"Батья! - изумленно смотрел на текст Давид. - Из какого города России приехала сюда Наташа?" "По-моему, из самой Москвы." "Срочно!.. Как можно ласковее и дружески, порасспроси ее о московских друзьях и, если их зовут Серж и Лиди, попроси письмо к ним. Дескать, мы едем в Россию и хотим пообщаться там с русскими в неформальной обстановке. Нуждаемся в рекомендации. Она ведь тебе рассказывает о своей прежней жизни?" "И более, чем охотно. Она вообще рада, если я с ней говорю не о работе." "Так вот, это для меня очень важно. В Москву мы должны поехать с письмом..." 5.
Человек, которого некогда звали Александром Юльевичем Беккером, тщательно проверил подписи в только что составленных бланках договора и огляделся по сторонам. В квартире его новых клиентов стояла тяжелая вонь от двух неухожен-ных старых собак и застарелой грязи по углам. Алекс - а такова была кличка нашего героя все последние годы - с трудом нашел в этом достаточно просторном жилье нелипкое место, где можно было разложить бумаги, но их все равно было тошно складывать в свою сумку. Мужчина и женщина уже облегченно и дружески улыбались агенту. Деловая встреча имеет много общего с решительным амурным свиданием. Сначала "ах я не такая, ни за что, как вы смеете, осторожнее..." А потом - "милый, ты меня теперь?.." Но на этом этапе, когда с жалких счетов этой пары еще не сняты деньги, следует продолжать теплый тон и терпеть все - нерв-ный смешок, недоверие, вонь, бесконечные "когда и как?".
Это все давно стало единственным средством к существованию Алекса. А потому - единственной реальной радостью жизни.
Не считать же перспективой встречи с приторно-ласковым Мироном, исчезающ-им на месяцы до очередного неожиданного звонка с "хорошими новостями". Вот и вчера он поздравил Алекса: "нефтяной проект" уже почти "на ногах", некий таинственный миллионер вот-вот подпишет договор, и Алекс сможет получать свою тысячу долларов в месяц, чтобы больше никогда! никогда!! никогда!!! не звонить ни в чем не повиным незнакомым людям с предложением своих услуг, выслушивать то вежливые, то грубые отказы, мчаться на встречу - одну после ста звонков, заключать, как сегодня, договор - один на десяток встреч. Договор, который вполне может быть завтра, через месяц, через год расторгнут из-за козней конкурентов, консультаций со знакомыми. В стране навязчивых советов у каждого клиента полно бескорыстных доброжелателей. И все торопятся, по нашей неиско-ренимой привычке, страстно и настырно что-нибудь высказать, не отвечая за свой совет ни морально, ни, тем более, материально. Ведь у энтузиаста-советчика нет и быть не может десятков тысяч, которые гарантирует клиенту договор. В случае катастрофических последствий благодетель, как правило, перестает здороваться с доверчивым бывшим приятелем, гордо задирая при встрече спесивый нос и брезг-ливо отопыривая нижнюю губу. Если клиенту повезет не встретить живого совет-чика, к его услугам всегда масса не менее настойчивых и самоуверенных печатных экспертов, которые, тем более, ни за что и ни ни перед кем не отвечают, но страс-тно вещают.
Находясь между честным агентом и безответственными приятелями, несчастный клиент, которому и хочется и колется, теряет голову, и либо подписывает любую чушь у ушлого проходимца, либо отказывается от солидного предложения.
Подписанные бумаги, которые Алекс считал именно таким предложением, грели его сердце, пока он ждал автобуса на словно вымершей улице. Собственно, так же пустынно выглядели почти все улицы этого города, кроме районов, где проживали арабы, "марокканцы" или свежие олим. Там Алекса раздражали крики играющих на дороге детей, сидящая зачем-то на лестнице молодежь, пристальные деревен-ские взгляды стариков со скамеек, громкие голоса и музыка из открытых окон.
Здесь же, в спальном районе, стояла полная тишина. Та самая вожделенная тишина, о которой он не смел и мечтать. В эмиграции всегда был смрад вместо воздуха и привычный шум машин, кондиционеров и голосов днем и ночью.
Над готическими шпилями кипарисов чернело небо, которое, в принципе, должно иметь звезды, но в свете уличных фонрей никогда не имело. Как, в принципе, южный ночной воздух в нескольких-то сотнях метрах от горного леса где-нибудь в Крыму имел бы целый букет ароматов. Здесь же Алекс ощущал только какой-то потусторонний мертвящий дух. Чернота и пустота виделись ему за пределами яркого и навязчивого света фонарей, подчеркивая привычную бесчеловечность бытия в последние десять лет.
Автобус тоже, в принципе, мог придти через пять минут. Но мог и через полчаса, а то и вовсе не придти. Не потому, что в кооперативе "Эгед" был бардак, а потому, что Алекс не мог знать точно выполняемое расписание всех сотен его маршрутов по всем районам города, куда его могли вызвать на встречу. А потому он привык ждать наугад ровно пятнадцать минут, после чего идти пешком к главным магист-ралям, где больше шансов уехать домой.
Машины у него не было не потому, что на четыре колеса нехватало денег можно было купить развалюху и за месячную зарплату. Просто ему не повезло с учителя-ми вождения: каждый хотел учить Алекса за его деньги как можно дольше, а пото-му не подсказывал те самые детали, на которые обращал внимание экзаменатор, тоже заинтересованный в десятке тестов вместо одного-двух. Этот союз специа-листов против дилетанта привел к тому, что потратив на учебное вождение и тесты больше, чем стоила бы вполне приличная машина, Алекс плюнул и продолжал пользоваться автобусом.
Все сдают, говорили ему. Терпение и настойчивость...
Все рано или поздно убеждают инвесторов в ценности своих идей и устраиваются по специальности...
Все любят Израиль... Все улавливают его ароматы и любуются его зведным небом.
Все!
А он никогда не был, как все. Поэтому его идеи были не похожи на идеи всех. Все нигде и никогда не могли ему этого простить. Все были со всеми. И все знали все по любому его проекту, который всеми воспринимался то, как лепет младенца, то, как бред взрослого сумасшедшего. Всем было наплевать на аргументы, на опыт, на расчеты. Зачем, если и так все известно? Все где-то прочитали, что этого не может быть. То есть узнали и уже поверили. А раз поверили, то разуверить их было равносильно оскорблению их профессиональной чести и достоинства. Когда Алекс пытался спорить, основываясь на многлетних тщательных расчетах, его оппонент, терпеливо улыбаясь, брал листик бумаги и калькулятор и делал расчеты сам, основываясь на кем-то написанных и где-то прочитанных данных, а то и на соб-ственном знании школьного курса физики.
Так было на родине, так стало и в Израиле. Но там, до эмиграции, были иллюзии, которые он считал надеждами - вот вырвусь из соцреализма, вот встречу людей, которым прибыль дороже амбиций, вот попаду в свободный мир, вот там-то я ка-ак развернусь во всю мощь моей неуемной фантазии на радость вдумчивому работодателю.
Не встретил. Ни вдумчивых, ни прагматичных. Все те же все кругом - по обе стороны столов на ярмарках трудоустройства. Но тут было много хуже исчезли иллюзии. Не стало и тени надежды! Только чернота и пустота. Бежать было больше некуда!
Мирон не был как все. Он не знал ничего, пока не проверит сам или не заставит всех и все проверить. Он вежливо расспрашивал Алекса о деталях каждого проек-та, не стараясь, как все, тут же выудить "know how", но потом исчезал на месяцы, чтобы при очередном разговоре избегать обсуждения предыдущей темы.
Алексу тут же становилось ясно - они разубедили его кому-то рекомендовать дан-ный проект. И предлагал другой. Так тянулось уже шесть лет. И вот какой-то про-свет. Тон Мирона стал менее ласковым, покровительственным и ироничным. В нем зазвучали новые металлические нотки, стало заметно волнение. Это были об-надеживающие признаки. И давным-давно потухшая надежда дала проблеск из мрака, как это черное небо, если долго в него вглядываться, все-таки покажет какую-то звездочку. Что за толк от нее, на фоне уверенного сияния арких чужих фонарей? Бог весть...
Из-за поворота на неестественной для такой узкой извилистой улицы скорости вылетел пустой автобус. Алекс едва успел выскочить из-под козырька беседки на остановке, чтобы показать себя. Автобус лихо тормознул, чуть ли не ходу принял единственного пассажира и полетел дальше, с ювелирной точностью огибая газо-ны на бесчисленных крохотных площадях. Задные колеса огромного агрегата шли впритык к бордюру, словно этот фантастически умелый нехаг-водитель сидел под днищем своей машины и направлял их.
Подобное мастерство большинства израильтян поражало Алекса с первых дней пребывания в Стране. И подавляло. Если они так умеют делать все, за что берутся, то как можно рассчитывать на место среди них мне, вечно допускавшему срывы и ошибки, которые неизменно прощались на родине. Всеми и всем. Потому со мной и произошло то, что произошло, думал он теперь, видя то свое отражение, то мелькание ярких огней за стеклом. Совсем не исключено, что и мой проект, если он кому-то все-таки приглянулся, содержит какую-то "козу в носу". О ней не подозревает ни автор, ни эксперты, о которых и подумать-то страшно, ни таин-ственный инвестор. Мирону-то наплевать. У него всяких алексов в рукаве десятка полтора. И миллионеров... А вот самому Беккеру...
Он попробовал вообразить себе этого инвестора. Услужливое воображение ри-совало образы тех израильтян, с кем он встречался до своей нынешней работы и знакомства с Мироном. Каждый вызывал такой выброс адреналина, что пассажи-ры в салоне, водитель и несущиеся за стеклом улицы становились зыбкими. Инте-ресно, подумал он, что сейчас делает тот человек, с кем я связываю надежду на возвращение к достойной жизни? Достойной? Даже нынешняя унизительная профессия казалась освобождением из плена после того, что он пережил, обитая какое-то время в процессе "ротации в науке" и среди позорных квази-энтузиастов, что делали вид будто пытаются его трудоустроить.
Поэтому он поставил Мирону свои условия. Никаких дискуссий с экспертами до заключения договора. Никакой доли от прибылей при реализации проекта. Никаких призрачных надежд, только минимальная компенсация моего вклада. Но зато и никаких унижений. И без того хватает...
