того, чтобы ждать, преодолевать препятствия, лгать, спешить; наступает эта
минута, и ты понимаешь, что все стоит того. - Голос ее, постепенно замирая,
звучал тише и тише.
идеальной округлости чуть поменьше луны.
крепко сжав веки, накрыв ими пульсирующее фиолетовое эхо.
прижатые к его ногам, приподнялись.
выкатилась из его рук, села, откинула волосы с лица, поморгала, сбросила
языком песчинки с губ. - Я захватила бумажные стаканчики: не сомневалась,
что ты о них и не вспомнишь. - Это крошечное проявление предвидения в
отношении своей собственности вызвало улыбку на ее влажных губах.
есть.
коленях туда, где лежали его сложенные вещи, извлек из бумажного пакета
бутылку. Вино было розовое. - Теперь надо выбрать место, где ее разбить.
неуверенность в себе пробудила привычку к жаргону.
выступ бурого, в потеках, камня - никакого результата. Постучал еще, чуть
сильнее - стекло солидно звякнуло, и он почувствовал, что краснеет. ?Да ну
же, дружище, - взмолился он про себя, - ломай шею?.
он услышал звук разбиваемого стекла; изумленный взор его погрузился сквозь
ощерившееся острыми пиками отверстие в море покачивающегося вина,
заключенное в маленьком глубоком цилиндре. Она подползла к нему на коленях и
воскликнула: ?У-у!?, несколько пораженная, как и он, этим вдруг обнажившимся
вином - зрелищем кровавой плоти в лишенной девственности бутылке. И
добавила:
зазубренному отверстию, запрокинула голову и начала пить. Сердце у него на
секунду замерло от ощущения опасности, но когда она опустила бутылку, лицо у
нее было довольное и ничуть не пораненное. - Да, - сказала она. - Вот так у
него нет привкуса бумаги. Чистое вино.
как она, стал пить; когда он запрокинул голову, красное солнце смешалось с
красным вином.
пятнышко крови на своем белом пальце. - Теперь, - сказала она, - встретясь с
тобой в обычных условиях, я всегда буду замечать этот порез у тебя на носу;
и только я буду знать, откуда он.
вино друг у друга изо рта, потом он капнул немножко ей на пупок и слизнул.
Через какое-то время он застенчиво спросил ее:
в вопросы.
желтого купального костюма, он вдруг подумал о продавцах из обувного
магазина - в детстве его смущало, что на свете есть люди, которые только и
заняты тем, что, став перед другими на колени, возятся у их ног, и он
удивлялся, что при этом они вроде бы не чувствуют себя униженными.
***
любовников, ее манера любить отличалась чудесной девственной безыскусностью
и простотой. С собственной женой у Джерри часто возникало порочное ощущение
тщательно продуманных извивов и усилий, а с Салли - хоть она уже столько раз
через все это прошла - всегда было бесценное ощущение изумленной невинности.
Ее осыпанное веснушками, запрокинутое в экстазе лицо, с капельками пота,
который выступил от солнца на верхней губе, обнажавшей сверкающие передние
зубы, казалось зеркалом, помещенным в нескольких дюймах под его лицом, -
чуть запотевшим зеркалом, а не лицом другого человека. Он спросил себя, кто
это, и потом вдруг вспомнил: ?Да это же Салли!? Он закрыл глаза и постарался
дышать в одном ритме с ее легкими прерывистыми вздохами. Когда ее дыхание
стало ровным, он сказал:
крыльев.
захотелось сигарету. А ведь все и так хорошо - эта наполненность до краев,
эта благодарность, это широкое небо, этот запах моря. Устыдившись стремления
снова влезть в свою загрязненную прокуренную шкуру, он вылил остатки вина в
стаканчики и воткнул пустую бутылку, как монумент, горлышком вверх в песок.
живем.
потряс книгой и отшвырнул ее в сторону. - Разве это надо говорить людям?
считаешь, что теплое вино - это хорошо, ты считаешь, что любовь - это
хорошо.
простая. А я в самом деле простая. Ну совсем, точно... - ей трудно давались
сравнения: она видела все так, как оно есть, - ...точно эта разбитая
бутылка. Во мне нет тайн.
сверкает на солнце. Она - будто маленький каток, которым утрамбовывают пляж:
круглая, круглая. - Джерри снова захотелось сигарету - чтобы было чем
жестикулировать.
возникало отчуждение. - Привет, - серьезно ответил он.
колени и потягивая вино, - рассказала так мило, мягко, небрежно историю
своего брака, типичную историю двадцатого века, а он смеялся и целовал ее
склоненную голую поясницу.
выкидыш. Тогда он послал меня к психоаналитику, и этот чертов аналитик,
Джерри, - он бы тебе понравился: он очень похож на тебя, такой деликатный, -
говорит мне - сама не знаю, отчего это у меня, но я всегда стараюсь делать,
как советуют мужчины, такая уж у меня слабость, - так вот, он и говорит
мне: ?На этот раз вы родите?. О'кей, я и родила. В голове у меня все так
перепуталось, я даже подумала, уж не от аналитика ли у меня ребенок. Но,
конечно, не от него. Это был ребенок Ричарда. Ну, а потом - раз уж появился
один, вроде бы надо было завести и еще, чтоб первый вырос человеком. Но не
всегда все получается, как хочешь.
этом не имел, пока Руфь не сказала мне как-то ночью. Ты же знаешь, она очень
верит в то, что роды должны быть естественные. Так вот, Джоанну она родила с
великими муками, поэтому, видите ли, она решила произвести на свет еще двоих
детей, чтобы, так сказать, отшлифовать технику. Он надеялся, что вызовет у
Салли смех, и она действительно рассмеялась, и в этом обоюдном взрыве
веселого серебристого смеха они потопили все печальные тайны, которые
хранили про себя. У нее таких тайн было больше, чем у него. Это их
неравенство огорчало Джерри, и когда тени от дюн удлинились в их маленькой
лощинке, он поцеловал ее запястья и признался, отчаянно пытаясь уравновесить
их судьбы:
б женился ради денег. Ведь я женился на ней, так как знал, что из нее выйдет