есть: и с логовом, и с великой зимой в горах, и с надвигающейся исподволь
морозной ночью.
неистребимому инстинкту материнской природы, переживала она не столько за
себя, сколько за тех, которые ожидались вскоре в этом логове и ради которых
они с волком выискали и устроили здесь, в глубокой расщелине под свесом
скалы, сокрытой всяческими зарослями, навалом бурелома и камнепада, это
волчье гнездо, чтобы было где потомство родить, чтобы было где свое
пристанище иметь на земле.
опытного глаза даже внешне они разнились от их местных собратьев. Первое -
отвороты меха на шее, плотно обрамлявшие плечи наподобие пышной
серебристо-серой мантии от подгрудка до холки, у пришельцев были светлые,
характерные для степных волков. Да и ростом акджалы, то бишь сивогривые,
превышали обычных волков Прииссыккульского нагорья. А если бы кто-нибудь
увидел Акбару вблизи, его бы поразили ее прозрачно-синие глаза - редчайший,
а возможно, единственный в своем роде случай. Волчица прозывалась среди
здешних чабанов Акдалы, иначе говоря, Белохолкой, но вскоре по законам
трансформации языка она превратилась в Акбары, а потом в Акбару - Великую, и
между тем никому невдомек было, что в этом был знак провидения.
они, однако, продолжали держаться особняком. Попервоначалу пришельцы бродили
во избежание столкновений с хозяевами большей частью по нейтральным зонам
здешних волчьих владений, перебивались как могли, в поисках добычи забегали
даже на поля, в низовья, населенные людьми, но к местным стаям так и нe
пристали - слишком независимый характер имeла синеглазая волчица Акбара,
чтобы примыкать к чужим и пребывать в подчинении.
за себя, в многочисленных жестоких схватках захватили себе земли на
Прииссыккульском нагорье, и теперь уже они, пришлые, были хозяевами, и уже
местные волки не решались вторгаться в их пределы. Так, можно сказать,
удачно складывалась на Иссык-Куле жизнь новоявленных сивогривых волков, но
всему этому предшествовала своя история, и если бы звери могли вспоминать
прошлое, то Акбаре, которая отличалась большой понятливостью и тонкостью
восприятия, пришлось бы заново пережить все то, о чем, возможно, и
вспоминалось ей порой до слез и тяжких стонов.
великая охотничья жизнь - в нескончаемой погоне по нескончаемым моюнкумским
просторам за нескончаемыми сайгачьими стадами. Когда антилопы-сайгаки,
обитавшие с незапамятных времен в саванных степях, поросших вечно
сухостойным саксаульником, древнейшие, как само время, из парнокопытных,
когда эти неутомимые в беге горбоносые стадные животные с широченными
ноздрями-трубами, пропускающими воздух через легкие с такой же энергией, как
киты сквозь ус - потоки океана, и потому наделенные способностью бежать без
передышки с восхода и до заката солнца, - так вот когда они приходили в
движение, преследуемые извечными и неразлучными с ними волками, когда одно
спугнутое стадо увлекало в панике соседнее, а то и другое и третье и когда в
это поголовное бегство включались встречные великие и малые стада, когда
мчались сайгаки по Моюнкумам - по взгорьям, по равнинам, по пескам, как
обрушившийся на землю потоп, земля убегала вспять и гудела под ногами так,
как гудит она под градовым ливнем в летнюю пору, и воздух наполнялся
вихрящимся духом движения, кремнистой пылью и искрами, летящими из-под
копыт, запахом стадного пота, запахом безумного состязания не на жизнь, а на
смерть, и волки, пластаясь на бегу, шли следом и рядом, пытаясь направить
стада сайгаков в свои волчьи засады, где ждали их среди саксаула матерые
резчики, - то звери, которые бросались из засады на загривок стремительно
пробегающей жертвы и, катясь кубарем вместе с ней, успевали перекусить
горло, пустить кровь и снова кинуться в погоню; но сайгаки каким-то образом
часто распознавали, где ждут их волчьи засады, и успевали пронестись
стороной, а облава с нового круга возобновлялась с еще большей яростью и
скоростью, и все они, гонимые и преследующие, - одно звено жестокого бытия -
выкладывались в беге, как в предсмертной агонии, сжигая свою кровь, чтобы
жить и чтобы выжить, и разве что только сам бог мог остановить и тех и
других, гонимых и гонителей, ибо речь шла о жизни и смерти жаждущих
здравствовать тварей, ибо те волки, что не выдерживали такого бешеного
темпа, те, что не родились состязаться в борьбе за существование - в
беге-борьбе, - те волки валились с ног и оставались издыхать в пыли,
поднятой удаляющейся, как буря, погоней, а если и оставались в живых,
уходили прочь в другие края, где промышляли разбоем в безобидных овечьих
отарах, которые даже не пытались спасаться бегством, правда, там была своя
опасность, самая страшная из всех возможных опасностей, - там, при стадах,
находились люди, боги овец и они же овечьи рабы, те, кто сами живут, но не
дают выживать другим, особенно тем, кто не зависит от них, а волен быть
свободным...