Автобус несся по улицам, залитым светом ярких фонарей. Пассажиров стано-вилось все больше. Перед Алексом сидел мощный арабский еврей, которых тут называли почему-то "марокканцами", а не просто "арабом", как Алекса "русским". Этот красивый парень занял своей раскованной персоной сразу шесть мест. Для недоверчивых придется пояснить, как у нас это делается. Левую волосатую руку верзила небрежно бросил за спинки своего сидения, чтобы Алекс мог читать свою газету, только видя на ней чужие шевелящиеся пальцы. Правая рука покоилась за спинками сидения впереди него, чтобы сидящие там могли любоваться этой рукой около своей щеки. Сам он раскинулся боком на двух сидениях, положив ногу на колено так, чтобы подошва была почти на уровне его радостной физиономии, и счастливо таращился на проходящих пассажиров. Изредка он убирал со спинок обе руки, поднимал их над головой Алекса и страстно, с хрустом, потягивался громко и счастливо выдыхая воздух. Потом снова устало кидал одну свою кисть на чужую газету, а вторую между двумя женскими головами. Так по-хамски, подумал Беккер, мог вести себя в Союзе только пьяный, намеренно нарывающийся на скандал. Но тут скандалить было некому. Многие вели себя ничуть не лучше. Простуженный старик через проход без конца громко с завываниями откашливался и отхаркивал-ся, жалобно заканчивая свое выступление душераздирающим "о-ох!!", чтобы тут начать новую вариацию. Резкая молодая особа хрипло орала в мобильник на улице, с тем же вошла в салон, расплачивалась с водителем и обсуждала какую-то покупку все время поездки. Со всех сторон слышалось "кесеф" - деньги, доллары, шекели. Вот такая бесконечная вездесущая словесная трескотня преследовала его повсюду. В тишине собственной квартиры даже журчание своей струи в блюдечке унитаза казалось ему болтовней на иврите. Впрочем, в его квартире никогда не было тишины в общепринятом смысле слова - гул моторов и вопли сигнализации автомобилей и магазинов с соседней улицы, рев уборочных машин в предутренние часы и восторженные вопли бесчисленных собеседников с ближайших балконов и из окон заполночь ни на минуту не оставляли Алекса вне общества, словно тщательно продуманная индивидуальная пытка Израилем... Кто мне внушает этот бесконечный кошмарный сон? - ежился он. - Для чего? Кому нужно, чтобы я непрерывно все это ощущал и ненавидел? Почему решительно никто ничего не замечает? Вон сидит явный оле-интеллигент, читает себе книжку и никуда не оглядывается. Его нисколько не раздражает зажигательная, пошлая и визгливая, на вкус Алекса, песенка из приемника водителя, которой с трогательным детским единодушием подпевает весь автобус.
И никого не трогает появление шестерых арабских подростков, которые с криками и жестикуляцией прошли в конец салона и там хохочут и громко говорят все одновременно. Демонстрируют свою политическую независтимость, унимал Алекс свой расизм - арабская речь воспринималась им, как злобный собачий лай, а внешний облик молодежи казался вызывающе нечеловеческим. До эмиграции он никогда не был ни расистом, ни мезантропом, но случилось так, что здесь его без всяких видимых причин, ради куража, задирали только арабы, когда бы он ни появился по работе в их кварталах, где жили и "русские". На родине с детства любая группа молодых людей приводила Алекса в напряжение. В благословенном трезвом чистеньком Израиле, где ночью можно было безбоязненно ходить по пустынным улицам и среди густых темных зарослей как днем, выпускать детей одних гулять на улицу допоздна, хамство, хулиганство и бандитизм арабов были особенно нестерпимыми.
Он считал немотивированную агрессию проявлением арабской ментальности, пока не побывал в Каире и в Париже, где те же арабы вели себя вполне достойно. Скорее всего, решил он тогда, здесь это просто вызов нашему обществу, которое они не без основания считали враждебным.
Впрочем, была еще одна причина исключительности палестинского поведения.
Такие "милые" привычки покорно воспринимали только евреи, но не стерпели бы ни египтяне, ни французы...
Итак, пытался отвлечься Алекс, что же сейчас поделывает мой потенциальный работодатель-благодетель? Он пробовал угадать то, что угадать было решительно невозможно! Ибо можно было вообразить миллионера где угодно, кроме России.
ГЛАВА ВТОРАЯ. РОЖДЕННЫЕ КОНТРРЕВОЛЮЦИЕЙ
Все здесь казалось неестественно огромным, перенаселенным и двойственным. В роскошных витринах отражались согбенные плохо одетые старички и старушки с сетками в руках. Раскованная молодежь сочеталась с их сверстниками, одетыми как на официальный прием. Богатые машины сменялись проносящимися по лужам драндулетами, каких и вообразить нельзя на наших улицах.
Если вполне приличный гостиничный номер и благоухающий коридор были выше всяких похвал, то лестничная клетка, куда Дуду и Батья попали, тут же напомнила кадры из фильмов о ГУЛАГе. Между тем, забарахлил лифт, а надо было срочно спуститься к экскурсионному автобусу. Оказалось, что двери на все прочие этажи почему-то закрыты намертво. Чем ниже спускались израильтяне, тем становилось темнее и страшней. Они не могли и вернуться, так как не помнили, какой у них этаж. Оставалось только спускаться в надежде, что уж в самом-то низу должно быть открыто. Иначе, зачем вообще эта лестница?
Так и оказалось. Но лучше бы и эта дверь была такой же глухой. На подземном этаже потрескивали бесчисленные трубы, тускло светили пять-шесть неразбитых лампочек на весь необозримый бетонный зал и было душно. Более того, откуда-то тянуло трупной вонью, знакомой Дуду по его военному прошлому.
Крепко держась за руки, они наугад пробирались куда-то в поисках выхода, когда наткнулись на людей. Четверо мужчин в грязной одежде сидели вокруг покрытого газетой ящика и негромко переговаривались, наливая водку их бутылки в граненые стаканы и закусывая неровно нарезанной колбасой. Хлеб от буханки они отрывали немытыми руками.
Увидев иностранцев, все четверо одинаково вздрогнули и переглянулись.
Давид по-английски спросил у них, где выход к автобусам, но никто из собутыль-ников ничего не ответил. Впрочем, мало вероятно, что они бы что-то поняли и по-русски. Мутный взгляд, одинаковые бычьи шеи и игривый оскал щербатых ртов заставили Батью больно вцепиться в руку мужа.
Оставалось только приветливо помахать незнакомцам и продолжить поиски: как-то же эти сюда попали, верно? - успокаивал жену Давид. - Хотя вообще-то нечего нам делать в этой стране...
"Я провожу вас, - сказал им по-английски внезапно возникший высокий парень в фирменной гостиничной куртке. - Никаких проблем. Меня зовут Поль. А вас? Очень приятно. Идите за мной." И тут же стал что-то возбужденно говорить по-русски в мобильник. Многоопытный Дуду, не поняв ни слова, насторожился от тона и какого-то вороватого взгляда их провожатого. "Давай сюда!.." - шепнул он жене на иврите, сдвинушись за бетонную колонну и далее - в нишу из подернутых паутиной вонючих ящиков.
Топот каблуков русского и его хриплое дыхание убедили Давида в правильности своих подозрений. Супруги молчали, задыхаясь. Они не видели своего знакомого, но слышали, как он лихорадочно мечется взад-вперед по подземному этажу, отдавая короткие военные команды. "Говорили мне, - едва слышно сказал бывший спецназовец Дуду, - что в Россию надо любыми путями провезти с собой хоть газовый пистолет."
А по запыленному бетону грохотали уже каблуки нескольких людей. Оживленно переговариваясь, они заглядывали во все закоулки то дальше, то ближе от спаси-тельной ниши. "Хотела же меня Наташа учить русскому, шепнула Батья. - Дура я, дура..." "Сомневаюсь, что это бы нам сейчас помогло." "Как и твой пистолет. Ку-да бы ты стрелял? В кого? И за что? У нас нет никаких оснований..."
"Господа туристы! - прозвучало в пыльном полумраке. - Куда вы пропали? Давид! Батя! Выходите. Не бойтесь. Мы ваши друзья. Откликнитесь. Вы пропадете здесь без нас."
Давид сжал руку жене и приложил палец к губам. "Я годами культивировал чув-ство опасности. И никогда, слышишь? Никогда мне не было так страшно!" "Про-сто рядом с тобой в бою никогда не было меня..."
Их преследователи затихли, вслушивась в темноту, когда потолок вдруг рельефно обозначился светом мощного фонаря. В наступившей тишине раздался искажен-ный мегафоном голос их гида. "Господа Зац! Вы здесь?" - прозвучало на родном иврите. "Ну! - дернулась Батья. - Это Мордехай." "Подожди. Пусть те тоже проявят себя. Неизвестно, один ли здесь Мордехай или с охраной."
Никто больше голоса не подавал. Гид повторил свое заклинание на иврите и английском, что-то кому-то говорил по-русски, не отнимая от губ мегафона. Тотчас в тишине зазвучал едва понятный английский: "Я начальник службы безопасности отеля. Господа Зац! Если вы здесь, подайте голос, не бойтесь."
"Их тут человек пять, - крикнул Давид, мгновенно перемещаясь с женой вдоль штабеля и заталкивая ее в другую нишу, на случай, если выстрелят на звук. - Если вас мало, вызовите подкрепление. Они очень опасны..."
Поль и его люди не подавали никаких признаков жизни. Фонарь двинулся на звук голоса Давида. Они увидели, что по проходу идут гид, человек с мегафоном и трое в камуфляжной форме с автоматами наизготовку. Они грамотно, все в разные стороны, направляли стволы. Начальник охраны что-то быстро говорил в мобиль-ник. Вдалеке возник свет второго фонаря и загрохотали сапоги бегущей подмоги. Только после этого Зац потянул едва дышавшую супругу к гиду. Тот облегченно вздохнул, вытирая со лба пот, схватил Давида и Батью под руки и побежал к выходу в спровождении охраны. Позади была такая же тишина, темнота и смрад. Во дворе охрана передала туристов трем милиционерам и вернулась - обследовать подвал. Садясь в автобус, Давид увидел, что из дверей выволокли под руки уже окровавленных алкашей со скованными за спиной руками. "Это не те! - обратился Дуду к Мордехаю. - Эти не сделали нам ничего плохого."
Гид быстро заговорил в мобильник. "Больше там никого не было, - сказал он, уселся на свое место и заговорил в микрофон. - Итак, дамы и господа, коль скоро мы все в сборе, и все окончилось благополучно, то начинаем нашу первую экскур-сию по древней столице России. Во-первых, о самом названии "Москва". Скорее всего, это слово связано с древнерусским словом, означающим "вода", как "Нева", "Плотва", хотя есть и более экзотическое толкование: из двух слов, означающих "мощь ковать", возниших на заре становления княжества..."
За стеклами автобуса вдруг пошел мелкий снег, которому израильтяне обрадова-лись как дети. Он летел мимо окон все плотнее, пока не повалил красивыми хлопь-ями, мгновенно ослепившими водителя. Тротуары и мостовая оставались мокры-ми, черными и блестящими, но желто-зеленые газоны скверов и парков, мимо которых несся автобус, засветились праздничным светом, тотчас напомнив Дуду открытки из рекламного проспекта. Вот они - истинные цвета России, подумал он, - белый и черный. И оба - без оттенков.
Москва была безграничной, бесконечной, вызывающе мощной и какой-то беспо-мощно серой. Отдельные дворцы и храмы, которые тут же начинал расхваливать Мордехай, только подчеркивали общее неприятное впечатление от безликих и громадных домов, особенно башен "под Кремль" с циклопическими лепными ску-льптурами и похоронными венками на шпилях.
"Так как вы заблудились? - спросил инженер Элиша, с которым Зацы сблизились в дороге и оказались соседями в гостинице. - Как вы оказались в цоколе?" "Не работал лифт, - пояснил Дуду, - а я забыл, что мы не на пятом, а на двенадцатом этаже. Пока сообразил, оказалось, что все двери, кроме как на нашем этаже, почему-то заперты. Мы спустились в темноту. А там..." "Вот эти нищие?" "Если бы! Вполне приличный молодой человек... Прекрасный английский, отличные манеры." "И что же?" "За время моей службы я научился кое-чему. Только поэ-тому мы тут с вами." "Он хотел вас... убить?" "Боюсь, что еще хуже. Похитить." "Ну... - неуверенно засмеялся Элиша. - Тут все-таки не Чечня." "Если бы ты был там с нами, то понял, что вся Россия сегодня в какой-то мере Чечня. Он тут же позвал свою банду." "С чего ты взял, что это банда? Ведь они говорили между со-бой не на иврите?" "Я как-то попал в подобную ситуацию в Курдистане. Там тоже говорили не на иврите. Остался жив только потому, что умею вовремя заглянуть врагу в глаза. Правда, тогда я был хорошо вооружен... И без моей любимой жены."
На выходе из музея было очень скользко. Прохожие шли по ледяной корке, присы-паемой снегом, как по сухому асфальту, а израильские туристы беспомощно сколь-зили, цепляясь друг за друга и умирая от смеха. Им очень нравилось, что на них оглядываются. Впрочем, без улыбок или любопытства. Люди вокруг так куда-то спешили, что было не до эмоций. И - не до улыбок. Спасибо хоть, что и не до вражды к иноземцам. "А чего, собственно, вдруг? сострил Элиша. - Туристы они есть туристы. Ну и что, что это евреи из своей страны, а не из соседней квартиры?"
Давид многозначительно посметрел на жену. "Кстати, - тотчас поняла его умная Батья. - Моя служанка Наташа дала мне адрес своей лучшей подруги по имени Лидия. У нас сегодня свободный от мероприятий вечер. Пойдешь с нами, Элиша? Я уже позвонила ей. Посмотрим, как живут русские у себя дома. Наташа написала мне, как проехать туда от нашей гостиницы на метро." "Зачем метро? - удивился тот. - Я подземку терпеть не могу после лондонской, парижской, не говоря о римской или токийской. Возьмем такси, дадим нехагу адрес по-русски и доедем без приключений." "После утреннего подвала, - возразил Дуду, - я склонен думать, что именно на метро мы только и доедем без приключений. А вот на машине, которая выдает себя за такси..." "Он у тебя всегда такой, Батья?" "Да нет. Только в Гарлеме, Сохо и тут. Но я с ним согласна. Мне обратно в тот подвал тоже не очень хочется. Такой шикарный город, такая роскошная публика в театрах, а все равно мне кажется, что в этой Москве одни чеченцы. Смотрите, какая рожа!"
На них действительно глазело нечто среднее между моджахедом и хамасником. Оно продавало с лотка что-то, затянутое залепленной снегом пленкой. Увидев, что туристы у автобуса смотрят в его сторону, оно подняло заросшую усами верхнюю губу, по-крысиному обнажив крепкие желтые зубы и прокричало что-то точно таким голосом, каким выражают свои чувства демонстранты в Рамалле. Вот она, воля россиян, согласно которой их депутаты и министры, продают оружие аятол-лам и Саддаму Хусейну, достоверно зная, кого и почему этим оружием убивают... 2.
"Вам мало неформальных контактов с русскими? - насторожился Мордехай. Кто ходит по Москве вне группы?" "Но это норма в Нью-Йорке и Париже! возразил Давид. - В Москве нельзя? Только потому, что мне что-то померещилось в том подвале?" "Я не знаю почему, но до сих пор в моих группах так никто не делал." "А мы сделаем. Правда, Элиша?" "С Батьей я готов хоть на край света, - лучился инженер. - Если не боится дама, как может чего-то бояться бывший десантник?"
***
Лида и ее муж Сергей ждали иностранцев - друзей и коллег, как их отрекомен-довала в письме любимая подруга Наташа, - у выхода из метро. Гостей оказалось трое, что несколько нарушило сервировку готового к встрече стола. Но все они были очень милые и простые, как тут же отметила Лида. Наконец-то живой привет от Натки и Жени из Израиля! Увидев, как южным людям тут скользко, Сергей тут же взял под руку Батью, а Лида оказалась между двумя мужчинами, которые пере-стали скользить и смущаться.
В подъезде было темно и плохо пахло, но квартира оказалась уютной, теплой и словно специально оборудованной для гостей. По русскому обычаю израильтян тут же усадили за стол. И не отставали с выпивкой до соответствующей кондиции. Доверительная беседа перескочила на счастливые браки. Давид рассказал, как он, молодой полковник, стал ухаживать за своей солдаткой. А Батья, со своей сто-роны, как ее религиозные родители возражали против кибуцника-атеиста с папой - левым депутатом кнессета. Хозяева слушали, широко раскрыв глаза, о непости-жимой для них чужой жизни, пока Давид не спросил, как познакомились между собой Лида и Сергей.
Радуясь своему английскому и долгожданной возможности его продемонстриро-вать, Лида тут же начала с ритуальной фразы: "Это было давно, лет сорок тому..."
***
"Сережка нашел нас неожиданно для самого себя, - взахлеб рассказывала она. - В Судаке... Крым это то же, что Израиль, скажем, для голландцев солнце, море и теплынь. После сырости и холодрыги. Только без гостиниц. Мы там ежегодно отдыхали дикарями." "С какими дикарями?" "Это сленг. Дикари мы сами. Выберем пустынный берег, соорудим шалаш, поставим палатки и живем себе в свое удовольствие. Нет-нет! Никаких ресторанов или там столовых. Что с собой взяли, то и едим. Плюс рыба. Только с ней-то у нас и вышла промашка. Казалось бы сложилась теплая взаимно-симметричная компания - мы с Наташей и ее Женей из МГУ..." "Московский университет," - пояснил Сергей, подливая уже на все согласному Элише. "Да, так мы, значит, с ней были тогда студентки выпускного курса, филологи. Женя - с факультета журналистики. А вроде бы мой Саша - вообще небожитель, из Бауманского..." "Институт, который готовил проектантов ракет и космических кораблей," - опять вступил муж русской жены. "Ага, - продолжала Лидия. - Не мальчики, а мечта. Знали и умели все на свете. Мы с Наткой, трижды облезшие, как раз сидели в шалаше с мокрыми полотенцами не плечах, готовые сорвать с себя от жары не только наши микрокупальники, но и собственную кожу, когда в тишине раздался грохот сережкиного мотоцикла. Он нагло проехал на "кирпич", а потом спустился с невообразимой крутизны..."
"Я тоже искал уединенное место, - вступил Сергей. - И понятия не имел, что рядом уже кто-то есть, пока вдруг..." "Погоди! Сначала я. Так вот, наши парни целыми днями шныряли с масками и самыми современными подводными ружьями между камнями, высматривая рыбу, но находили ее только в бесчисленных консервных банках из Сашиного рюкзака. Плавали уже просто из принципа. По всему берегу - ни одной чахоточной султанки. И вот с того места, где заглох мотор мотоцикла, на наш пляж, по-журавлиному поднимая ноги от горячей гальки, выходит несклад-ный совсем еще белый парень, надевает допотопные ласты и чуть ли не самодель-ную маску, залепленную изолентой. В руках - лыжная палка с обыкновенной вил-кой на конце. И, представляете, минут через двадцать выходит себе, пятясь в ластах, а на поясе висят штук пять полновесных, живых, сверкающих и трепещу-щих рыбин! Наш лагерь он так и не заметил. Вскарабкался на свою горку, в минуту развел костер, и на нас потянуло таким немыслимо естественным запахом жареной рыбы, что этот дух проник в жерла трубок и тотчас выгнал наших рыцарей из во-ды, заставив, раздувая ноздри, принюхиваться на все четыре стороны. Парламен-тером назначили меня, как человека, презирающего консервы сильнее голода. Захлебываясь от умопомрачительного аромата переполнявшей рот слюной, я подошла к чужому костру и, стараясь не смотреть на шипящую сковородку, хрип-ло поздоровалась. Парень перестал валять в муке на клеенке очередную рыбину, как-то дико взглянул на меня снизу вверх и стал судорожно шарить в своем рюкзаке. Я невольно отступила - кто его знает что он оттуда выхватит." "Бандитов в нашей стране тогда еще не водилось, - смеялся супруг. - А достал я из кармашка очки..." "...которые торопливо и косо нацепил себе на нос. А потом он, ни слова не говоря, поставил на газету вторую тарелку и вилку для меня, положил туда восхитительную янтарную рыбину и сделал ладонью неуверенный жест. Опасаясь, что этот прекрасный сон сейчас кончится, я тут же уселась у тарелки в позе лотоса и стала лопать эту горячую сказочную рыбу, не дожидаясь, когда он дрожащими руками отрежет мне ломоть хлеба. Я была такая голодная, что и внимания не обратила не его смятение..." "Я до этого лета два года провел в чисто мужских геофизических экспедициях в дальневосточной тайге, - пояснил Сергей. - И вдруг вот такая, - он протянул гостям фотографию, - незнакомая девица в невиданном мною до тех пор чисто символическом купальнике..." "Да еще с такими голодными глазами! - хохотала Лидия, довольная тем, что гости-мужчины не торопятся передавать друг другу пикантное фото впечатляющей студентки. - Но надо было видеть лица наших консервников, когда я, с трудом переставляя ноги и сыто облизываясь, вернулась к ним и молча полезла в палатку - отлежаться. Осознав, какую эгоистку они назначили послом, парни тут же отправились в поход сами, притащили Сергея в наш лагерь, закормили паштетами и крутыми яйцами и резонно заметили, что долг платежом красен. Маг и волшебник со своей лыжной палкой минут на двадцать вошел в то же Черное море, где, как уверяли наши охот-ники, давным давно извели всю рыбу. Кефалины словно сами плыли к Сереже со всех сторон и спешили наперебой наколоться на его острогу. У нас уже успели объявить уху осточерчевшей, Наташа дважды бегала выбрасывать кости в овраг, а в сетке в прибое билось еще пять рыб. Настоящий мужчина!" "Хотя я был на удивление не интересный собеседник, по сравнению с Сашей и Женей, смеялся герой рассказа. - Неостроумный, не знал наизусть Альфонса Додэ, не умел стоять на руках над каменным обрывом и лететь оттуда в воду..." "Зато он знал и любил природу так, что не считал нужным даже и говорить на эту тему, - гладила его по руке Лида. - Не унижал наших эрудитов, не подавлял их, даже не улыбался иронически, когда они, ссылаясь на романы Арсеньева, с уверенным видом гово-рили об уссурийской тайге,. Я готова была сгореть от стыда за них. Лучше смех, чем такое уважительное молчание. Он не разделял их заблуждений, но уважал априори их потенциал. На нас с Наташей он вообще смотреть боялся, а если взглядывал, то краснел и яростно тер лоб, словно отгоняя лишние мысли..."
***
Израильтяне слушали все это с возрастающим изумлением. В их кругу никто и ни-когда не поверит, думалось им, что можно вот так, литературным стилем, во всех подробностях, первым встречным... Русские... Столько лет живут среди нас, а мы и понятия не имели, что за люди!
"Ну, как там Наташка? - спохватилась, наконец, Лидия. - Небось никому за ней не угнаться? Здесь ей равных не было! Если какая проблема, требующая энцикло-педических знаний, сразу к Наталье Борисовне Домбровской. По любому автору, по любой литературной школе, по любой эпохе. Вот какое уникальное явление мы уступили Израилю. Ладно. Важно, что ей там хорошо, что вы ее цените. Это - главное, правда?.. Вы что? Неужели ею у вас кто-то недоволен?" "Нет, - тихо сказала Батья. - Очень ответственный и безотказный работник." "И все? Да она же в своем деле просто гений! Академики не раз пользовались ее консультациями. Вам же перевели ее работы по..."
Она пошла сыпать терминами и именами, а Батья, которая держала сеть магази-нов электротоваров, краснела и бледнела, боясь прямого вопроса по той спе-циальности, которой она будто бы занималась совместно с Наташей. То, что она Домбровская Батья вспоминала раз в месяц, когда выписывала служанке чек. Наташа обычно металась по ее вилле босиком и теперь хозяйка могла вспомнить только ее грязные пятки, когда уникальный аналитик залезала во все углы с тряп-кой. Батья имела обыкновение лично проверять чистоту под шкафами и тумбами...
Прекрасная девушка, смеющаяся на крымских фотографиях не имела ничего обще-го с замученной пожилой служанкой, кидающейся исправлять свои недоработки, если они все реже, но случались. Надо было ее выгнать, подумала Батья, еще в прошлом году, когда забыла выключить утюг. Ничего не сгорело, он сам выключается периодически, но сколько энергии потрачено зря!.. Надо было вы-турить. И не было бы этой нелепой московской встречи!..
И как я не обратил внимание на такого, оказывается, интересного человека, - ду-мал, между тем, Давид. - Мне и в голову не приходило проверить ее пригодность для чего-то в моей компании. Надо будет это срочно исправить. Однако, ну какая же она была красавица, - не выпускал он из рук фотографию двух снятых со скалы обнаженных девушек в прозрачной воде. И вспомнил, что и сам не раз любовался походкой домработницы и удивлялся ее ослепительной улыбке, когда хвалил ее котлеты, а она облегченно вздыхала не выгонят!..
Элиша же не думал ни о чем. С Наташей он знаком не был, зато водка пошла в то самое горло, после прохождения которого человек любит собутыльников больше всех на свете. Его безмерно умиляла попытка Сергея подпевать "Хине матов у ма-наим шевет ахим гам яхад" - как хорошо сидеть братьям вместе. В ответ он тщетно стал подпевать русской застольной песне "Из-за острова на стрежень", а Лида пе-ревела слово "стрежень", как стержень, фарватер на котором держится река. Дотошный Сергей тут же поправил, что стрежень - линия наибольших поверх-ностных скоростей реки. Его используют опытные сплавщики и кормчие. Лида запуталась со словом "кормчий", переведя его, как шкипер, а Сергей снова пояснил, что это всего лишь рулевой. За этими филологическими упражнениями и прошел званый ужин русских хозяев с "коллегами любимой подруги" на Западе... Оставшись "на Востоке", они жили в привычном мире профессиональных интересов.
"А как поживают остальные участники вашей пляжной компании?" - спросил Да-вид, с неудовольствием посматривая на икающего с остекляневшими глазами Элишу. На обратном пути, подумал он, без такси не обойтись. "Ну, об Евгении Домбровском вы знаете от Наташи, - уверенно сказала Лидия, разливая по чашкам крепкий чай. Батья важно кивнула, а пьяный Давид одновременно развел руками. - Как же? Он известнейший израильский журналист и писатель. Его перепечатывают почти во всех наших газетах. А Саша тоже давно живет в Израиле, но занят там на такой секретной работе, что никому ничего о ней писать не решается. Он тут слыл в своем институте диссидентом..." "Диссидентом? - оживился Элиша. - Я помогал вашему депутату кнессета такому-то освободиться от когтей кей-джи-би, и теперь мы с ним друзья. О! Да-да, Серж, конечно! Будем пить русский водка энд хуост оф селодка, нахон? - перепутал он все три языка. - В России надо много пить, чтобы совсем не замерзнуть, верно?" "Саша не был политическим диссидентом. Он был технически инакомыслящим! Когда все его коллеги повторяли американский "шаттл" в виде советского "Бурана", он предложил разгонное устройство, кото-рое позволяло достичь того же результата, как он говорил, на два порядка дешевле и стократ надежнее. Но его заклевали на техсовете и вынудили уйти из науки. Он обиделся и уехал к вам. Я думаю, что все удивительные успехи Израиля в круговой обороне от наседающей на него со всех сторон арабской Чечни, во всех отраслях науки, техники и культуры связаны с тем, что вы по-настоящему оценили таких людей, как Женя, Наташа и Саша! А мы... Как травили лучших людей при со-ветской власти, так и избавляемся от них сейчас." "Россия, возразил Серж, уже сидя в обнимку, щека к щеке с блаженным Элишей, осваивает сегодня азы сво-бодного рынка. Поэтому у нас сейчас самый уважаемый человек - предпринима-тель. даже такой мелкий, как я. Остальные найдут себя, когда мы по-настоящему встанем на ноги и научимся хозяйствовать." "И уж тогда, - Лидия встала с рюмкой в позу тостующего, но ее качнуло и повело вокруг собственной оси. С трудом вос-становив нужное направление взгляда и мыслей, она продолжала: - О!.. Что я говорила?" "Ты сказала "О!", - подсказал верный супруг. - Мы с Элишечкой при... пре... вос... соединяемся. Ты, без сомнения, права, как всегда. Учти, Дудик. Красивая женщина всегда и всюду права. Батька твоя тоже красавица. Разве она не права?" "О! - восторженно подтвердил Дуду и поцеловал жену в щеку. Правда, Батья?" "О! - подтвердила она. - О - и все!" "Я вспомнила, напрягала Лидия мысль, уплывающую в форточку вместе с сигаретным дымом. - О, вот тогда, ког-да, как сказал Сережа, мы освоим азы и буки, веди и прочее, то расправим крылья и... тогда никому у нас не сманить таких замечательных людей, как Натка и Саш-ка!" "Я за такое "О!" пить не буду, - закапризничал Давид. - Еще чего!" "Еще? - обрадовался Элиша, протягивая рюмку. - Еще! Как говорили ваши халуцим - всегда готов!.." "И они все еще вернутся домой, держала Лида свое "О!" за ускользающий хвост. - Нечего им делать в вашем Израиле. Нам тут плохо без них." "А мы без них уже просто не сможем, злорадно хохотала Батья. - Без них у нас все покроется пылью и грязью!"
