Чтение 2–й страницы книги ~Ближний берег Нила, или Воспитание чувств~

шестьдесят два, отечественного производства, 1930 года выпуска...

- Силен, бродяга! Уже и год вычислил.

- А как же! Особенно если вся цифирь на раме выбита. И звездочка с
серпом.

Ствол заслуженный. Нутром чую - баллистика не пустая будет, где-то им уже
работали.

- Блажен, кто верует... И это, говоришь, только первая перемена?

- Ага. Второй экспонат мы нашли в кармашке.

Федор вынул из сумки еще один пакет. Самойлов увидел две аккуратно
упакованные пачки денег. Вид у купюр был непривычный.

- Что ли доллары? - удивленно спросил он.

- Десять тысяч.

Самойлов снова присвистнул. Федор улыбнулся.

- И это еще не главное блюдо.

- Ох, не томи...

И на Божий свет был извлечен небольшой пластмассовый кейс серого цвета.
Вид у кейса был не вполне товарный - верхние половинки хитрых номерных
замочков были незатейливо выломаны из пластмассового корпуса.

- Чехословацкое изделие, - заметил Федор, перехватив взгляд капитана. - С
замками постарались, а корпус хлипкий.

- Не учли братцы швейки, что против лома нет приема, - согласился
Самойлов.

- Лом не применялся, хватило финки, - с серьезным видом сказал Федор. -
Которой сервелат резали, кстати, тоже финский.

- Красиво жить не запретишь! - Федор выразительно посмотрел на капитана,
тот запнулся и поспешил внести существенную поправку:

- А красиво помирать - тем более...

- Да ты крышку-то подними, не бойся, все пальчики я уже на пленку
перевел.

На этот раз Самойлов не свистнул, а только оторопело уставился на
открывшееся его взору долларовое изобилие.

- Тут еще пятьдесят пять тысяч американских долларов, - с наслаждением
проговорил Федор.

- Да здесь даже не в особо крупных размерах, а в особо особых... -
пробормотал Самойлов. - Разное я повидал на своем сыскарском веку, но таких
Рокфеллеров...

- Но и это еще не все. - Как фокусник из шляпы, Федор вытащил из сумки
еще один пакет.

- Что за пластины? - спросил Самойлов.

- Клише. Для тех же долларов, кстати. - Выходит, это все фальшак, что
ли?

На лице Самойлова невольно проступило разочарование.

- Ну, я в таких делах не Копенгаген, с валютчиками не работал. Кому надо
- разберутся.

- Эти разберутся! - По лицу Самойлова было видно, что он очень хотел
выматериться, но чудом удержался. - Ладно, по части документов есть что?

Федор вложил в руку капитана паспорт в черном чехле и заваренный в
целлофан студенческий билет. Первым Самойлов раскрыл паспорт и с минуту
сосредоточенно изучал его.

- А ведь похожа ксива на правильную, - задумчиво произнес он. - Только
сдается мне, что из нашего терпилы такой же этнический немец, как из меня -
председатель Мао.

- Уже результат. Если гражданин черно-белыми пользуется... пользовался,
значит, почти наверняка по криминалу уже светился.

Самойлов раскрыл студенческий и хмыкнул.

- С такой фамилией только в малолетней колонии работать!

- А почему бы и нет? На юридический многие через учреждения попадают.

- Еще не факт, что билет подлинный. Сегодня же надо связаться с ВЮЗИ,
проверить, значится ли у них такая личность... Тьфу!

На этот раз Самойлов от фольклора не удержался.

- Ты что это? - обеспокоенно спросил Федор.

- Обидно. В кои веки раз по-настоящему крутое дело намечается - и сразу
отдай. Эх, чому ж я не сокил... На Литейный звонил?

- Не успел.

- Так дуй срочно, один нога тут - другой там, нам состав на перроне
задерживать нельзя.

- Может, заодно и труповозку вызвать?

- Нет, Федя, сначала комитетчиков дождемся, пусть сами решают, что да
как.

Ты, коли хочешь, отзвонившись, перекуси чего-нибудь, а я немного
поработаю композитором.

- Оперу писать? - усмехнулся Федор.

- Ее самую. Худсовет сегодня будет строгий. Федор вышел, а Самойлов
присел возле столика, расчистил место, чуть передвинув пакеты с
вещественными доказательствами, достал из потрепанной кожаной папочки чистый
лист бумаги и ручку за тридцать пять копеек и разборчивым почерком вывел:
"19.04.1982 года в 10 часов 48 минут дежурная бригада Дзержинского райотдела
УВД г. Ленинграда в составе..."