саванны. Прежде они появлялись на лошадях, одетые в шкуры, вооруженные
стрелами, потом появлялись с бабахающими ружьями, гикая, скакали туда-сюда,
а сайгаки кидались гурьбой в одну, в другую сторону - поди разыщи их в
саксаульных урочищах, но пришло время, и человекобоги стали устраивать
облавы на машинах, беря на измор, точь-в-точь как волки, и валили сайгаков,
расстреливая их с ходу, а потом человокобоги стали прилетать на вертолетах
и, высмотрев вначале с воздуха сайгачьи стада в степи, шли на окружение
животных в указанных координатах, а наземные снайперы мчались при этом по
равнинам со скоростью до ста и более километров, чтобы сайгаки не успели
скрыться, а вертолеты корректировали сверху цель и движение. Машины,
вертолеты, скорострельные винтовки - и опрокинулась жизнь в Моюнкумской
саванне вверх дном...
Ташчайнар был чуть постарше ее, когда пришел им срок привыкать к большим
загонным облавам. Поначалу они не поспевали за погоней, терзали сваленных
антилоп, убивали недобитых, а со временем произошли в силе и выносливости
многих бывалых волков, а особенно стареющих. И если бы все шло как положено
природой, быть бы им вскоре предводителями стай. Но все обернулось иначе...
особо богатый приплод - многие матки приносили двойню, поскольку прошлой
осенью во время гона сухой травостой зазеленел раза два наново после
нескольких обильных дождей при теплой погоде. Корма было много - отсюда и
рождаемость. На время окота сайгаки уходили еще ранней весной в бесснежные
большие пески, что в самой глубине Моюнкумов, - туда волкам добраться
нелегко, да и погоня по барханам за сайгаками - безнадежное дело. По пескам
антилоп никак не догнать. Зато волчьи стаи с лихвой получали свое осенью и в
зимнее время, когда сезонное кочевье животных выбрасывало бессчетное
сайгачье поголовье на полупустынные и степные просторы. Вот тогда волкам сам
бог велел добывать свою долю. А летом, особенно по великой жаре, волки
предпочитали не трогать сайгаков, благо другой, более доступной добычи было
достаточно - сурки во множестве сновали по всей степи, наверстывая упущенное
в зимнюю спячку, им надо было за лето успеть все, что успевали другие
животные и звери за год жизни. Вот и суетилось вокруг сурочье племя, презрев
опасность. Чем не промысел - поскольку всему ведь свой час, а зимой сурков
не добудешь - их нет. И еще разные зверушки да птицы, особенно куропатки,
шли в прикорм волкам в летние месяцы, но главная добыча - великая охота на
сайгаков - приходилась на осень и с осени тянулась до самого конца зимы.
Опять же всему свое время. И в том была своя, от природы данная
целесообразность оборота жизни в саванне. Лишь стихийные бедствия да человек
могли нарушить этот изначальный ход вещей в Моюнкумах...
II
полегчало - дышать живым тварям стало свободней, и наступил час самой
отрадной норы между зарождающимся днем, обремененным грядущим зноем, нещадно
пропекающим солончаковую степь добела, и уходящей душной, горячей ночью.
Луна запылала к тому времени над Моюнкумами абсолютно круглым желтым шаром,
освещая землю устойчивым синеватым светом. И не видно было ни конца, ни
начала этой земли. Всюду темные, едва угадываемые дали сливались со звездным
небом. Тишина была живой, ибо все, что населяло саванну, все, кроме змей,
спешило насладиться в тот час прохладой, спешило пожить. Попискивали и
шевелились в кустах тамариска ранние птицы, деловито сновали ежи, цикады,
что пропели не смолкая всю ночь, затурчали с новой силой, уже высовывались
из нор и оглядывались по сторонам проснувшиеся сурки, пока еще не приступая
к сбору корма - осыпавшихся семян саксаула. Летали с места на место всей
семьей большой плоскоголовый серый сыч и пяток плоскоголовых сычат,
подросших, оперившихся и уже пробующих крыло, летали как придется, то и дело
заботливо перекликаясь и не теряя из виду друг друга. Им вторили разные
твари и разные звери предрассветной саванны...
уже проявивших себя неутомимыми загонщиками сайгаков в облавах и уже
вошедших в число самых сильных пар среди моюнкумских волков. К их счастью, -
надо полагать, что в мире зверей тоже могут быть и счастливые и несчастные,
- оба они, и Aкбара и Ташчайнар, наделены были от природы качествами, особо
жизненно важными для степных хищников в полупустынной саванне, - мгновенной
реакцией, чувством предвидения на охоте, своего рода "стратегической"
сообразительностью, и, разумеется, недюжинной физической силой - быстротой и
натиском в беге. Все говорило за то, что этой паре предстояло великое
охотничье будущее и жизнь их будет полна тяготами повседневного пропитания и
красотой своего звериного предназначения. Пока же ничто не мешало им
безраздельно править в Моюнкумских степях, поскольку вторжение человека в
эти пределы носило еще характер случайный и они еще ни разу не сталкивались
с человеком лицом к лицу. Это произойдет чуть позже. И еще одна льгота, если
не сказать привилегия, их от сотворения мира заключалась в том, что они,
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Буркатовский Сергей
Жюль Верн
Шилова Юлия
Шилова Юлия