"Все! - поспешил уйти от дискуссии Давид. - Нам пора в гостиницу. Поскольку у вас, как всем известно, бандит на бандите, а ты, Серж, как это..." "Лыка не вяжет, - восторженно подхватила Лида. - И машину он вести нипочем не сможет, а потому он сейчас вызовет такси..." "Тачка! Шеф! крикнул Сергей в форточку, вскочив на табуретку. - Рули на четвертый этаж, квартира восемь."
К изумлению гостей, в дверях действительно появился элегантный парень в очках и заботливо подал Батье ее шубку. Она расцеловалась с Лидой и повисла на руке таксиста. Остальных гостей вел к машине Сергей. Последние несколько метров он волочил Элишу за шарф попкой по снегу. Автомобиль рванул в метель и сугробы, застревая в пробках и сворачивая в известные только водителю переулки. Скоро засияли впереди красные башни Кремля и нависла громада небоскреба-гостиницы. Сергей взвалил Элишу себе на спину, держа спереди за руки, Давид держался за него сбоку, а Батью все так же заботливо вел таксист, которому она что-то без конца щебетала на иврите. Ее ноги скользили обе сразу за его пятки. Таксист терпеливо останавливался, переступал через ее сапожки, пытаясь хоть как-то вести свою пассажирку. В конце концов, он сдался, применил сережин прием и взвалил иностранку к себе на спину. В таком привычном для портье виде вся группа проследовала к лифту, неприглядно отразилась в зеркальных стенах и потолке его кабины и ввалилась в номер достойного семейства Зац. Элишу тюком сгрузили в углу просторной прихожей на пушистый голубой ковер, где он радостно свернулся клубком и громко засопел. Пока Дуду в своей шубе громко храпел в кресле, шофер заботливо переодевал Батью в ночную рубашку, а Сергей обследовал бар. Там оказался приличный коньяк, который грех было не выпить. За первой рюмкой просто проскочила вторая, а к третьей появился взбудораженный водитель, уже без очков и с дубленкой в руках. Увидел коньяк, он ахнул, и тут же предложил тост "За тех, кто в Израиле", потом "За тех, кто в море" и зачем-то "За родину, за Сталина".
Бутылку "Napoleon" уговорили в два счета.
Оба прошли через холл по струночке. У Сергея только шнурки без конца развязы-вались. Он кричал "Стоять!!" таким страшным голосом, что охрана хваталась за автоматы, садился на пол, завязывал шнурки и в позе шпагоглотателя следовал за терпеливо ожидавшим таксистом. Но через несколько шагов гремело очередное "Стоять!!".
В такси Сергей почему-то оказался на водительском месте. Он вихрем гнал "мерс" по утопающей в снегу Москве, распевая во все горло "Хине матов у манаим шевет ахим гам яхад" - как хорошо сидеть братьям вместе.
Где-то в Крылатском, упершись рылом в сугроб, Сергей долго и сердито выспра-шивал у бестолкового водилы, где он, Сергей, живет, а тот наугад называл то Со-кольники, то Юго-Запад. Пассажир гневно мотал башкой со своим "Не! Ты че, оху?.. Дальше! Где ты нас взял, долбофакер?" Наконец, оба пришли к выводу, что они живут вместе, в Мытищах с мамой и сестрой таксиста. На том и порешили, раз этот дурной коньяк так отшибает привыкшую к нормальным напиткам русскую память. И, распевая тех же ахим вместе, покатили по столице своей родины куда надо. Женщины были рады, что их сын и брат нашелся и что его привез такой обходительный человек. Собутыльники заснули на одной кровати, обнявшись и вздрагивая во сне, а умная мама, разыскав Сережину визитку, позвонила Лидии. Та долго не отвечала. На "не беспокойтесь, ваш Сережа у нас" Лида буркнула: "Мне-то что... спать хочу..." И отключилась. 3.
Махров Алексей
Роллинс Джеймс
Доценко Виктор
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Плотников Александр