Глава первая

Психоанализ по его превосходительству

I

- Проходите, пожалуйста, - любезно, словно доброго старого знакомого,
пригласил врач. - Присаживайтесь, прошу вас.

Молодой человек, высокий и светловолосый, послушно уселся в указанное
кресло возле черного полированного стола и, не отрывая взгляда от лица
доктора, что-то тихо сказал.

- Извините великодушно, не расслышал...

- "Фаберже-брют", - чуть громче повторил молодой человек. - Галстук "Мсье
Ги", натуральный шелк, серебряная булавка от Медичи.

- А вы того, - врач непроизвольно дотронулся до массивной серебряной
булавки на шелковом перламутровом галстуке, - знаете толк...

- Вы тоже.

Молодой человек не кривил душой. Врач, ухоженный красивый мужчина средних
лет, с густой седеющей шевелюрой и аккуратной бородкой, выглядел прямо-таки
лауреатом международного конкурса "Самый элегантный человек года". От
внимания молодого человека не укрылось и то, что собеседник его, прежде чем
сесть, бережно подтянул безукоризненно отутюженные черные брюки. Да и
кабинет, в котором происходил разговор, ни единой деталькой не
ассоциировался с советским медицинским учреждением. Крытый зеленым сукном
старинный письменный стол не опозорил бы и приемную какого-нибудь царского
министра, импозантны были и книжные стеллажи, сплошь уставленные неведомыми
фолиантами, и изразцовый камин с двумя симметричными вазами на полке, и
пушистый, вишневого цвета ковер под ногами, и вытянутые арочные окна,
выходящие в нежную весеннюю зелень...

- Ну-с, как самочувствие? На что жалуемся? - профессионально бодрым
голосом осведомился врач.

- Самочувствие сообразно ситуации, а жаловаться мне не на что. Хотел бы
выразить вам глубочайшую признательность и поскорее отправиться домой.

Чувствовалось, что он очень старается говорить неторопливо, спокойно, как
и подобает человеку, находящемуся в здравом уме и доброй памяти.

- Увы, Нил Романович, удовлетворить вашу просьбу не могу, - вкрадчиво
сказал врач.

- Но отчего же? - все так же медленно и четко выговорил молодой человек.
- Видите ли, мне очень нужно. Срочно. Сами понимаете, организация похорон...

- Ах, Нил Романович, никакой срочности нет, уверяю вас. Мне доподлинно
известно, что экспертиза займет еще некоторое время... Случай крайне
нестандартный, определенные тесты потребуют трех-четырех дней, и не
исключено, что возникнет надобность в повторном анализе. Так что неделя, как
минимум, у нас есть, и я категорически рекомендую, чтобы это время вы
провели здесь, под нашим присмотром.

- Не вижу необходимости. Я совершенно здоров. Так что спасибо вам и...

- Совершенно, говорите, здоровы? А позвольте полюбопытствовать, что у вас
с рукой? И откуда живописный синяк на лбу?

Молодой человек с тоской поглядел на свежий бинт вокруг запястья.

- Наверное, порезался, когда падал. И ударился. Понимаете, там... ну, в
морге... такой воздух... Вот я и грохнулся в обморок. А здесь с вашей
помощью пришел в себя...

- Да? У меня несколько иные сведения, свидетельствующие о некоторой,
скажем так, неадекватности.

- Что конкретно вы подразумеваете под неадекватностью?

Чувствовалось, что молодой человек из последних сил сохраняет
самообладание.

- Пожалуйста. В ходе опознания вы допускали весьма странные высказывания,
а затем схватили со стола прозекторский нож, принялись размахивать им,
никого к себе не подпуская, после чего сделали попытку вскрыть себе вены
этим ножом. И грохнулись вы, если использовать вашу терминологию, не без
помощи служителей, откуда и гематомка на челе... Не держите на них зла, Нил
Романович, и благодарите Бога, что порез вам обработали прямо на месте - кто
знает, где этим ножичком ковыряли.

- Этого не было, - сказал Нил, глядя в пол.

- Свидетелей с полдюжины наберется... Так как, будем обследоваться? Не
угодно ли подписать бумагу о вашем согласии?

- А если я не подпишу?

- В таком случае ее подпишет кто-либо из ближайших родственников. В вашем
случае - мама. Будем звонить Ольге Владимировне?

- Не будем... Вы можете мне гарантировать, что без меня?..