Чтение 2–й страницы книги ~Храмовник~

Оля уже стояла рядом со мной, протягивая мне мое старенькое пальто из
"верблюжки". Я не стал его надевать. Перебросил его через руку и пошел, чуть
тиская Оленьку к выходу с нашего "секретного" этажа. В нашем банке весь
директорат -- на этаже без окон. Без окон, без дверей -- полна ж... огурцов!
Вы не поверите, господа, но это -- ножницы! А верней -- вилы. Не к добру
меня сегодня так развезло...

В подземном гараже водила наш уже закемарил -- так долго работаем.
Ленка села к нему, а меня Оленька загрузила на заднее кресло. Ленка сказала
один раз:

"Горе ты мое, тебя теперь приходится вместо груза возить! Чтоб, ежели
остановит кто -- разгибать тебе пальцы".

Пора объясниться. Я -- местный паблик рилэйшенз. Ежели нужно
какого-нибудь буржуина в дым напоить -- Граф. Ежели нужно сказать: "Ты че,
братиша?" -- опять Граф. Нужна огромная гайка к верному танку -- я вывезу
вам ее в моем партбилете. Нужна микросхемка к буржуинистой загогулине -- я
ввезу ее в моем каблуке. Шучу.

Что я -- сявка, - самому лажей руки марать? Я -- паблик рилэйшенз. Вы
мне оффишиал риквест, я вам -- гайку. А уж кому я башляю -- лучше и не
догадываться.

Хотите знать с какого именно НАШЕГО танка какой именно НАШ прапор ее
только что открутил?! Вам это надо?! Еще раз ласково спрашиваю, - вам это
надо? Ну и все. Вот и весь -- паблик рилэйшен!

Тем временем мы доехали до нашего дома и нашего старенького двора.
Секьюрити на воротах заглянули к нам в нашу машину, посветили нам всем в
лицо маленькими фонариками и дали отмашку для ребят в будке с кнопкою для
шлагбаума. Летит стая напильников. А где тут у них главный шлаг-БАМ?! Что-то
хреново мне нонче... Видно, к дождю.

Когда машина остановилась у моего подъезда, Ленка повернулась к нам,
посмотрела на нас с Оленькой и сухо произнесла:

- "Я скажу гувернантке, что Маша нынче у нас. С девочками. Проводи...
Не дай Бог -- сунет себе ствол в рот. С него станется..."

Маша, - это наша с Олькой общая доченька. А еще у меня есть Наташа --
общая с Ленкой. Я заделал ее перед тем, как меня выперли из аспирантуры. В
армию. Только Ленка мне этого не сказала и родила девчоночку без меня. А
сама вышла замуж за своего опарыша. И родила еще одну девочку.

Я, когда прибыл из армии, просил ее -- вернуться ко мне. А она
откуда-то знала -- где я работаю и то, что у меня впереди Карабах. Ленка
спросила, - хочу ли я сделать ее вдовой второй раз? В первый-то она меня уже
однажды -- оплакала...

И я сделал еще одну девчоночку -- Оленьке. А замуж -- она сама не
пошла. Сказала, что так для нас для всех - лучше. Вот и вышло, что девки мои
растут в одном доме -- на одной лестничной клетке от двух разных баб. И ни
одна из них за мною не -- замужем...

Работа у меня -- специфическая. Неровен час, - не женой, но -- вдовой
любую из них могу сделать. Поэтому Ленка живет в законном браке с нашим же
одноклассничком -- Пашкой-опарышем, а у Оленьки... Бывают иногда мужички.
Иногда -- я. Но чаще, - она у меня. Ежели Ленок не в постели...

Девчонки уже почти взрослые, - тяжко всем нам в глаза им смотреть. Так
и живем. На три дома. С гувернантками...

Впрочем, - с гувернантками я -- ни-ни. Должны ж быть хоть какие-то в
жизни приличия. Со служанками, - это все равно что стать папашею Карамазовым
на старости лет! Нет уж... Блудить -- так в своем кругу. Среди равных. А от
голытьбы - одни Смердяковы.

Покажешь им штуку баксов -- они и готовы по-всякому. Не катит. Все, что
чересчур в жизни просто -- не катит. Не спортивно.

А кроме того... Я -- однолюб. Я Люблю мою Ленку. Мне здорово Спать с
Оленькой, - лишь одна она меня понимает. А со шлюшками разными... Много их.
Не катит.

Оленька довела меня до двери моей (а может -- нашей с ней?) хаты,
завела в дом и я сразу же на пороге стал ее тискать и заголять. Она была в
шубе и пока я добрался до ее сладкого тела, мы с ней получили немалое
удовольствие.

А потом мы забрались в постель и славненько трахнулись.

Алеф

Маг

The Pretender

Le Bateleur

Der Gaukler

Цикл Воли -- Зарождение

Поселок Мальчики - 1925 год

Всякий раз мне снится все тот же сон. Вечер, наша усадьба, матушка и
моя сестра Аннхен играют в четыре руки. Камин по случаю нехватки дров
заделали железной заслонкой и теперь там не видно огня. Слышно лишь -- как
шумит что-то этакое, как живой зверь, и через тонкие щелочки видно что-то
ослепительно алое.

