Чтение 2–й страницы книги ~Куприян~

Куприян сосредоточенно молчал, поводя плечами.

- Так ты бабу-то теперича брось. Плевое дело! Егор вчера под винной
похвалялся: я его!.. Это тебя то есть. Да! Бутылку сам выпил... Питерский!
"Я его!" - говорит... Говорю, брось бабу, и на село - ни боже мой! Ушибет
Егор. Серьезный человек... Кулачищи - во!

Мозявый в темноте развел руками.

Куприян вдруг озлился.

- Ну, ну, проезжай! Чего стал?.. Кулачищи! Ты смотри у меня: живым
манером лошаденку-то...

Мозявый испуганно взглянул на него и дернул лошадь. Колеса застучали по
корням.

Куприян мгновенно успокоился.

- Эхма! - присвистнул он вслед Мозявому. - Фью! Тоже мужик называется!
- презрительно сплюнув, добавил он, машинально прислушиваясь к слабому стуку
колес, осторожно попрыгивающих по корням и кочкам в глубину леса.

Силуэт мужика, лошади и телеги постепенно стушевывался в темноте, стук
становился слабей и слабей, смешался и исчез в шуме дождя. Куприян вздохнул,
снял шапку, почесал затылок и задумался.

- Ишь, ты... вернулся, солдатский черт... не сдох, - пробормотал он. -
А баяли, дюже был болен... не то помер, не то помрет... Вернулся! Матрена-то
теперь, чай...

Чувство ревности и мучительного недоумения охватило Куприяна. Он опять
с трудом зашагал по дороге.

"Жаль бабу, - думал он, шлепая по лужам и путаясь в мокрой траве, -
забьет ее Егор... Зверь ведь, чистый зверь!.. Да и то, ежели по правде, ему
тоже не очень-то... Другая, ежели бы на ее месте, отпор дала бы, а эта нет,
не такая баба... смирная..."

Лес опять стал редеть.

II

Между деревьями замелькал свет, бледный и расплывчатый. Дорога выходила
в поле.

Куприян постоял на опушке, глядя на село, лежавшее, как куча навозу,
посреди голого черного поля, задернутого жидкой навесой обложного дождя.

"Идти, что ль? - подумал Куприян. - Васька, чай, если не утек с
перепугу, так, наверное, у Федора в риге ночует".

Он стал медленно подниматься по размокшей черной дороге и уже не думал
больше о том, где укрыться и что его могут схватить. Мысли его всецело
перешли на приезд мужа его любовницы, солдата Егора Шибаева. Ему было очень
тяжело от сознания неотвратимости беды, и это чувство усиливалось от
усталости.

Он был весь мокрый от пота и дождя.

В лесу у него не было такого гнетущего чувства, как в поле. Посреди
этого черною простора, над которым низко и тяжело стояло серое мутное небо,
Куприян сам себе казался маленьким, беззащитным и одиноким. Его стала
забирать тоска.

Мимо него потянулись низенькие полуразвалившиеся плетни, от которых
местами торчали только мокрые колья.

Куприян перешагнул через плетень, прошел по мокрым, рыхлым и липким
грядкам, спотыкаясь о сухие кочки прошлогодней капусты, не видные в темноте;
потом перескочил канаву, чуть не упал и пошел огородом к одинокому,
полуразвалившемуся сараю, который черным пятном вырисовывался на бледном
фоне ночи. За сараем виднелись угрюмо шатающиеся метелки сухого камыша. Там
начиналось болото, а за ним опять поле. Возле сарая торчала чахлая березка,
лишенная листьев, плаксивая и жалкая.

Куприян подошел и прислушался. Внутри было тихо, но ему сейчас же
показалось, что в этой тишине есть кто-то живой, пристально следящий за ним
из темноты.

- Васька! - тихо позвал Куприян.

Никто не ответил, только березка скрипнула.

- Васька, я... Не признал? - повторил он.

- И то... Иди, - ответил сдавленный голос так близко от него, что
Куприян вздрогнул.

- Ишь ты... притаился! - усмехнулся он и полез в сарай.

Здесь было совсем темно, пахло сухим сеном и лежалой пылью. Шум дождя,
барабанившего по соломенной крыше, был сильнее и резче.

- Где ты там? - спросил Куприян. Кто-то зашевелился в глубине.

- Сюда... Да на оглоблю не напорись, - отозвался Васька.

Куприян полез на голос прямо по сену и наткнулся на человека.

- Тише ты, черт! - огрызнулся Васька и затем весело спросил: Откелсва?
Дело сделал?

- Продал. Твоих шестнадцать...

