Необходимо доложить, так сказать, по инстанции, что он сдает пульт
управления.
Министров Тевосяном, который наряду с другими своими обязанностями
курирует и несколько государственных комитетов.
делаешь, это не задерживаешься.
совет дружески расположенного старшего товарища, но и указание. Далее
Тевосян касается некоторых деловых тем, выслушивает ответы. И в заключение
говорит:
письменный стол, кабинет.
ходу заместитель, - и текущие, и перспективные, - ясны. Есть, правда, еще
одно, отнюдь не самое важное, не принадлежавшее к тем, что записаны в
правительственных директивах, но для Онисимова все-таки особенные. Опять
без спросу вторгается картинка прошлого. Александру Леонтьевичу видится
загорелое горбоносое лицо Петра Головни, или, как его еще зовут,
Головни-младшего. Складка губ упряма, пол скулой ходит желвак, - таким он,
Головня-младший, директор завода имени Курако, выглядел в ту памятную
июльскую ночь 1952 года, когда дерзнул на заседании обличать Онисимова. И
Онисимов был вынужден... Да, именно вынужден. Впрочем, к чему вспоминать?
Не однажды он уже замечал за собой этакое: всплывают - и вовсе некстати -
сдвинутые брови, безбоязненный упрямый взгляд, тяжеловатая нижняя челюсть
Петра Головни. Что поделаешь, у Александра Леонтьевича есть свои, от всех
скрытые обязательства перед этим инженером-доменщиком, директором завода.
Так сказать, обязательства совести.
власть главы Комитета. Несколько мгновений он колеблется. Затем опять
снимает трубку, звонит министру тяжелого машиностроения, расспрашивает,
как идет изготовление мощной воздуходувки для завода имени Курако. Заказ
министру известен. Известен и Головня-младший, запросивший такого рода
внесерийную, необычайно могучую и вместе с тем малогабаритную машину,
которая встала бы по месту в тесноте старой Кураковки. Председатель
Комитета тотчас получает требуемую справку: заказ выполняется по графику,
примерно через месяц начнется монтаж, затем испытания.
- Вовремя закончи, отгрузи. Пошли лучших монтажников.
уехать...
Леонтьевич продолжает:
все прочее. Отнесись к этому, как к личной моей просьбе.
Онисимов вел из своего, верней, уже из бывшего своего кабинета.
бесшумно, - заведующий секретариатом Серебрянников. Худощавый, низенький,
он остановился у стола, чуть склонив наголо бритую, рано полысевшую
голову. Его связывал с Онисимовым почти двадцатилетний путь секретаря;
вместе с Александром Леонтьевичем он перебрался и сюда, в здание Совета
Министров, давно научился схватывать на лету, угадывать, в чем нуждается
его начальник, умел незаметно подсказать тот или иной ход, отлично
составлял самые важные бумаги, был безукоризненным помощником.
надлежало ехать. Тотчас он выговорил и ее точное наименование. Мы, однако,
позволим себе воспользоваться его находчивостью, так и закрепим за этим
государством условное обозначение Тишландия.
мной?
потуплены. Поза оставалась по-прежнему почтительной.
Леонтьевич, что...
именно этот предлог. Впрочем, предлог ли? Бритоголовый заведующий
секретариатом, в самом деле полагал, что... ну, как бы сказать? Конечно,
пришла пора преобразований. Все понятно. Но кто знает... Обстоятельства
еще могут всяко повернуться. И Александр Леонтьевич, смещенный под горячую
руку, глядишь, возвратится в тяжелую промышленность. А пока... Пока он,
Михаил Борисович Серебрянников, останется здесь как преданный Онисимову
человек. При случае будет слать Александру Леонтьевичу письма в эту самую,
как тот пошутил, Тишландию. И исполнять здесь поручения, просьбы бывшего
главы Комитета. Ну, а если дела сложатся иначе, если Онисимову не суждено
более работать в индустрии, - что же, Серебрянников будет чист перед
совестью, перед людьми и перед вами, Александр Леонтьевич.
сразу отбросил ее. Его бритая верхняя губа приподнялась, обнажив крепкие
белые зубы. Подчиненным Онисимова был хорошо известен этот его грозный
оскал. В такие минуты Онисимов наотмашь бил беспощадными словами. Рывком,
взяв сигарету, он зажег спичку. Она плясала в его пальцах. Так и не сумев
закурить, он отбросил догоревшую спичку. И сдержал себя.
надо.
2
двойными занавесями - тяжелыми красноватыми, свисающими вдоль косяков, и
белыми шелковыми, что подтянуты к фрамуге. Длинный обеденный стол, вокруг
которого разместились двенадцать стульев в полотняных чехлах, покрыт
белоснежной скатертью. Лоснится паркет, поблескивает стекло и полировка
буфета.
приметы. Онисимов равнодушен к житейским удобствам, к своей многокомнатной
квартире. Это безразличие разделяет и его жена Елена Антоновна, занимающая
немалый пост в Управлении подготовки трудовых резервов СССР.
и мебель, размещенную по комнатам, чьими то руками. В гостиную, что
находится рядом со столовой, неделями не заходит никто из членов сети. Там
так и высится пианино в полотняном чехле и кресла под такими же чехлами
Красивые цветочные вазы не оживлены цветами, из года в год стоят пустыми
Дети, иногда забегающие к сыну Онисимова Андрюше, не резвятся, притихают в
этой квартире. Сюда не приходят гости.
товарищей Александра Леонтьевича. Они значились в минувшие времена
репрессированными, а ныне, после смерти Сталина, - вон на стене висит в
золоченой раме его писанный маслом портрет со звездами генералиссимуса на
погонах, - покидали: лагеря, огражденные колючей проволокой, возвращались
из тюрем, из ссылки. Сам Александр Леонтьевич не испил из этой чаши,
полоса репрессий, которая вот-вот, казалось, настигнет и его, все же
прошла мимо.
Вымуштрованный секретариат Онисимова строго придерживался правила, если
кто-либо, желавший поговорить с Александром Леонтьевичем, скажет о себе
"его старый товарищ" или "по личному вопросу", тотчас же докладывать.
Однажды Серебрянникову изрядно влетело за то, что в подобном случае он
предпочел не отвлекать Онисимова, ведшего совещание в своем кабинете, и
лишь позже сообщил о звонке.
Онисимов брал трубку; радушно здоровался, тепло расспрашивал, - самый
чуткий, обостренный страданиями, унижениями слух не мог бы уловить в его
повадке, в его тоне малейшую нотку сановности, - листая свой календарь,
выкраивал вечерок, назначал свидание у себя дома Он за полночь просиживал
с пришедшими, вспоминая то, что довелось вместе пережать, перебирая
погибших и живых. И неизменно старался что-то сделать для вернувшегося,
помогал устроиться, то есть получить приличное жилье, подходящую работу
или пенсию.
пустовали Дюжина стульев, расставленных вокруг стола, так никогда и не
служила веселому шумному сборищу, Даже в день пятидесятилетия Онисимова не
был приглашен ни один гость, в квартире не нарушалась тишина "Холодный
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Витковский Евгений