Чтение 2–й страницы книги ~Под созвездием северных "Крестов"~

Как ни смешно это звучит, но Алексей понятия не имел, убил он кого-нибудь или нет.

Может, убил.

Может, его подставили.

Однако все улики складывались именно так: он застрелил двоих - питерского мачо с серьгой в ухе и его... его...

А, бля...

Около полутора суток Карташ промаялся в ментовке, не спал вообще... и не потому, что злые опера не давали - давали, отчего же, просто не мог уснуть; питался бутербродами с кофе, которыми то ли по доброте душевной, то ли надеясь склонить его к сотрудничеству, угощал мент, уже не дознаватель, другой - следак, наверное, пес их разберет. Душу менты мотали по полной программе, выспрашивали и выпытывали, предъявляли неопровержимые доказательства и показания свидетелей, угрожали, соблазняли послаблением, ежели напишет чистосердечное, в красках рисовали картины пребывания в СИЗО, одна устрашающее другой, - хорошо хоть, ногами по почкам не лупили и в пресс-хату не сажали... наверное, потому, что все и так было яснее ясного. А может, и потому, что Карташ был этим самым, как его - "б/с", "бывшим служащим". "Бэсником". В общем, "бывшим своим".

Пребывая точно в тумане, Алексей рассказал все, что помнил, знал и думал по поводу происшествия в питерской гостинице "Арарат". На словесные провокации не поддавался, протоколы подписывал, лишь внимательно, насколько мог, изучив каждое слово, от убийства, даже в состоянии аффекта открещивался - шел, короче, в глухую несознанку... Но самое паршивое заключалось в том, что где-то в глубине души он готов был согласиться с предъявленным обвинением. Нет, на самом деле, если подумать объективно и беспристрастно, Карташ действительно мог завалить обоих - в том состоянии алкогольного опьянения, в коем он пребывал, совершается фигня и посерьезнее... И даже если опьянение было наркотическим, если его специально накачали какой-то дрянью (а именно так, по всему, и выходило), то сути это не меняло: мог убить, ох, мог. И осознание этого было хуже всего. Было сильнее чувства безысходности, сильнее ощущения потери.

Через день его перевели в ИВС1 на улице Каляева. Перевели... и четыре следующие дня напрочь вылетели из головы Алексея: все это время он находился в полуобморочном состоянии. Карташ валился с ног от усталости, но надолго уснуть все равно не мог. Измученный адреналином организм требовал отдыха, но перевозбужденный мозг отключаться упорно не желал. Алексей спал урывками - то проваливался в тревожную дрему, то вновь выплывал в опостылевшую реальность.

Содержащиеся вместе с ним в том изоляторе рассказывали как будто, что замести сюда могут аж на десять суток, однако к вечеру дня четвертого нарисовался конвой, он расписался в какой-то прокурорской бумажке, его и еще нескольких скоренько перегрузили в "зилок", где уже маялись такие же бедолаги, и, - как поется в старинном шлягере: "На нары, бля, на нары, бля, нары..."

А ведь ничто не предвещало грозу, как пишут все в тех же романах. Все начиналось так хорошо, просто, ненапряжно и, главное, от них с Машкой настолько ничего не зависело, что Карташ не чувствовал на себе ни малейшей ответственности за исход дела, суть которого, к тому же, была для него окутана непроницаемой пеленой секретности.

И вновь нахлынули воспоминания...

Глава 3

Будни шахматной пешки

Там, в самолете, следующим рейсом Шантарск - Санкт-Петербург, он совершенно не представлял себе, в чем состоит высший смысл полученного им от Кацубы задания. Это на киноэкранах или на страницах книг супермены справляются со всем в одиночку: выкрадают секреты, кладут покойничков штабелями, да еще и умудряются попутно охмурить пару-тройку красоток. Нет, никто не спорит, разведчики-одиночки имеются и, не щадя животов своего и чужого, бьются во благо родины, но... Но сколько неизвестных, неприметных, заурядных людей обеспечивают их, одиночек, триумф! Аналитики, техперсонал, наружка, прикрытие, бухгалтерия, шоферы, приманки, связные... да кого только нет! Никто не посвящает таких людей в суть операции, да и вообще ни во что лишнее не посвящает. Им дают конкретные, узко направленные поручения. Скажем, ровно в восемнадцать сорок пять войти в третий подъезд дома пятнадцать по улице Ленина, забрать пакет, спрятанный на втором этаже за батареей, отнести его на улицу Карла Маркса и бросить в первую слева от автобусной остановки урну. Или, допустим, поступает указание припарковаться возле памятника Пушкину. Не заглушать мотор, держать включенным мобильный телефон, ждать звонка. Если до трех часов четырех минут не позвонят и не скажут, что делать дальше - все, отбой. Отчего да зачем все это делается, исполнителю не сообщается, об этом знают лишь немногие - те, кто планирует и руководит, кто держит в кулаке все нити.

Было бы смешно, если б каждой пешке гроссмейстер объяснял свой замысел: дескать, я пошел тобой для и во имя, а на двадцать седьмом ходу я принесу тебя в жертву, получив взамен инициативу, тактическое преимущество или другую фигуру, если, конечно, от вас, пешка, не последует возражений.

Так вот, одними из таких простых тружеников невидимого фронта или, грубо говоря, пешками и стали Карташ с Машей. Черт его знает, в чем именно состоял их личный вклад в общее дело. Однако жалеть о том, что их втемную используют в неизвестной игре, не приходилось. Потому что они не ползали на брюхе по грязи, не меряли тайгу шагами, не пересекали безводные барханы с чайником на ремне, они, чего уж там греха таить, самым натуральным образом развлекались за чужой, а точнее - за государственный счет.

Из аэропорта они ехали на такси (так было предписано инструкциями, иначе вряд ли Карташ в их нынешнем не шибко жирном финансовом положении выложил бы астрономическую сумму за получасовую поездку по городу). Да и в дальнейшем им предписали жить в Питере на широкую ногу. Местом обитания в северной столице им положили частную гостиницу "Арарат" на улице Артиллеристов, где двухместный номер стоил ни много ни мало шесть тысяч русских рублей в сутки. "Отель имени коньяка", - подумал Карташ.

Отель, как и одноименный армянский коньяк (разумеется, доподлинный, тот, который не во всяком магазине купишь, который и стоит ого-го сколько), качеством соответствовал цене. Находился он в центре города, совсем недалеко от главной туристической тропы - Невского проспекта. Небольшой, номеров на пятьдесят, отель изнутри и снаружи смотрелся дорогой игрушкой: все выскоблено-вылизано, много позолоты, стекла и электрического света, сплошные ковры под ногами и лаковое дерево по стенам, персонал щеголяет в униформе, похожей на обмундирование английских королевских стрелков начала прошлого века. Ну и гнулся персонал перед постояльцами не менее старательно, чем во всяких там "Рэдиссон Славянских".

Им не наказывали канать под естественность, будто всю жизнь они провели среди роскоши. "Играть ничего не надо, - инструктировал Кацуба, - а то недолго и сфальшивить. Вы те, кто есть на самом деле. Провинциалы из дремучего угла, которым вдруг привалила нежданная халява. А стало быть, вас равно может занести и на вещевой рынок, и в бутик. Вы можете зайти похавать в "Макдоналдс" или в блинную, а можете и в какой-нибудь дороженный ресторан с золотыми вилками. Короче, вы - скоробогачи, вырвавшиеся из тайги в столицу".

Так они и держались. Согласно полученной вводной. Например, увидев в холле напольные часы размером со шкаф, изображающие башню какого-то собора с фигурами зверей, птиц и апостолов, не стали сдерживать восторженного удивления: "Ого, неужто еще и ходят? И че, работает? Фигурки движутся?". Девушки за стойкой портье, прям-таки сочась любезностью, объяснили им, что все функционирует, хоть вещь и старинная, штучной работы, что все фигурки приходят в движение в назначенный час, а именно в полдень и в полночь.

Ну и, как положено провинциалам, войдя в номер, они с Машей поохали, поахали, упали на аэродромных размеров кровать, опробовали ее на мягкость, повключали-повыключали кондиционер, заглянули в туалет, поахали там, выглянули в окно, обсудили вид на сквер, огороженный чугунной ажурной решеткой, где сейчас, по случаю нудного дождика пополам со снегом, было пусто. Квартиркой на ближайшие десять дней оба остались довольны. А чего еще надо, спрашивается?

