в лицо действительности.
вернулась из американской школы, где она училась, и, хотя он увидел сквозь
дверное стекло две фигуры, ему показалось, что в магазине пусто. Еще как
пусто! И будет пусто, пока не появится Милли. Когда бы он ни вошел в
магазин, у него тоскливо сосало под ложечкой, словно где-то внутри работал
пылесос. И ощущение пустоты не могли заполнить покупатели, особенно такой,
как вон тот, что сейчас стоял у прилавка, слишком лощеный для Гаваны; он
читал английскую брошюру об "Атомном котле", подчеркнуто игнорируя
приказчика. Лопес - человек горячий и не любит, когда его зря отрывают от
испанского издания "Конфиденшл", Он злобно поглядывал на незнакомца и не
старался заинтересовать его своим товаром.
всякого незнакомого человека, вошедшего в магазин, с подозрением. Десять
лет назад в магазин зашел какой-то человек, сделал вид, будто он
покупатель, и ничего не подозревавший Уормолд продал ему шерстяные очесы
для полировки машины. Тот был ловким пройдохой, ну а этот... трудно
представить себе кого-нибудь менее похожего на покупателя пылесоса, чем
незнакомец, который стоял здесь сейчас. Высокий, элегантный, в легком
сером костюме и очень дорогом галстуке - от него так и пахло морским
курортом и кожаным креслом из какого-нибудь клуба для избранных; так и
казалось - он сейчас откроет рот и скажет: "Посол вас скоро примет". Таким
людям не приходится самим избавляться от пыли - за них это делает море или
камердинер.
словечко как-то сразу испортило элегантный костюм, словно он выпачкал его
яйцом за завтраком. - Вы ведь англичанин?
свете, понятно?
говорил так, словно попал в книжную лавку. - Никак не мог втолковать этому
типу...
незнакомец так разговаривает потому, что тон этот, по его мнению, подходит
к магазину на улице Лампарилья; развязность никак не соответствовала
внешнему виду покупателя. Трудно подражать искусству святого Павла -
говорить с каждым на его языке, не меняя при этом костюма.
тот для полировки; нет, простите, кажется, наоборот. У "Турбо" энергия
воздушная.
продаете?
пылесос с воздушной энергией".
с неожиданным жаром. Он вдруг встревожился. Ему пришло в голову, что
незнакомец - инспектор главной конторы в Лондоне или Нью-Йорке. Что же,
тогда они услышат от него всю правду.
машины?
какой-нибудь из этих штук, и они почему-то перестают работать.
муфту. - Но стоило Уормолду взять ее в руки, как она тут же перестала
соединять. Он нажимал на нее, поворачивал туда и сюда. - Дефектная деталь,
- пробормотал он в полном отчаянии.
мгновенно. - Сколько лет вашей дочери?
был с вами поболтать.
продемонстрирует.
незнакомец с какой-то дерзкой самоуверенностью и вышел из магазина прежде,
чем Уормолд догадался сунуть ему фирменную карточку. На площади, в конце
улицы Лампарилья, он растворился в полуденном свете Гаваны, среди толпы
сутенеров и продавцов лотерейных билетов.
не пришли, наверно, попросил бы найти ему девочку.
Милли, пожалев, что так охотно отвечал на вопросы незнакомца. Он пожалел и
о том, что быстродействующая соединительная муфта не сработала хоть в этот
раз.
2
ехала полицейская машина; только о приближении Милли предупреждал свист, а
не сирена. Она обычно шла от автобусной остановки на Авенида де Бельхика,
но сегодня свист почему-то доносился со стороны Кампостельи. Правда, в
этой "охоте", приходилось ему признать, не было для нее ничего опасного.
Восторги, которые ей таким образом выражали поклонники, начиная примерно с
тринадцатилетнего возраста, означали только почтение - ведь даже по
высокой гаванской мерке Милли была красавицей. Волосы у нее
светло-золотистые, как молодой мед, а брови темные; ее "конский хвост"
подстригал лучший парикмахер города. Милли не обращала внимания на свист,
он только заставлял ее легче ступать; глядя, как она идет, можно было
поверить в вознесение. Тишина показалась бы ей оскорбительной.
католичкой; ему пришлось еще до свадьбы пообещать ее матери, что ребенок
получит религиозное воспитание. Теперь ее мать, как он подозревал, не
верила ни в бога, ни в черта; ему же она оставила на попечение ревностную
католичку. Это привязывало Милли к Кубе куда прочнее, "ем его самого.
Уормолд подозревал, что в здешних богатых семьях до сих пор сохранился
обычай держать дуэнью; ему порой казалось, что и к Милли приставлена
дуэнья, невидимая ни для кого, кроме нее самой. В церкви, где она бывала
красивее, чем где бы то ни было, в своей легкой мантилье, расшитой
листьями, прозрачными, как морозный узор на стекле, рядом с ней всегда
сидела дуэнья, наблюдая за тем, чтобы она не горбилась, в положенное время
прикрывала лицо и крестилась по всем правилам. Кругом нее мальчишки могли
безнаказанно сосать леденцы, фыркать из-за колонны, а она сидела прямая,
как монашенка, следя за службой по требнику с золотым обрезом,
переплетенному в сафьян цвета ее волос (она выбирала себе требник сама).
Все та же невидимая дуэнья заботилась о том, чтобы она по пятницам ела