были названы "Арабелла" и "Анита" - в честь крестовиков, когда-то первыми
очутившихся в Приземелье на борту "Скайлэба". Полностью
автоматизированные, станции лишь раз в два года требовали
профилактического осмотра и замены вышедших из строя солнечных батарей,
если количество поврежденных ячеек превышало расчетные шесть процентов.
Вот на такую-то профилактику, пятую в жизни "Арабеллы", и прилетели сюда
Ганшин с Юлькой, более известной в Управлении как "инженер-инженю".
минуты в сутки, пока станция проходит тень Земли. Остальным временем
каждый распоряжается по своему усмотрению. Как распоряжалась им предыдуща
пара, Ганшин выяснил, едва войдя в жилую каюту: он добрых четверть часа
ловил порхающие по ней карты, твердо решив сразу же по возвращении узнать
имена предшественников и дать им хорошего дрозда, а заодно благословл
предусмотрительность, с которой он оставил Юльку наводить порядок на
складе.
Иное дело гостевание. Гостевание было плодом его собственных вдохновенных
исканий, и он со смаком живописал Оре, как мучил компьютер
астронавигационной службы запросами об орбитах спутников ближайших
горизонтов, ловя моменты наибольшего сближения. Среди спутников, которые в
моменты противостояния (за точность применения термина Ганшин поручитьс
не мог, но Ора вряд ли уловила бы эту его вольность) оказывались в
пределах досягаемости для маленького двухместного скутерка "Арабеллы",
была обсерватория - орбитальный филиал Памирской. И уже на второй день они
с Юлькой отправились туда с визитом. Бездельники в Приземелье - не то что
редкость, а попросту явление уникальное, и потому их неожиданный визит
застал астрономов врасплох; но ведь в космосе даже месячная вахта - это
срок, и любой свежий человек воспринимается чуть ли не как ближайший
родственник, по которому до смерти истосковались. И потому радушию хозяев
не было предела... Из случайно оброненной кем-то фразы Ганшин и узнал, что
на "СОС-третьем" (это ж рукой подать, километров сто в противостоянии!)
начальником... кто б вы думали? Ашотик Антарян собственной персоной! Бог
ты мой, Ашотик, семь лет за одной партой, нога, сломанная на западном
склоне Аханари, а в девятнадцатом - бросок на плотах по Урте... Ну дела!
На Земле в одном городе месяцами, да что там - годами времени встретитьс
не находим, а стоило в Приземелье вылезти - на тебе, сосед, заходи,
дорогой, гостем будешь! Во всяком случае, именно так сказал назавтра Ашот,
когда Ганшин связался с ним по радио. А без четверти шесть по
среднеевропейскому Ганшин уже оседлал скутер и, подстраховав Юльку дл
вящей надежности коротеньким фалом, повел его, повинуясь командам
астронавигационного компьютера, к той точке, где через четверть часа
должен был оказаться "СОС-третий".
внимательно, но теперь он уже и сам чувствовал, что подходит к главному, к
тому, что и нужно ей, этой упорной тоненькой женщине с необычным именем.
Вот только зачем? Ведь быть не может, чтобы до сих пор любила она Йензена.
Бывает, конечно, - бросают, продолжая любить... Но здесь другое! Ганшин
нутром чуял это, чуял какую-то противоестественность в настырном ее
стремлении знать, да и та Юлькина фраза всплыла вдруг и упорно не хотела
уходить. Какая там любовь! Это было любопытство - холодное,
хирургически-острое, болезненная почти потребность убедиться в чем-то,
может быть, для нее очень важном.
по коктейлю, но тут сообразил, что обедал он часа в два, а посему сейчас
самое время поужинать. Он поделился этой мыслью с Орой, и та признала ее
полную обоснованность. Тогда, предоставив ей разбираться в меню ("Только
миног, пожалуйста, не надо. И синтикры тоже"), Ганшин чуть убавил свет
ближайшего бра, затем утопил в торец столешницы голубую кнопку изола. С
потолка упала тонкая завеса, упершаяся в неширокий желобок, дугой
опоясывавший пространство вокруг столика. Завеса была почти прозрачная, но
не настолько, чтобы сквозь нее можно было видеть, она была тонкая и жива
- пленка воды, непрерывно падавшей с легким, гасящим все посторонние звуки
шорохом.
существовать. Ора сидела напротив, совсем близко, она склонилась над
прорезью, в которой строка за строкой проползало меню. Правая ее рука
изредка нажимала клавишу заказа, а левая свободно лежала на столе - узка
кисть с тонкими, нервными пальцами и локально вычерченными лунками на
удлиненных ногтях. Еще час назад Ганшина так и подмывало бы положить на
эту руку свою, чтобы почувствовать ее бархатистое тепло, но сейчас что-то
сковало его не только в поступках, но и в желаниях; бессознательно он
боялся оказаться этаким Пигмалионом навыворот, ощутить вместо теплой плоти
искристый холод мрамора.
быстро сунул в прорезь свой кредитный жетон. Поршень податчика засновал
вверх-вниз, Ора быстрыми и удивительно экономными (так, наверное,
действовал бы идеальный робот) движениями расставляла по столу приносимые
им тарелочки и чашки, и Ганшин снова залюбовался отточенным совершенством
ее рук. Он вдруг подумал, что эти руки ласкали Йензена и где-то в глубине
души зашевелилась ревность, древняя и дремучая, особенно болезненна
потому, что изменять уже было ничего нельзя, все было в прошлом, только в
прошлом, над которым не властен никто, кроме мертвого Йензена.
стороне воспоминания, но теперь ему стало ясно, что с этим надо кончать,
кончать как можно скорее, хотя именно эти воспоминания и соединяли их, а
потом связь могла оборваться столь же быстро и неожиданно, как возникла. И
Ора тоже, как видно, почувствовала это, потому что подняла на Ганшина свои
карие с золотистыми искрами глаза и спросила:
встретил Ашот, и они пошли в его каюту, а двое ребят завладели Юлькой и
тут же потащили ее осматривать все, куда можно было сунуть ее курносый
нос. И куда нельзя - тоже. Был у Юльки такой дар - пожелай она, и для нее
сняли бы даже защитный кожух с реактора, чтобы показать, как оно там,
внутри...
со своим заместителем, доктором Йензеном из Исследовательского центра
имени Эймса, НАСА. На экране, заменявшем здесь иллюминатор, клубилась под
координатной сеткой Земля, то есть, конечно, не вся Земля, а кусок Южной
Атлантики, закрытый разводами почти непроницаемой облачности. Изображение
было сильно увеличенным, но Ганшина это не удивляло: ведь "СОС-третий",
как и оба других спутника Службы охраны среды ООН, занимался наблюдением
земной поверхности. Появление орбитальных гелиостанций, потоками
микроволнового излучения сильно осложнивших приземельскую астронавигацию,
вынудило поднять орбиты постоянных и обитаемых спутников почти до уровн
стационарных, и наблюдения теперь приходилось вести не столько визуально,
сколько инструментально. К тому же нижние горизонты были сильно захламлены
старыми, отслужившими свой век спутниками, носителями и их частями,
которые сейчас "мирмеки" недавно созданной Службы очистки, в просторечии
именуемые мусорщиками, сволакивали в Лагранжевы точки, ставшие первыми в
истории внеземными свалками.
просунулась чья-то лопоухая голова, возвестившая, что "ужин подан,
джентльмены", и они поплыли в салон, как именовали здесь кают-компанию,
где был уже сервирован стол и где собрались все свободные от вахты, а
центром внимания - ну как же иначе?! - была Юлька, глядевшая на всех
своими большими глазами, и Ганшину в который уже раз стало чуть-чуть
тоскливо, потому что на него она никогда не смотрела так.
старшим оператором комплекса ЕРЕП, доктором Рихардом Вильком из
Познанского института экологии; тощий верзила, в патрицианской позе
повисший у стола, как выяснилось, был ни много ни мало сэр Роберт Чарлз
Ренделл, семнадцатый граф Кроуфорд, эрл Саутбриджский, причем этот самый
сэр и эрл нахально и противно ржал, пока Ашот с каменной физиономией
произносил неудобоваримую титулатуру; впоследствии, впрочем, сэр и эрл,
откликавшийся в быту на гораздо более банальные обращения "доктор Ренделл"
и даже просто Боб, оказался парнем общительным и свойским.
Службе охраны среды он был притчей во языцех. Полуиспанец-полудатчанин по
происхождению и американец по гражданству, Хорхе Йензен окончил
Колумбийский университет, получил стипендию Национального фонда поощрени
и три года стажировался у Мриявчевича в Дубровнике. Потом его пригласили в
Центр имени Эймса, откуда впоследствии он и был откомандирован в
распоряжение Службы охраны среды ООН. Первые года два он работал, как и
все, три раза нес месячные вахты на спутниках - тогда как раз проходил
Международный год охраны среды. А потом начались чудеса. Как Йензен этого
добился, осталось тайной, разгадку которой знал только он сам да еще
старик Эбервальд. Известно одно: вот уже три года, как Йензен не
возвращался на Землю, за исключением коротких спусков для медицинского
переосвидетельствования. На спутниках Службы, где каждый проводил не
больше месяца, а своей очереди дожидались многие, это было даже не ЧП, а
чудо.
манере держаться сквозило этакое ерничанье, от которого Ганшина
передергивало, и он мог лишь дивиться долготерпению Антаряна, не только
уживавшегося с этим типом, но и относившегося к нему с явным уважением.
Ну а характер... Тут все мы не без греха. В конце концов, не зря же я,
психолог, ем хлеб Службы: вот и уживаемся. И неплохо уживаемся, поверь.
Роллинс Джеймс
Пехов Алексей
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия