двор в ворота и исчезают, совсем перепуганные, потерявшиеся. Зуавы остаются
одни и кусают себе губы, чтобы не разразиться сумасшедшим смехом.
Сорвиголова весело кричит:
из зуавов взваливает ее себе на спину, приговаривая: "Пойдем, госпожа
свинья! Пойдем!"
уткой, которых он держит за шею обеими руками.
отряда и командует:
утку.
сталкивается с каким-то линейцем, толкает его и идет дальше, не обратив
внимания на галуны сержанта, нашитые на его рукаве, и даже не извинившись.
Очевидно, крымское вино сильно подействовало на него.
круг и смотрят, забавляясь затруднительным положением зуава, который обманул
их.
смеясь:
однокашник... Как я рад, как счастлив тебя видеть!
которого простой солдат грубо оскорбил. Приказываю тебе сейчас же встать во
фронт и отдать мне честь!
группе других солдат слышится ропот одобрения. Сорви-голова все еще думает,
что с ним шутят, и задыхающимся голосом спрашивает:
вместе на службу, в один и тот же день были сделаны капралами, а потом
сержантами... я снял галуны только для того, чтобы перейти в полк зуавов!..
и неловкость и не отдал чести старшему чину! Ладно, ты еще услышишь обо мне,
зуав!
войск, пользующемуся многими привилегиями, солдаты других армий
посмеиваются. Они находят, что сержант отлично прижал этого гордеца и
забияку, который посмеялся над ними и присвоил себе их добычу. Товарищи
Сорви-головы хорошо знают его, удивляются его спокойствию и тревожатся. Один
из них толкает соседа локтем и шепчет:
бледнеет. Жилы на лбу наливаются кровью и походят на веревки, губы синеют, а
голубые глаза принимают стальной блеск.
сын негодяя-отца! Я пытался забыть ненависть твоего отца к моему --
ненависть плута к честному человеку... но это невозможно! А! Ты хочешь,
чтобы я отдал тебе честь? Сейчас я покажу тебе свое почтение, не замедлю!
Держись, сержант Дюрэ! Это тебе отдает честь зуав Бургейль, сын старого
коменданта Бургейля, эскадронного начальника конных гренадер императорской
гвардии...
рукой он держит петуха, а правой утку, которая смешно болтается и повисла,
как скрипка.
товарищи спешат вмешаться, но... поздно! С быстротой молнии Сорви-голова
поднимает утку, размахивается и ударяет ей по лицу сержанта. Утка весит семь
фунтов; удар так силен, что унтер-офицер шатается и падает.
на десять шагов.
его гнев сейчас же стихает, когда он видит результаты борьбы, последствия
которой -- увы! -- нетрудно угадать. Сержант с трудом поднимается и садится.
Его щека страшно вспухла, раздулась, как тыква. Глаз почернел, налился
кровью, из носа ручьем льется кровь. Он вбирает в себя воздух, смотрит на
зуава неописуемым взглядом, в котором дикая ненависть смешивается с не менее
дикой радостью, и говорит:
закона. Казнь через 24 часа, без пощады, без милосердия!
пожав плечами, говорит:
ГЛАВА II
Арест. -- Смертный приговор. -- Тщетные попытки. -- Зоря. -- Битва. --
Пленник. -- Часовые. -- Бегство. -- Жандармы запоздали.
дымятся, кипят, шипят и превкусно пахнут. В ожидании хорошего завтрака Жан
Сорви-голова отправляется к маркитанту. Очень довольный, нимало не помышляя
о своем проступке, он идет горделивой поступью, с обычной зуавам
непринужденностью осанки.
его:
голубка! Тото, мальчик мой, идите сюда! Смотрите! Это наш Сорви-голова!
украшенный медалями, с бородой до пояса, веселый, как птица, этот ветеран
африканской армии. Мариус Пинсон Буффарик, чистокровный марселец, маркитант
первого батальона. Сомкнутые ряды закусывающих расступились перед Жаном. К
нему тянутся руки для пожатия, его приветствуют дружескими возгласами.
приятель!
отчаянный, дьявольски смелый зуав известен всему полку и популярнее любого
начальника.
наконец, сказать Жан.
друг! Раз навсегда было решено, чтобы ты говорил мне на "ты'"
спас тяжело раненного дядю Буффарика, спас тетку Буффарик из рук целой шайки
разъяренных арабов, после того, как она выстрелила из своих обоих
пистолетов, спас Розу, поддерживающую умирающего старика, и
двенадцатилетнего Тото, ружьем защищавшего своего отца.
приказе по армии. Он совершил много подобных подвигов, и для него это была
ходячая монета обыденной жизни, которую он не считал и забывал.
веселую неустрашимость, безграничное самоотвержение так же, как любовь к
излишествам и вспышки дикой ярости и гнева.
южной кровью! Тетка Буффарик, красивая сорокалетняя эльзаска, подходит к
Жану с протянутой рукой, за ней ее дочь Роза, прелестная 18-летняя
блондинка. Жан, смущенный, несмотря на весь свой обычный апломб, робко
вытаскивает из-за пояса красивый букет, подносит его молодой девушке и
говорит тихим дрожащим голосом:
их вам?
то время как папа Буффарик смотрит на нее и растроганным голосом бормочет:
забываешь меня в моем углу... меня, Гастона Пинсона... дитя второго полка...
барабанщика и твоего приятеля...
лиризмом и после молчания добавляет: