голосе приказ и выговор, а на это всегда надо было отвечать одним словом, и
он сказал: "Есть!"
улицы - прямой, высокий и в талии как рюмка. Через несколько шагов он вдруг
обернулся и позвал: - Лейтенант!
Ясно?
отделенных и слово в слово передал им приказ капитана. Он сохранил все
оттенки его голоса, когда спрашивал, ясен ли план оборонительных работ.
Любой из этих пяти курсантов сразу и навсегда обрел бы в нем тайного друга,
если б задал вопрос, чем рыть окоп. Тогда все повторилось бы - от хрена с
соской до лопат и кирок - и горючая тяжесть стыда перед капитаном оказалась
бы поделенной с кем-то поровну. Но помкомвзвода сказал:
пока другие не захватили!
ходами сообщения в церковь, на кладбище и в опустевший коровник. Только на
этот срок и хватило Алексею досады и горечи от разговора с капитаном. У него
снова и без каких-либо усилий образовался прежний порядок мыслей, чувств и
представлений о происходящем. Все, что сейчас делалось взводом и что было до
этого - утомительный поход, самолеты, - все это во многом походило на
полевые тактико-инженерные занятия в училище. Обычно они заканчивались через
три или шесть дней, и тогда курсанты возвращались в казармы и учебные
классы, где опять начиналась размеренно-скучная жизнь с четкой выправкой
тела и слова, с тревожно-радостной, никогда не потухающей мечтой об
аттестации. Дальше этого не избалованный личным напряжением мозг Алексея
отказывался рисовать что-либо определенно зримое.
командиром взвода, Алексей верил с большим трудом. Временами ему казалось,
что это еще не взаправду, это только так, условно, как на занятиях, и тогда
он тушевался перед курсантами и обращался к ним по имени, а не так, как было
положено по уставу.
оказывался совершенно беспомощным. Все его существо противилось тому
реальному, что происходило, - он не то что не хотел, а просто не знал, куда,
в какой уголок души поместить хотя бы временно и хотя бы тысячную долю того,
что совершалось: пятый месяц немцы безудержно продвигались вперед, к
Москве... Это было, конечно, правдой, потому что... потому что об этом
говорил сам Сталин. Именно об этом, но только один раз, прошедшим летом. А о
том, что мы будем бить врага только на его территории, что огневой залп
нашего любого соединения в несколько раз превосходит чужой, - об этом и еще
о многом, многом другом, непоколебимом и неприступном, Алексей - воспитанник
Красной Армии - знал с десяти лет. И в его душе не находилось места, куда
улеглась бы невероятная явь войны. Душа и сердце были заняты давно для него
привычным, нужным и очень дорогим...
вывести не удалось: двухметровой толщины каменный фундамент уходил куда-то в
преисподнюю. Помкомвзвода предложил пробить в фундаменте брешь связкой
гранат, но Алексей сказал, что на это нужно разрешение капитана.
над деревней стыло мерк месяц. Первый снег так и не растаял. За ночь он
слежался в тонкий и гладкий, как бумага, пласт. К ротному КП Алексей пошел
по задворкам, ненужно далеко обойдя кладбище, - снег тут был нетронуто чист,
и он осторожно и радостно печатал его новыми сапогами, и они казались ему
особенно уютными и фасонистыми. "В хромовых бы сейчас! Я их еще ни разу не
надевал... "
домишке под железной крышей. Над его крыльцом висел бурый лоскут фанеры с
чуть проступавшими синими отечными буквами. "Правление колхоза "Рассвет".
Связной курсант доложил Алексею, что капитан только что ушел в третий взвод.
смущенный своим тоном, тут же добавил: - А ваш правый, товарищ лейтенант...
притаившееся счастье - радость этому хрупкому утру, тому, что не застал
капитана и что надо было еще идти и идти куда-то по чистому насту, радость
словам связного, назвавшего его лейтенантом, радость своему гибкому молодому
телу в статной командирской шинели - "как наш капитан!" - радость
беспричинная, гордая и тайная, с которой хотелось быть наедине, но чтобы
кто-нибудь видел это издали. Он шел мимо обветшалых сараев, давно, видать,
заброшенных и никому не нужных, и в одном из них, горбатом и длинном, как
рига, еще издали заметил настежь распахнутые ворота, а в их темном зеве -
неяркий свет не то фонаря, не то костра. Алексей направился к сараю и в
глубине его увидел кухню с разведенной топкой, облепленную засохшей грязью
полуторку, старшину и нескольких курсантов из первого взвода. Ни кухни, ни
полуторки на марше не было, но у Алексея даже не возник вопрос, откуда они
появились, и, не расставаясь со своим настроением, он громко и весело
крикнул:
полуторки вышел капитан. Он опять был с хворостинкой и застегнут и затянут
так, словно никогда не раздевался. Он козырнул Алексею издали, какую-то долю
секунды подержал поднятой левую бровь и сказал:
первый - последним. Лейтенант! Возьмите здесь каски для взвода и три ящика
патронов. Сообщите об этом лейтенанту Гуляеву. Окоп готов?
мнению, четвертый взвод должен беречь свои гранаты для других целей.
глубь деревни на виду противотанкового рва. На стыке взводов в кольце голых
осин одиноко стояла опрятная, побеленная снаружи изба, за десяток шагов еще
пахнувшая простоквашей, - когда-то тут был сепараторный пункт. Командира
второго взвода Алексей нашел в этой избе: тот заканчивал банку судака в
томатном соусе.
Алексей, подражая преподавателю внутренней баллистики в училище майору
Сучку. Они несколько минут хохотали, не сходясь еще, мимикой и жестами
копируя движения и походку чудаковатого майора, потом разом подобрались,
вспомнив о своих званиях, и Алексей сказал о кухне, касках и патронах. - Вам
все ясно, лейтенант Гуляев?
не задержится, это вам не какой-нибудь там четвертый.
свое хозяйство.
переливчато-радужно и слепяще - солнце взошло прямо за огородами деревни.
Свет все нарастал и ширился, и вместе с ним, по рву, в деревню накатно, туго
и плотно входил рокот. Алексей и Гуляев обогнули угол избы. Впереди рва,
пока хватало глаза, пустынно сиял снег, и на нем нарисованно голубел лес, а
ближе и левее чуть виднелось какое-то селение.
гляди... Ну?
рокот уже перерос в могучий рев, и теперь было ясно, что лился он с неба.
увеличивались с каждой секундой, и круги пропеллеров у них блестели на
солнце, как матовые зеркала. Их было не меньше пятидесяти штук. Каждый летел
в каком-то странном ныряющем наклоне, с растопыренными лапами, с коричневым
носом и отвратительным свистящим воем.
мгновенно побелевший, совершенно обескровевший нос и сам ощутил, как
похолодело в груди и сердце резкими толчками начало подниматься к горлу.
что не побежит первым.
были похожи на людей, застигнутых ливнем, когда укрываться негде и не стоит
уже. Рев в небе превратился к тому времени в какую-то слитную чугунную
тяжесть, отвесно падающую на землю, и в нем отчетливо слышался прерывистый
шелест воздуха. Упали они одновременно плашмя, под одной осиной, и мозг
каждого одновременно отсчитал положенное число секунд на приближение
шелестящих смертей. Но удара не последовало. Наверное, они одновременно
открыли глаза, потому что разом увидели метавшиеся по снегу, по осинам и по
ним самим лохматые сумеречные тени от пролетавших самолетов. И они разом
поднялись на ноги, и Гуляев устало сказал:
сводя с него глаз, Алексей сказал шепотом: