидно, что оба потерпевших не имеют отношения к загадочному явлению Грабса иже с ним, а являются только случайными жертвами, оказавшимися в этот момент в бедном лифте. У Степана, что и понятно, не возникло желания о чем-либо их расспрашивать, тем паче делиться с ними собственными впечатлениями о случившемся. К тому же аудитория грозила увеличиться - из ближайших квартир уже начали высовываться потревоженные грохотом жильцы. Может, и Леночка - прекрасный мираж - высунет носик полюбопытствовать, ну да бог с ней, пусть живет невинной, главное, что у Степана отпала причина за нее волноваться.

Он собрался было идти домой - к заждавшейся тетушке, но вспомнил о брошенном ведре, за которым она его все равно отправит, и поспешил покинуть подъезд.

Дивный предвечерний свет к этому времени уже померк: мир перестал притворяться Землей обетованной и все плотнее драпировался тьмой, как бы давая понять Степану, что мрак вновь прочно занимает позиции в его жизни и собирается взяться за него вплотную - дай только срок. Ждать пришлось недолго: на приступочке за дверью его догнали, подперли с двух сторон и, не сбавляя темпа, завернули к тому самому "Лендкрузеру".

- Что вам от меня нужно? - возопил Степан, одновременно пытаясь сопротивляться, но безрезультатно: двое "пострадавших" - а это были они - жестко прихватили его под локти и, не давая опомниться, запихнули в машину.

"И где же моя-хваленая защита? Налицо ж насилие!" - мысленно и совершенно безответно возмущался Степан, в то время как один из напавших влез следом, а второй, обежав тачку, уселся с другой стороны. Третий, устроившийся за рулем, уронил через плечо:

- Поедешь с нами. Один человек хочет с тобой поговорить.