себе растет, я всякую зелень люблю.
ей было очень приятно то, что он сказал.
пошел в дом мыть руки, вернулся и сел у стола, удобно и спокойно
расположившись в плетеном кресле.
ярким лучом входили в его душу, что вся она раскрывалась им навстречу в
ощущении полного счастья. Большие города, с их торопливым шумом и суетливой
цепкой жизнью, опротивели ему Вокруг были солнце и свобода, а будущее не
заботило его, потому что он готов был принять от жизни все, что она могла
дать ему.
напрягая свои здоровые, сильные мускулы.
и глубоко. Воробьи чирикали где-то, и близко и далеко, воровато и торопливо
переговариваясь о своей маленькой, страшно важной, но никому не понятной
жизни; а пестрый фокстерьер Милль, высунув красный язык и подняв одно ухо,
снисходительно слушал их из гущи свежей зеленой травы. Листья тихо шелестели
над головой, а их круглые тени беззвучно шевелились на ровном песке дорожки.
детей, она очень любила его, но именно потому у нее кипело сердце и ей
хотелось возмутить его, задеть его самолюбие, оскорбить, - лишь бы заставить
придать цену ее словам и ее понятию о жизни. Каждое мгновение своего долгого
существования она, как муравей, зарывшийся в песке, неустанно копошилась над
созданием хрупкого, рассыпчатого здания своего домашнего благосостояния. Это
скучное, длинное и однообразное здание, похожее и на казарму и на больницу,
составлялось из мельчайших кирпичиков, которые ей. как бездарному
архитектору, казались украшением жизни, а на самом деле то стесняли, то
раздражали, то пугали и всегда заботили ее до тоски. Но все-таки она думала,
что иначе жить нельзя.
притворно внимательно глядя в таз с вареньем.
хотя это было, очевидно, нелепо, она обиделась и надулась.
Ивановна, но ей было очень приятно, что сын похвалил дом и сад, с которыми
она сжилась, как с родными милыми существами.
лучше было бы.
словам, и Марья Ивановна не знала, сердиться ей или смеяться.
какой-то ненормальный, а теперь...
очень приятное и интересное.
ложкой.
Новиков идет.
рубаха, плотно обтягивающая немного пухлое, но рослое и красивое тело, ярко
вспыхивала красными огоньками под солнечными пятнами, а голубые глаза
смотрели ласково и лениво.
еще издали. - И о чем, ей-Богу!..
нахожу, что какой есть и слава Богу!
ладонь Новикова.
захохотало в зеленой чаще, точно кто-то добрый и тихий радовался там его
веселью.
я и сбежать могу!
для нее самой, неприятной злобой проговорила Марья Ивановна, рывком дернула
таз с жаровни и пошла в дом, не глядя ни на кого. Пестрый Милль выскочил из
травы, поднял оба уха и вопросительно посмотрел ей вслед. Потом почесал
носом переднюю лапу, опять внимательно посмотрел на дом и побежал куда-то в
глубь сада по своим делам.
ушла.
тело.
женщина она старая...
ничего не требовал, пусть и они оставят меня в покое...
изящно-прихотливыми узорами табачного дыма, нежно свивавшегося в чистом
воздухе над его головой.
нечего.
и другая жизнь.
красивый, здоровый.
мнение Санина о его красоте, силе и здоровье было ему приятно и что он
слегка смущен, точно барышня на смотринах.
жизни, а позови тебя кто-нибудь бросить все и пойти куда глаза глядят, ты
испугаешься.
человек, который при случае способен за какую-нибудь конституцию в
Российской империи сесть на всю жизнь в Шлиссельбург, лишиться всяких прав,
свободы, всего... А казалось бы, что ему конституция?.. А когда речь идет о
том, чтобы перевернуть надоевшую собственную жизнь и пойти искать интереса и
смысла на сторону, сейчас же у него возникает вопрос: а чем жить, а не
пропаду ли я, здоровый и сильный человек, если лишусь своего жалованья, а с
ним вместе сливок к утреннему чаю, шелковой рубашки и воротничков?..
Странно, ей-Богу!
подразделения!.. Ведь не поверю же я, что тебя больше гложет тоска по
конституции, чем по смыслу и интересу в собственной твоей жизни, а ты...
чем если палец будут резать у любого другого русского обывателя... Это факт!
смешливо.
многих странах света нет не только конституции, но даже и намека на нее, ты
тоскуешь потому, что твоя собственная жизнь тебя не ласкает, а вовсе не по
конституции! И если будешь говорить другое, то соврешь. И знаешь, что я тебе
скажу, - с веселым огоньком в светлых глазах перебил сам себя Санин, - и
теперь ты тоскуешь не оттого, что жизнь вообще тебя не удовлетворяет, а
оттого, что Лида тебя до сих пор не полюбила! Ведь правда?
его красная рубашка, и на его добрых спокойных глазах выступили слезы самого
наивного и искреннего смущения.
тебя от головы до пят так и написано одно желание - взять ее. А ты говоришь
- глупости!
говорил не брат Лиды, он, может быть, тоже смутился бы, но ему было так