read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



примеру: политические взгляды - демократ. Но можно ли говорить так о
человеке, который не пожелал быть запанибрата с начальством и который,
правда с помощью экскрементов, держал его на известном расстоянии? Или
возьмем такую графу, как вероисповедание. Тут прямо напрашивается вставить
какое-либо из ходких сокращений (выбор невелик), например: еванг.,
еванг.-лют., еванг.-реф., кат., рим.-кат., ст.-кат., изр., иуд. и т.д.
Меня всегда неприятно поражало, что религии, над смыслом которых
посвященные и непосвященные бились на протяжении двух тысяч, шести тысяч
или по меньшей мере четырехсот лет, разрешают низвести себя до нескольких
жалких букв, но даже если бы я хотел воспользоваться ими, мне бы они все
равно ничего не дали.
И здесь следует сразу же указать на один мой недостаток, который,
будучи чуть ли не моим врожденным пороком, принес мне немало неприятностей
и вызвал немало недоразумений. Мои родители - люди разной веры - были
такими нежными супругами, что не решились огорчить друг друга, раз и
навсегда определив мое вероисповедание (только на похоронах мамы я узнал,
что евангелическую церковь в этом браке представляла она). Любящие
родители разработали очень сложную систему взаимного уважения - каждый из
них по воскресеньям попеременно ходил то в церковь Троицы на
Фильценграбене, то в церковь девы Марии в Лизкирхене; это было, так
сказать, верхом терпимости в вопросах веры, причем главным украшением ее
являлось то, что каждое третье воскресенье никто из них вообще не ходил в
церковь. Мой отец неоднократно уверял, что я христианин, поскольку меня
крестили; тем не менее уроки закона божьего я не посещал. По сию пору я
блуждаю в потемках - хотя мне уже под пятьдесят, и финансовое ведомство
считает меня атеистом, так как я не плачу церковного налога. Я с
удовольствием стал бы иудеем, чтобы избежать неприятных прочерков в графе
"вероисповедание", но отец считает, что после его смерти, когда наконец-то
станет известна тайна его религии, мне придется отречься от иудаизма и
люди могут истолковать это превратно. В частных беседах я охотно называю
себя "христианином грядущего", что навлекает на меня несправедливое
подозрение, будто я адвентист. Да, в вопросах веры я, так сказать, tabula
rasa - чистый лист, человек, приводящий всех в отчаяние; для атеистов -
бельмо на глазу, для верующих - "трудный случай", безответственный
субъект, который слишком нянчится с памятью покойной матери; ведь в конце
концов, как мне недавно заявил один священнослужитель, "терпимость вовсе
не богословская категория". Весьма сожалею, ибо в противном случае я был
бы очень набожным.
Все, что в этой повести касается меня, и не только меня, но и всех
других персонажей, я хотел бы изложить не в форме связной записи, а в той
форме, в какой составлены альбомы "Раскрась сам", известные всем нам со
времен нашего золотого детства: их можно было купить за десять пфеннигов
(а в магазине стандартных цен за десять пфеннигов - две штуки). Альбом
"Раскрась сам" был традиционным подарком не слишком изобретательных,
малость скуповатых тетушек и дядюшек, которые считали само собой
разумеющимся, что у ребенка уже есть коробка красок или набор цветных
карандашей. В этих альбомах контуры были намечены тонкими линиями, а то и
пунктиром, который можно было превратить в линии. Уже это предоставляло
некоторую свободу творчества, а при раскраске свобода была полная. Фигуру,
которая, если судить по слегка намеченным воротнику и тонзуре, изображала
священника, вы могли покрыть черной краской (цветом всех церковников), но
при желании также и белой, красной, коричневой и даже фиолетовой. В
верхней части каждой страницы оставалось свободное место, что также
способствовало полету фантазии; вы имели право пририсовать священнику
любой головной убор - от маленькой шапочки до тиары; наконец, вы могли
переделать патера в раввина или же, изобразив брыжи, дать понять, что это
священник постреформатского вероисповедания. В крайнем случае можно было
взять энциклопедию, раскрыть ее на "Церковном облачении" и точно выяснить,
во что следует облачать шею, голову и ноги служителей того или иного
культа (например, сандалии францисканца). И потом, разумеется, вы могли
вообще игнорировать "священника" - благо он был намечен скупыми штрихами -
и изобразить вместо него крестьянина, булочника, пивовара или даже
императора, хироманта, клоуна. Кондуктора - пунктир, штрихи и компостер -
довольно-таки топорное изображение - можно было сделать трамвайным,
железнодорожным или автобусным кондуктором. Ну, а если бы кто пожелал (в
печатной инструкции это отнюдь не возбранялось), он мог несколькими
смелыми штрихами превратить кондукторский компостер в потухшую трубку или
же нарисовать трость, а компостер переделать в набалдашник, и вот уже
перед ним оказался бы музейный служитель, сторож или старый вояка, который
бодро чеканит шаг на встрече ветеранов. Что касается меня, то я вовсю
использовал предоставленную мне свободу и, к ужасу моей матушки, превращал
явных поваров в хирургов; разливательные ложки я переделывал в скальпели,
а лица поваров расширял с тем расчетом, чтобы их колпаки казались пониже.
С женскими фигурами я обращался еще более вольно - самое легкое, как
известно, рисовать решетки, - поэтому всех женщин без разбора я делал
монахинями за решеткой; отец, правда, принимал иногда моих монахинь за
одалисок в гареме.
Всякий поймет, что штрихи, умело дополненные пунктиром, который придает
штрихам определенную целенаправленность, предоставляют куда большую
свободу, нежели столь вожделенная абсолютная свобода творчества, где все
зависит от фантазии индивидуума, а ведь индивидууму зачастую ничего не
приходит в голову, ровным счетом ничего, да и пустой лист бумаги ввергает
его в такое же отчаяние, как свободный вечер, когда вдруг испортился
телевизор.
Вся эта сцена прощания с вымирающим искусством "Раскрась сам" - слезы и
прочувствованные слова - разыграна мною не только для того, чтобы отвлечь
внимание от моей персоны. С тех пор как наши дети научились малевать на
чистых листах бумаги картины, годные для выставок, и в четырнадцать лет
рассуждать о Кафке, иные полотна взрослых стали просто невыносимыми, так
же как и иные рассуждения взрослых о литературе. Невинная овечка, если она
и впрямь невинна и умеет толковать улыбку авгуров, еще вправе накануне
заклания оригинально и со смыслом распорядиться своим нутром,
предварительно наглотавшись булавок, иголок, скрепок, партийных и прочих
значков или же квитанций об уплате церковного налога. Однако овечка,
потерявшая невинность и дар разгадывать улыбку авгуров, просто
выворачивает свои внутренности, и мы видим их такими, какие они есть на
самом деле, а по этим жалким кишкам уж ни в коем случае нельзя предсказать
будущее, как это делали древние...
...Итак, я предлагаю читателю всего несколько штрихов и точек, пусть он
использует их на манер картинки из детского альбома, чтобы украсить мою
небольшую повесть, которая является не чем иным, как возведенной, но еще
не отделанной часовней; на голых стенах этой часовни он может изобразить
все, что ему угодно: фреску, сграффито или мозаику.
Передний и задний планы я оставляю совершенно пустыми: тут есть место
для предостерегающе поднятых пальцев, заломленных от возмущения или от
отчаяния рук, для укоризненно покачивающихся голов, для губ, поджатых со
старческой мудростью и строгостью, для нахмуренных лбов, для зажатых
носов, для лопнувших воротничков (воротнички могут быть с галстуками и без
оных, их заменяют также брыжи духовных лиц и т.д.), здесь же разрешается
трястись в припадке виттовой пляски, демонстрировать пену на губах, а то и
бросаться печеночными и почечными камнями, которые появились по моей вине.
Подобно прижимистому дядюшке или скуповатой тетушке, я предполагаю, что у
читателя уже есть коробка красок или набор цветных карандашей. А тот, у
кого под руками окажется всего лишь черный карандаш, чернильница или тушь
на донышке пузырька, пусть испробует свои силы в монохромной живописи.
Если же кто-нибудь останется недоволен тем, что в повести нет второго,
третьего и четвертого планов, я могу предложить ему взамен разные
исторические пласты: пыль веков, которую каждый получает совершенно
задаром, и хлам истории, который стоит и того меньше. Разрешаю также
удлинить на картинке мои ноги или же сунуть мне в руку археологическую
лопатку, тогда я сумею извлечь на свет божий что-нибудь забавное:
например, браслетку Агриппины, которую сия матрона, напившись, потеряла в
драке с пьяными матросами римско-рейнского флота как раз в том месте, где
стоял (и вновь стоит) мой отчий дом, а не то башмак святой Урсулы или даже
пуговицу от пальто генерала де Голля, вырванную с мясом восторженной
толпой, а потом проникшую сквозь каналы новейшего происхождения в более
интересные исторические пласты. Лично я уже раскопал кое-что стоящее: к
примеру, рукоятку меча Германика - он обронил ее в ту минуту, когда с
излишней горячностью, пожалуй, даже нервно (чтобы не сказать - истерично),
схватился за ножны, дабы показать ропщущей толпе римско-германских
мятежников меч, который так часто вел их к победам; и еще отлично
сохранившуюся белокурую истинно германскую прядь волос - без малейшего
труда я установил, что в свое время она украшала голову Тумелика;
кое-какие вещицы я вообще не называю, чтобы не возбуждать у туристов
зависти и охотничье-археологических инстинктов.
Но больше мы уже не отклонимся от темы ни назад, ни в сторону, а прямым
путем двинемся к цели, наконец-то подойдем к чему-то реальному, а именно к
Кельну. Гигантское наследие, грандиозный исторический багаж (грандиозный
во всяком случае, если исходить из его объема). Однако прежде чем
завязнуть в тине истории, скажем то, что говорят матросы: "Корабль к бою!"
Стоит мне только упомянуть, что Калигула именно здесь нарочно провоцировал
стычки с врагами - тенктерами и сикамбрами, - чтобы упрочить свою раздутую
и дутую славу, как мы уже пускаемся в дальнее плавание без всякой надежды
достичь берегов. А если бы я захотел проникнуть в пласт Калигулы -
четвертый снизу, мне пришлось бы полностью снять позднейшие напластования,
примерно двенадцать по счету, и тут я обнаружил бы, что даже самый верхний
слой совершенно забит исторической дребеденью: кусками цемента, обломками
мебели, человеческими скелетами, солдатскими касками, коробками от
противогазов и пряжками от солдатских ремней - и что все это только слегка
утоптано, слегка утрамбовано. Уже не говоря обо всем прочем, как бы я мог



Страницы: 1 [ 2 ] 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.