Мы все теперь живем в двух больших комнатах -- по обе стороны от былого
камина. Мы -- я, мама, сестра и мамин брат -- дядя Арнольд, а в другой --
две семьи наших слуг. Бывших слуг.

Русские все разбежались, говорят -- день-два и обязательно придут
комиссары... У нас остались лишь немецкие слуги. Странная вещь, - это уже
третий дом, коий я называю моим.

Когда-то мы жили в Митаве -- столице Курляндии. Потом началась Война,
русские отступали и всех нас в 1915 году выселили на восток. Боялись, что мы
перейдем на немецкую сторону.

Мы переехали в Санкт-Петербург, где у нас был "русский особняк" на
Каменном острове. В "маленькой Курляндии", как ее называли. В 1917-ом сразу
же после Февральской -- нас выселили и оттуда. Как -- "неблагонадежную
нацию".

Тогда мы переехали сюда -- под Петрозаводск в наш "охотничий домик".
Все говорят, что и отсюда пора уезжать -- по соседним домам рыщут комиссары
с чекистами и... убивают всех наших. Но мама не хочет никуда ехать. Говорит,
что дома (все мы по сей день зовем Германию -- "домом") еще хуже. Наша
собственная -- немецкая мразь учинила там революцию почище русской! Убивают
всех офицеров, глумятся над женщинами, - страшно...

Да и... Мама ждет домой папу. Он, как немец, был выведен из состава
действующей -- перед самой войной и отправился служить в Сибирском корпусе:
то ли в Туркестан, то ли -- Монголию.

Мама говорит, что это последний наш дом, где он нас еще сможет найти.
Вот приедет он из Монголии, заберет всех нас и тогда мы уедем. Куда-нибудь.
Может в Англию, где у нас много родственников, а может и -- Штаты. Или --
Аргентину. Папе решать.

Дядя Арнольд с ней не согласен. Он верит, что комиссары нагрянут со дня
-- на день. Он говорит, что дело не в том, что мы -- бывшие, но... Просто у
нас -- остались деньги и драгоценности. А комиссары с чекистами -- те же
воры. Они убьют нас на за то, что мы -- бывшие, но -- чтоб никто и никогда
не смог рассказать, - сколько они в этом доме награбили!

Мама в ответ пожимает плечами:

- "Ты преувеличиваешь, Арно! Ты -- Крест мой. Ты -- вечный трус. Кто
тебя просил называться толстовцем?! Твое поведение недостойно нас --
Рыцарей. Истинный немец должен идти на Войну и Умереть, если что... Да, они
могут прийти. Да, они могут убить нас.

Ты думаешь, я... Я побегу от этого быдла? Да, мы переезжали из дому в
дом. Мы -- подданные Российской Империи и ежели наша с тобой Родина
принимала Закон, согласно коему...

Ужасный Закон. Несправедливый. Кощунственный. Но -- Закон! И любой
Истинный Рыцарь ОБЯЗАН ПОДЧИНИТЬСЯ ЗАКОНУ, как бы ни был этот Закон --
несправедлив! Это Суть -- Рыцарства. Нашего -- НЕМЕЦКОГО Рыцарства.

Поэтому мы -- переезжали. Но бежать от убийц, негодяев и Хамов. Я
никуда не побегу. Верней, - побегу. Но лишь -- за мужем! По его Воле,
Приказу и Требованью!"

И вот мы живем в "охотничьем домике", ожидая неизвестно чего. Каждый
вечер мама зажигает свечи над старинным роялем и они с моей старшей сестрой
садятся за пожелтелые ноты, кои каким-то мистическим образом нашлись здесь
-- в карельской глуши.

Я сижу у самой двери, прислонясь спиной к печи и мне тепло и уютно, а
дядя Арно сидит рядом со мной и курит трубку. У нас уже почти нет хорошего
табака, но дядя нарочно ездит в Петрозаводск и выменивает что-нибудь на
табак. Такой уж он человек. Не может курить "самосад". Толстовец.

С улицы шум, - слышно как подъехали сани. Да не одни -- много!

Я вскакиваю и кричу: "Это - папа!" - и сразу же осекаюсь. У дяди
Арнольда какой-то стеклянный взгляд. Он трясущимися руками начинает выбивать
трубку прямо на пол и растаптывать табачный пепел по былому паркету. Я не
верю своим глазам, - табачный пепел трудно отмыть -- фрау Краузе необычайно
расстроится.

Сзади раздается сухой мамин голос:

- "Не обращай внимания, Аннхен. У дочери настоящего Рыцаря нет ни
нервов, ни -- трясущихся рук! Ты сбилась. Раз-и, два-и..."

Дядя Арнольд отпирает дверь в нашу комнату, в прихожей уже сгрудились
слуги. Они -- и вышли из своей комнаты, и в то же время, - как бы пытаются
спрятаться -- здесь, среди вешалок.

В дверь бьют чем-то тяжелым. Дядя откашливается, кивает старому Фрицу и
тот отпирает огромную дверь.

Я на всю жизнь запомнил их лица. Потом -- на всяких малинах, да кичах
мне говорили: "Комиссары -- жиды! Продали Русь инородцам!" Не знаю...

Они зашли какою-то темной, серою массой. Человек двадцать. Из семи тех,