твердо выговорил Луганович, и в эту минуту ему искренно казалось, что все
возможное на земле счастье заключается в том, чтобы она отдалась ему тут же,
сейчас, ни минуты не медля. Главное - сейчас же. Он помолчал и прибавил
вкрадчиво: - И ведь это же неизбежно, Нина!.. Вы женщина...
в самом узком смысле этого слова, Луганович обозлился.
мешает быть женщиной?.. Как будто женщина, ставши женщиной, будет менее
человеком... Этим вы больше оскорбляете женщину, чем можно оскорблять ее
самыми грубыми желаниями!.. Любите как женщина, мыслите и работайте как
человек!.. Не бойтесь вы этих громких слов!..
слишком много громких слов. И чем их больше, тем он дальше от цели. Студент
даже удивился: как будто и слова те самые, какие необходимы в данном случае,
а между тем чем больше он говорит, тем холоднее в душе, тем слабее ощущение
в себе мужчины, в ней - женщины. Он даже увидел, что Нина, несмотря на грубую
обнаженность этих слов, мало-помалу успокаивается и начинает слушать с тем
детским интересом, с каким слушала всякие умные разговоры. Девушка как будто
чувствовала, что, пока он говорит такие страшные и серьезные вещи, он не
может коснуться ее. Луганович круто оборвал свою речь и стал просить
униженно и страстно:
Ниночка!..
тел, зажигая кровь, туманя ненужное сознание. Луганович тихо обвил
рукою ее мягкое гибкое тело и потянул к себе, заглядывая в глаза и губами
отыскивая ее губы.
гибкая. Глаза ее закрылись, щеки потемнели, от губ повеяло сухим жаром. Они
были горячи и влажны, а дыхание как вино. У Лугановича все поплыло в голове.
Он уже ничего не соображал.
стала на самом краю обрыва, большая, светлая, с белым, что-то говорящим
лицом. Лягушки замолкли. Все сдвинулось и замерло кругом. Стало душно и
жарко. Руки сами собою скользили по краю платья, по жестковатой ткани
тонкого обтянутого чулка. Оглушительной трелью залились лягушки, точно все
разом перессорились между собою. Холодными призраками отошли и стали вдали
белые от росы деревья.
повисла в небе, далекая и равнодушная.
дрожали, во всем теле была бесконечная слабость. Он все еще тянулся к Нине,
но девушка стояла уже в двух шагах, закрыв лицо руками и повернувшись к нему
спиной.
бешено стыдно, и казалось, что ничего на свете не может быть комичнее его
позы, с протянутыми руками, на коленях, с бессмысленным лицом. Он
почувствовал, что из уголка рта вытекала на подбородок струйка горячей
слюны, и кто знает, если бы Нина увидела это, возможно, что Луганович убежал
бы и застрелился за первым кустом.
обидела его.
угодно!.. Очевидно, мы не понимаем друг друга!.. Ну и хорошо!.. Желаю вам счастья в законном браке!..
говорит совсем не то, что хочет.
наслаждаясь мстительной грубостью своих слов, продолжал Луганович, - мы с
вами, Нина Сергеевна, разные люди!.. Я не признаю половины ни в чем!..
Вздыхать и мечтать я не хочу и не умею!.. Слуга покорный! Это может делать
ваш Коля Вязовкин, но не я!..
голове, но он уже не мог остановиться.
конечно, до свадьбы не посмеет руки вашей поцеловать!.. Правда, немножко на
барана смахивает, но зато чувствовать... о!
похож?..
проговорила Нина.
отчаянием в душе подхватил Луганович.
делая презрительную улыбку, последовал за нею. На душе у него было совсем
скверно. Он презирал себя, ненавидел Нину, готов был заплакать и сразу
обнаружить, что еще очень и очень молод.
Обрыв остался далеко позади, луна стала меньше и бледнее, все тише доноси-
какая-то бесконечная трель, замирая, звенит в воздухе.
усмехался, то пытался беспечно насвистывать, то окидывал Нину, идущую
впереди, циничными взглядами, но неизменно чувствовал, что все, что бы он
теперь ни сделал, фатально обращается в мальчишество и глупость.
белыми домиками дач. Луна светила прямо на него, и передние стволы сосен
белели, как колонны, а за ними был черный глубокий мрак. На соседней даче
лаяла собака.
белую руку, на которой синеватым огоньком вспыхнул при луне узенький ободок
колечка. Но рука осталась в воздухе. Девушка с тоскливым недоумением и
мольбой о прощении взглянула в лицо Лугановичу, и губы ее страдальчески
дрогнули. Она не могла понять, что произошло между ними.
ближайшую сосну, но в то же время ощущал и жгучую сладость мести.
сказать и не могла. Студент стоял, небрежно пощелкивая хлыстом по сапогам и
беззаботно оглядываясь кругом.
высоко подымая брови.
раз ярким пятном вспыхнула на темном крыльце и пропала совсем.
светом, и не знал, что теперь делать. Все вышло так неожиданно и глупо, он
вел себя как мальчишка. Ему было жаль Нину и хотелось просить у нее
прощения, но снова вспыхнуло в мозгу представление о ее недоступном теле и
новый приступ животной злобы охватил его.
пошел прочь.
II
и липкий запах ее густо и душно стоял в воздухе. Сухостью и жаром веяло от
прошлогодней хвои, толстым пыльным слоем лежавшей на земле, среди тонких
острых иголок жесткой лесной травы. Вверху, над соснами, таяло белесое небо.
По насыпи гудя проехала пустая дачная конка, и мул, везший ее, бежал так,
точно ежеминутно был готов свалиться под дерево, протянув все четыре ноги.
Его длинные уши беспомощно висели над унылой мордой.
голову, смотрела вверх, туда, где верхушки замерли в высоте, каждой
иголочкой отчетливо вырисовываясь в густой синеве.
тихо двигались по всему телу, от раскрасневшегося влажного лица до маленьких
туфелек, высунувшихся из-под легкой юбки.
Мысли же были только о Лугановиче, которого она не встречала после той
ссоры. Она ясно представляла себе его красивое тонкое лицо, высокую гибкую
фигуру и большие белые руки, которые
возбуждали в ней волнующее представление о мужской силе и нравились
Нине больше всего. Девушка не отдавала себе отчета в этом, но всегда ей
хотелось смотреть на эти руки и тихонько дотрагиваться до них.
горячие жесткие иголки, сидел студент Коля Вязовкин. У него было круглое,
как-то все книзу, действительно баранье лицо, с выпуклым лбом и глупыми
влюбленными глазами. Сидеть ему было жарко и неудобно, и он жестоко страдал
от любви.
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий