которого мы носим в себе. Таково, как всем известно, было обыкновение
Сократа. Он произносил речи перед самим собой. Точно так же поступал и
Лютер. Урсус брал пример с этих великих мужей. Он обладал способностью,
раздваиваясь, быть своей собственной аудиторией. Он задавал себе вопросы и
сам отвечал на них; он превозносил себя и осыпал оскорблениями. С улицы
слышно было, как он один ораторствует в своем возке. Прохожие, у которых
есть свое мерило для оценки незаурядных людей, говорили: "Вот идиот!" По
временам, как мы только что сказали, Урсус бранил самого себя, но бывали
моменты, когда он отдавал себе должное. Как-то в одной из тех кратких
речей, с которыми он обращался к себе, он с гордостью воскликнул: "Я
изучил растение во всех его тайнах, я изучил стебель, почку, чашелистики,
лепесток, тычинку, завязь, семяпочку, бурачок, спорангий и апотеций. Я
постиг хромацию, осмосию и химосию, иными словами - образование цвета,
запаха и вкуса". В этом аттестате, который Урсус выдавал Урсусу, была,
несомненно, некая доля бахвальства, но пусть первым кинет в него камень
тот, кто не постиг хромации, осмосии и химосии.
взвесили бы, чтобы определить, обладает ли он должным весом, избыток или
недостаток которого свидетельствует о том, что человек - колдун. В
Голландии этот должный вес был мудро установлен законом. Это было
удивительно просто и остроумно. Вас клали на чашу весов - и все сразу
становилось ясным: если вы оказывались слишком тяжелым, вас вешали, если
слишком легким - сжигали. Еще теперь можно видеть в Удеватере весы для
взвешивания колдунов, но в наши дни на этих весах взвешивают сыр, - вот во
что выродилась религия! Тощему Урсусу, пожалуй, не поздоровилось бы от
такого взвешивания. В своих странствиях он избегал Голландии - и хорошо
делал. Впрочем, мы полагаем, что он вообще не покидал пределов Англии.
завязав в лесу знакомство с Гомо, почувствовал влечение к бродяжничеству.
Он взял волка себе в товарищи и стал скитаться с ним по дорогам, живя на
вольном воздухе жизнью, полной всяких неожиданностей. Урсус был очень
изобретателен, всегда себе на уме, весьма искусен во врачебном деле и
великий мастер на всякие фокусы. Он пользовался славой хорошего лекаря и
хорошего фигляра; само собою разумеется, что его считали и чародеем, но
лишь отчасти, ибо (прослыть приятелем черта было в ту пору небезопасно.
Говоря по правде, Урсус своим пристрастием к фармакопее и лекарственным
растениям мог навлечь на себя подозрение, так как часто уходил собирать
травы в угрюмые, непролазные чащи, где произрастает салат Люцифера и где,
как это установил советник д'Анкр, рискуешь встретить в вечернем тумане
вышедшего из-под земли человека, "кривого на правый глаз, без плаща, со
шпагой на боку и совершенно босого". Но при всех странностях своего
характера Урсус был слишком добропорядочным, чтобы насылать град, вызывать
привидения, вихрем пляски замучить человека насмерть, внушать безмятежные
или, напротив, печальные и полные ужасов сны и заклинаниями выводить из
яиц четырехкрылых петухов, - подобных проделок за ним не водилось. Он был
неспособен на такие мерзости, как, например, говорить по-немецки,
по-древнееврейски или по-гречески, не изучив этих языков, что является
признаком либо гнусного коварства, либо природной болезни, вызываемой
меланхолией. Если Урсус изъяснялся по-латыни, то только потому, что знал
ее. Он не позволил бы себе говорить по-сирийски, так как не знал этого
языка; кроме того, доказано, что сирийский язык - язык ведьм. В медицине
Урсус не без основания отдавал предпочтение Галену перед Кардано, ибо
Кардано, при всей своей учености, жалкий червь по сравнению с Галеном.
полиция. Его возок был достаточно длинен и широк, чтобы он мог лежать в
нем на сундуке, хранившем его не слишком роскошные пожитки. Он был
обладателем фонаря, нескольких париков, кое-какой утвари, развешанной на
гвоздях, а также музыкальных инструментов. Кроме того, у него была
медвежья шкура, которую он напяливал на себя в дни больших представлений;
он называл это - облачаться в парадный костюм. "У меня две шкуры, -
говорил он, - вот эта - настоящая". И он указывал на медвежью шкуру.
Передвижной балаган принадлежал ему и волку. Кроме возка, реторты и волка,
у него были флейта и виола-да-гамба, на которых он неплохо играл. Он сам
изготовлял эликсиры. Все эти таланты иногда обеспечивали ему возможность
поужинать. В потолке его лачуги было отверстие, через которое проходила
труба чугунной печки, стоявшей почти вплотную к сундуку, так что
деревянная стенка его даже слепка обуглилась. В печке было два отделения:
в одном из них Урсус варил свои специи, в другом - картошку. По ночам
волк, дружеской рукой посаженный на-цепь, спал под возком. Гомо был черен,
Урсус сед; Урсусу было лег пятьдесят, если не все шестьдесят. Его
покорность человеческой судьбе была такова, что он, как выше упомянуто,
питался картофелем, который в ту пору считался поганой пищей, годной лишь
для свиней да каторжников. Он ел его, негодуя, но подчиняясь своей участи.
Ростом он был невысок, но казался долговязым. Он горбился и был всегда
задумчив. Согбенная спина старика - это груз прожитых лет. Урсусу на роду
было написано быть печальным. Ему стоило труда улыбнуться и никогда не
удавалось заплакать. Он не умел находить утешение в слезах и временное
облегчение в веселье. Старик - это не что иное, как мыслящая развалина.
Урсус и был такой развалиной. Краснобайство шарлатана, худоба пророка,
воспламеняемость заряженной мины - таков был Урсус. В молодости он жил в
качестве философа у одного лорда.
были немного более волками, чем в наши дни.
кизил и на яблоки, его можно было принять за степного волка; темной
окраской шерсти он походил на гиену, а воем, постепенно переходившим в
лай, напоминал чилийскую дикую собаку; но зрачок этого животного еще
недостаточно изучен, и, может быть, оно лишь разновидность лисицы, между
тем как Гомо был настоящим волком. Длина его равнялась пяти футам, а это
немалый рост для волка даже в Литве; он был очень силен; смотрел он
исподлобья, но это нельзя было ставить ему в вину; язык у него был мягкий,
и он иногда лизал Урсуса; по спинному хребту у него щетинилась узкая
полоска короткой шерсти; он был тощ, но это была здоровая худоба лесного
зверя. До своего знакомства с Урсусом, когда ему не приходилось еще
таскать за собой возок, он легко пробегал по сорок лье за ночь. Урсус,
натолкнувшись на него в чаще на берегу ручья, проникся к нему уважением,
увидев, как он умно и осторожно ловит раков, и с удовлетворением признал в
нем отличный экземпляр подлинного гвианского волка - купара, из породы так
называемых собак-ракоедов.
неприятно заставлять осла тащить возок: он слишком уважал это животное. К
тому же он заметил, что осел, этот не понятый людьми четвероногий
мечтатель, имеет неприятное обыкновение настораживать уши, когда философы
изрекают какие-нибудь глупости. Между нами и нашей мыслью осел
оказывается, таким образом, лишним свидетелем, а это стеснительно. Урсус
предпочитал Гомо в качестве друга и собаке, так как полагал, что волку
дружба с человеком дается труднее.
больше, чем другом, - он был его подобием. Похлопывая волка по впалым
бокам, Урсус говорил: "Я нашел свое второе издание".
представление обо мне, надо будет только изучить Гомо. Я оставлю его
потомству в качестве моей вернейшей копии".
бы придраться к этому волку и притянуть его к ответу за смелость, с
которой он свободно появлялся в городах; но Гомо пользовался
неприкосновенностью, дарованной домашним животным одним из статутов
Эдуарда IV. "Всякое домашнее животное, - гласит этот статут, - может
свободно следовать за своим хозяином". Кроме того, некоторое ослабление
строгостей по отношению к волкам явилось результатом моды,
распространившейся при последних Стюартах среди придворных дам, которые
заводили вместо собак маленьких песцов, величиной с кошку, выписывая их за
большие деньги из Азии.
лапах, умерять свой гнев, заменяя его хмуростью, издавать глухое ворчанье
вместо воя и т.д. Волк, со своей стороны, передал человеку часть волчьих
познаний, научив его обходиться без крова, без хлеба, без огня и
предпочитать голод в лесу рабству во дворце.
различным направлениям, не выходя, однако, за пределы Англии и Шотландии;
он был установлен на четырех колесах и снабжен оглоблями для волка и
лямкой для человека. Пристяжкой пользовались только при дурной дороге.
Балаган был крепок, хотя и сколочен из тонких досок, обычно идущих на
перегородки. Спереди у него была стеклянная дверь с маленьким балконом,
своего рода кафедрой или трибуной, с которой Урсус произносил речи, а
сзади - глухая дверь с форточкой. Для входа в балаган, на ночь тщательно
запиравшийся засовами и замками, служила откидная подножка в три
ступеньки, прилаженная на шарнирах к внутренней стороне задней двери.
Немало дождей и снега перевидал возок на своем веку. Когда-то он был
окрашен, но теперь уже нельзя было установить, в какой именно цвет, ибо
перемены погоды действуют на дорожные возки точно так же, как смены
царствований на придворных. Снаружи на стенке возка когда-то можно было
разобрать на дощечке надпись черными буквами по белому полю, постепенно
расплывшуюся и стершуюся:
объема; это называется потерей в весе монеты; отсюда следует, что из
миллиарда четырехсот миллионов золотом, находящихся в обращении на всем
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Панов Вадим
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Перумов Ник