- Ловко! - радостно прищелкнул пальцами Васька.

Куприян возился в сене, устраиваясь поудобнее.

- Не ворошись, - заметил Васька.

- Обмок.

- Дело привычное, - беззаботно отозвался Васька.

- Мокрень, - жаловался Куприян, начиная дрожать от мокрого армяка,
казавшегося теперь, в тепле клуни, холоднее и противнее.

- Обсушимся... во!..

Васька с торжеством что-то показал в темноте.

- Что? - спросил Куприян, постукивая зубами.

- Водка, - коротко пояснил Васька, - она самая. Мы, брат, об этом
положении отлично известны... Случалось... Хлебни, - глотку обожгешь и
чудесно! Во!..

Послышалось бульканье. Куприян сплюнул.

- Ирод!

Васька засмеялся.

- Важно! Так по суставам и прошло. Друг сердечный, хлебни малость!
Уважь! - лез он в темноте на Куприяна.

- Отчего не уважить! - усмехнулся Куприян. Он с жадностью пил водку,
чувствуя, что дрожь утихает с каждым глотком.

- Важно, - приговаривал Васька, - добре... эх! Ты, брат, этак всю водку
выхлещешь! Ну-у... что... Васька беспокойно зашевелился.

- На.

Васька ловко перехватил посудину и опять забулькал водкой.

Куприяну стало лучше; дрожь почти улеглась, и в груди точно поместилось
что-то теплое. Куприян стал осматриваться; глаза его привыкли к темноте, и в
клуне ему уже не казалось так темно. В широкие щели проходил бледный белесый
свет и видны были очертания каких-то поломанных колес, бочек и жердей.
Смутно обрисовывался силуэт Васьки, по горло зарывшегося в сено.

Дождь шумел все так же однообразно. По временам налетал ветер, и
что-то, не то березка, не то стропило, жалобно скрипело.

Куприян опять вспомнил Матрену и вздохнул.

- Чего ты? - спросил Васька, которого разобрало от выпитой водки, и ему
хотелось поговорить.

- Скверность, брат...

- Чего? - глупо переспросил Васька.

- Скверно, говорю! - повторил Куприян.

Васька равнодушно сплюнул.

- А по мне, наплевать! Ну... Он помолчал.

- Словят ежели... эка, подумаешь, невидаль - острог-то. Прежде оно
точно, а теперя...

Васька махнул рукой и повернулся к Куприяну.

- Я, брат, - жидким, бесшабашным голосом заговорил он, - восемь фабрик
спиной вытер, так меня острогом не удивишь! Однова работали мы на цинковом
заводе... Эх, Купря! Видал пекло? Так оно само и есть! Ни тебе дыхнуть, ни
тебе смотреть! И глаза и нутро ест... Суставы ломит... Ложись прямо и
помирай! Ну, на ткацкой, папиросной опять же, там точно легче... а все-таки
супротив фабрики, я тебя скажу, ни одному острогу не выстоять.

- Не в остроге дело, дурья голова! - угрюмо сказал Куприян.

- А в чем?

- А так...

- Ну?

Куприян помолчал, потому что не мог точно оформить свое душевное
состояние.

- Я, собственно... Ты, брат, без году неделя так-то, а я сызмальства
мыкаюсь. Ну... двенадцати годов с батькой первую лошадь свели... - Ишь ты...
ловко... - похвалил Васька.

- У нас все так... Еще дед промышлял. Потому нет никакой возможности:
земли мало, да и ту хоть брось! На фабрику которые идут... Неохота! А тут
голодное брюхо подводит. Ну, с деда и начали...

- Это бывает, - равнодушно отозвался Васька.

Батьку убили на этом деле... Брата тоже убили, а меня не тронули - мал
очень был. Одначе выпороли здорово!

- Так...

- Ну, после и их немало в Сибирь ушло...

- Бывает, дело такое, - опять отозвался Васька. Куприян задумчиво
посмотрел в щели на небо.

- Оно конечно, все одно... - заговорил он опять, - везде плохо... а
только не по мне это... живешь, как волк, без дому... Свисти за ветром, и
все тут... Хуже собаки! Иной раз тянет на пашню по весне... так бы и взрыл
всю землю и чтоб зеленя, зеленя пошли вокруг... Тошно мне! На мужиков
завидно!

Васька поднял голову и вяло, но убежденно сказал:

- Вре... зря болтаешь; а дали бы соху, опять каменья да глину драть-так
первый сбежал бы...

- Не! - кротко ответил Куприян. Оба замолчали, и опять стало слышно,
как шумит дождь и скрипит березка.