Остаток дня они провели тихо и скромно: погуляли по центру, посидели в паре-тройке кафе, зашли в киношку, но сеанс до конца не высидели - потянуло в сон: сказывались перелет и четырехчасовая разница в часовых поясах. Даже выпитый в гостиничном баре черный кофе с коньяком не взбодрил. И в номере, едва повалились на навевающие игривые мысли кровать, они уснули, как после пахоты. Да куда там торопиться и наверстывать - у них впереди было целых десять дней...

Полученная от Кацубы инструкция насчет первой половины следующего дня звучала так: "Сходите в какой-нибудь хренов Эрмитаж или там в Русский музей, короче, куда-нибудь, куда все приезжие обязательно таскаются".

Маша выбрала Эрмитаж, кто бы сомневался. Туда и пошли. К двум часам дня они изрядно намяли ноги в музейных залах, поэтому с нескрываемым удовольствием опустились на стулья в кафе "Бестемьян", что на Малой Морской, неподалеку от Невского. А вот касаемо выбора кафе, времени его посещения и некоторых обстоятельств посещения уже никакого самовольства не допускалось, все было регламентировано: да, столик можно было занять какой угодно и заказать без разницы что, но ровно в четырнадцать десять Карташу вменялось в обязанность выйти в холл и оттуда позвонить с мобильного телефона на определенный федеральный номер (Карташ вынужден был заучить десять цифр), после чего вернуться в зал, через десять минут еще раз выйти позвонить, еще раз вернуться, в темпе расплатиться и уйти.

Понятное дело, Алексей исполнил все в точности. И вышел, и позвонил.

Таинственный номер отвечал длинными гудками. Карташ довольно долго ждал, пока ответят, но дождался лишь автоматического отключения связи, нажал еще раз на вызов - и снова получил длинные гудки. После чего Алексей пожал плечами и вернулся в зал. ("О чем и с кем мне говорить?" - интересовался Карташ у Кацубы. - "Твое дело набрать номер и слушать, что там будет в трубке", - ответил Кацуба).

В трубке ничего нового не прозвучало и во второй раз. Те же длинные гудки.

Ситуация была словно позаимствована из шпионских романов. Дорогой кабак, красивая подруга, таинственное поручение и - щекочущее затылок ощущение слежки...

Да, здесь, в кафе, у Карташа впервые возникло чувство, что за ними следят. Кто является источником этих флюидов, определить было затруднительно. Пусть посетителей в кафе в этот час торчало немного, но когда не имеешь соответствующего навыка, нечего и пытаться вычислять. Практически в открытую зыркал некий мордатый тип, то и дело наклоняющий над своей рюмкой водочный графин, но его, похоже, интересовала исключительно Маша. И если поверить Кацубе, предупреждавшему, что они будут работать без прикрытия, что никто из своих за ними наблюдать и их страховать не будет, то...

А ведь, черт побери, Карташ был готов к чему-то подобному! Потому что, спрашивая себя, зачем нужны все эти прописанные доктором Кацубой фокусы, себе же и отвечал: "Да скорее всего затем, чтобы отвлекать на себя внимание". Никакого более подходящего объяснения он не видел.

Представим себе, что в это же самое время другие люди прибыли в Питер, чтобы... ну, скажем так: чтобы провернуть некое важное дельце. То ли эти люди тоже родом из Шантарска и прилететь должны были тем же рейсом, то ли поселиться они должны были в гостинице "Арарат" в номере, что занимают сейчас Карташ и Маша, то ли еще что-то - в общем, ситуация была выстроена так, чтобы Машу и Карташа приняли за других. Кто эти "другие", чем занимаются, чьи интересы представляют и кто ими так сильно интересуется - бескрайнее поле всяческих предположений, куда нечего и влезать без единого факта на кармане.

Однако если версия Карташа насчет отвлечения внимания верна, то рано или поздно должна была обнаружиться и слежка. Вот, похоже, - если это у Карташ не разыгралась паранойя - и обнаружилась таковая. Ну, а там где слежка, там и до прослушки остается даже не шаг, а шажок.

Между прочим, по поводу того, о чем говорить между собой, а о чем не следует, Кацубой были даны четкие целеуказания. "Обо всем, - сказал тот, - исключая последние бурные события. Представь себе, старлей, что ничего не было - ни побега, ни платины, ни Туркмении, ни сходняка в шантарском метро. Вот исходя из этого и общайтесь между собой".

Это, в общем-то, было легко исполнимо, потому как, по негласному уговору, они с Машей, еще до появления на сцене Кацубы с его предложениями насчет Петербурга, не вспоминали ни тайгу, ни Туркмению, ни Шантарск. Слишком уж болезненная получалась тема.

Разумеется, Карташ поинтересовался тогда у Кацубы, придав голосу шутливое звучание: "Мы, что, впутываемся в шпионские игры?". Конечно, он и не надеялся на развернутый ответ, но рассчитывал, что сможет кое-что понять из любого ответа...

"Ты же военный человек, старлей, - ответил ему Кацуба, хитро подмигнув, - должен понимать, что к чему. Если ты вливаешься в ряды и встаешь под знамена, то изволь соблюдать субординацию. Ты солдат, я - командир. Приказы не обсуждаются, а исполняются. Ну ты представь солдата, которому говорят: копай канаву, - а он лезет с вопросами: дескать, вы сперва объясните, что в канаву положат, да каким стратегическим целям эта канава будет служить. Что тогда получится? Получится бардак, а не служба".

В общем, параноидальное ощущение, что за ними следят, как появилось, так и не отпускало. Хотя, опять же, не было каких-то реальных, осязаемых фактов, подтверждающих слежку. Так, никто вслед за ними из кафе "Бестемьян" не вышел, одни и те же лица в разных местах не мелькали, в общем, никаких серьезных зацепок, одно развопившееся чутье. С Машей своими подозрениями Карташ решил не делиться, нечего зря девушку тревожить, тем более, что ничего страшного в слежке нет...

В шесть часов вечера этого же дня Карташу пришлось выполнить еще одно "малэнькое, но атветственное" поручение. Маша осталась в гостинице, а Алексей, взявши такси, доехал до Витебского вокзала, там сел на пригородную электричку, проехал несколько остановок до платформы Купчино, где вышел и спустился в метро. И подземкой поехал обратно в город.

Видимо, эти странные перемещения, придуманные отнюдь не Карташом, преследовали цель еще больше укрепить возможных соглядатаев в том, что они, филеры, следят за нужными людьми. Хотя Алексей, как ни старался, не мог вычислить шпиков во встречных и попутных потоках горожан. Да и вообще, он поймал себя на том, что отвык от буйной столичной круговерти, что чувствует себя в толкучке непривычно, чуть ли не терялся - ну прямо как и полагается настоящему провинциалу. Вот ведь, блин, дожил! Шантарск, конечно, город крупный, а Ашхабад, бесспорно, город столичный, однако по ритму жизни те города все же иного, чем северная столица, порядка - тише, размереннее. Менее взведенные. Конечно, Питеру далеко по суетности и взбалмошности до Москвы, но на отвыкшего человека и здешняя жизнь действует оглушающе.

Тем вечером поездкой в метро дело не оканчивалось. Следуя все тем же приснопамятным инструкциям, Карташ выбрался на поверхность в заводском районе города, там быстро, опросив всего двух старушек, отыскал нужную улицу и уже без помощи аборигенов нашел двухэтажное здание из стеклами бетона. Одно оно такое наличествовало в окружающем пейзаже, состоящем из заводских корпусов, фабричных труб и кирпичных стен. Наверху - магазин сантехники, внизу - питейное заведение под вывеской "Рассвет". Подниматься на второй этаж Карташу было незачем.

Как разобрался Алексей, бар "Рассвет" располагался на равноудаленном расстоянии сразу от нескольких предприятий, работники которых и составляли клиентуру заведения. Войдя в "Рассвет", Карташ, что называется, смешался с толпой. Много их оказалось - тех, кто по окончании смены не спешил домой, к семье и детям, а предпочитал сперва пропустить чарку-другую водки в преимущественно мужской и, главное, понимающей компании. Поскольку Алексей оде! был вполне демократично, то на него не обратили ровным счетом никакого внимания.

А вообще, лучшего места для встреч придумать было трудно, тем паче - как нельзя лучше подходило сие место, если кому-то что-то требовалось незаметно передать. Тусклый свет грязных ламп, сизая завеса табачного дыма, непроницаемая, как лондонский туман, и битком народа. Только вот встречаться Карташу ни с кем не требовалось, равно как и что-то незаметно передавать. Причем Алексей даже в шутку пожалел про себя, что нет необходимости отрываться от погони - уж больно удобно было затеряться за спинами и незаметно выскользнуть через служебный выход.

Хорошее задание ему выпало, если разобраться. Стой за столиком, потягивай дешевое, но вполне съедобное пивко, покуривай, слушай треп про "сук-демократов и смешные зарплаты", можешь и сам что-нибудь вставить в том же духе. Тем более, никто не заставлял в приказном порядке брать за стойкой водку, которую тут наверняка бодяжат из технического спирта...

А вот зачем потребовалось забираться в такую дыру и дуть пиво из кружек с отколами и трещинами? Карташ, например, не мог ответить на этот вопрос. Нетрудно догадаться, как ломают головы над этим же вопросом те, кто проследил за ним. Если, конечно, кто-то следил...

Ага! Карташ не был уверен на все сто процентов, однако мелькнувшая в дыму морда показалась ему смутно знакомой. Где-то он видел эту физиономию, причем совсем недавно. Или в толпе, или еще где-то, не вспомнить. А может, все же паранойя? Чтоб там ни было, а подозрительный Карташу гражданин внимательно рассмотреть себя не дал - мелькнул и вновь растворился в табачных клубах. Да и бес ним, в общем-то...

Карташ честно, до последней точки исполнил выданные ему предписания: пробыл в баре минут двадцать, несколько раз пересек зал - сходил в туалет, подошел еще раз к стойке, свернул к окну, выглянул наружу. Дольше необходимого в "Рассвете" не задержался - сама по себе романтика подобных заведений его отнюдь не прельщала.

В гостиницу Алексей вернулся около девяти. "Ну и как, успешно прокатился по своим делам?" - потягиваясь, поинтересовалась Маша, которая, дожидаясь его возвращения в кресле перед телевизором, там и задремала. "Нормально, в самый раз", - ответил Карташ. Никакой другой полезной информации гипотетические слухачи в тот вечер более не получили.

Зато гипотетическую наружку они с Машей работой обеспечили сполна.

В театр было поздно, в музеи и на выставки - безнадежно поздно, в ночные клубы еще рано, да и к тому же - так полагали они с Машей - у них впереди еще уйма времени, чтобы сходить куда душе угодно. И они провели остаток вечера, фланируя по Невскому, сворачивая на прилегающие улицы, прогуливаясь по продуваемым всеми ветрами набережным. Вдобавок опять сходили в кино, а опосля заглянули в кабачок на углу Жуковского и Маяковской с живой музыкой и досыта наслушались "битлов" в исполнении питерских ребят. Карташ, хоть к фанатам ливерпульской четверки и не относился, однако ж вынужден был признать, что лабают пацаны весьма и весьма на уровне. В общем, как говорится, провели время простенько, но увлекательно.

Но Алексей весь вечер ловил себя на неприятном ощущении, будто все, что происходит - происходит не с ним, а с кем-то совсем другим. Уж больно странны все те события, в центре которых помещается человек под именем Алексей Карташ.

И следом накатывали мысли и того чище. Ну, а как вдруг он, Алексей Карташ, вовсе не вышел победителем из схватки на железнодорожной насыпи? И сейчас он не гуляет по-над рекой Невой, а валяется на сыпучем гравии с ножевой раной в груди? Рядом шумит тайга, на лицо падает тень от стоящего рядом убийцы и в последний миг проносится перед глазами версия непрожитой жизни. Довольно причудливая версия, признаться...

Алексей отгонял от себя эти липкие, как паутина, мысли: стоило им поддаться, и они могли завести в вовсе уж непроходимые дебри разума.

Но он и в кошмаре не мог предположить, что на следующий день будет желать как раз того, чтобы эти безумные мысли - что он, дескать, лишь домысливает, воображает жизнь, - оказались сущей правдой.

Поскольку правда в реальности была еще страшнее, еще кошмарнее: он собственными руками убил Машу.

На следующий день им пришло приглашение на презентацию.

Глава 4

Вход бесплатный

Арсенальная набережная, дом семь. Знаменитые "Кресты". "Академия", ежели на фене. Они же - следственный изолятор номер один. Они же - учреждение ИЗ сорок пять дробь один. Комплекс строений темно-красного кирпича, огороженных кирпичной стеной того же оттенка, расположившийся на Выборгской стороне, на самом берегу Невы. "Кресты" - потому что оба четырехэтажных ее корпуса выстроены, если посмотреть сверху, в форме "греческих", то бишь равноконечных крестов. Quadrata, если кто сечет по-ихнему. Про архитектора "Крестов", некоего Антония Томишко, есть такая легенда: дескать, по окончании строительства пришел он к царю и говорит, от волнения путаясь в словах: "Ваше, мол, величество, а я тут для вас тюрьму построил..." "Н-да? - хмурится Наше Величество. - Нет уж, брат, это не для меня, это для себя ты крытку смастрячил..." И засадил архитектора в тайную одиночку (к слову сказать, тогда все хаты в "Крестах" были одиночными.) Там и сгинул Антоний, заживо замурованный. И, дескать, до сих пор та камера не найдена, существует где-то на территории, а неприкаянный призрак бедолаги по ночам бродит коридорами и стенает... Брехня, конечно, однако ж могилка Томишко и в самом деле не сохранилась, так что байка сия живет и по сей день... Елки-палки, каких имен собранье, как сказал классик, кто в "Крестах" только не сидел - Троцкий, Керенский и папа Набокова, Малевич, Заболоцкий и Лев Гумилев, Жженов, Бродский, Олег Григорьев... А вот теперь и имя Алексея Карташа будет вписано в почетную книгу сидельцев...

Это он так пытался развлечь себя. Не помогало ничуть.

"Автозак" притормозил, послышались лязг и скрежет, и сквозь Южные ворота "ЗИЛ" вкатил на территорию "Крестов".

Пассажиры притихли: прониклись, наконец. Да и Карташ почувствовал трепет, аж передернуло всего - англичане называют это "гусь прошел по моей могиле". Совсем как парень из братанов Стругацких, попадающий на Зону - тот тоже всякий раз чувствовал содрогание и мурашки. Ну, а "Зона", "Кресты" - какая, на фиг, разница...

Остановились. И некоторое время не происходило ничего.

- Чего стоим-то? - напряженным шепотом спросил кто-то.

- Чего, чего, - огрызнулся "адидас". - Машину снаружи осматривают... А ты торопишься, что ли, куда-то?!

Распахнулась дверца, конвоир скомандовал скучным голосом:

- Выходи давай. И, это, стройся.

Поодиночке спрыгнули на свежий снежок, построились в неровную шеренгу. Уже было темно, пустынную заснеженную территорию освещали прожекторы. Оцепления вертухаев с автоматами и с рвущими поводок собаками поблизости не наблюдалось, лишь мялись от скуки трое прапоров. Без автоматов.

И вообще без оружия. С беззвездного черного неба на "Кресты" смотрела желтая луна.

- Короче, я сейчас буду фамилии называть, а названный должен говорить: "Я!", - четко и громко. Ясно? Поехали, - сказал топчущий снег в ожидании гостей коренастый человек в камуфляже и с седыми усами.

- Комендант, - сказал кто-то шепотом. - И че он на воздух вылез, обычно внизу всегда встречал...

В сумерках звания коменданта было не разглядеть, однако ни злобы, ни презрения в голосе не слышалось. Говорил он деловито и отрывисто, как человек, нелюбящий тратить время попусту. Посмотрел на верхнюю из кипы папок в руках, прочитал:

- Мишкин!

- Я... - откликнулся "адидас".

- Имя-отчество.

- Пал-Иваныч.

- Статья.

- Сто шестьдесят первая, часть вторая, пункт "а".

- Место рождения.

- Волгоград...

И так далее - с некоторыми вариантами: иногда кроме места усач спрашивал и дату рождения, или, скажем, адрес прописки, или еще что-то. Когда очередь дошла до вроде бы знакомого бледнолицего, который искоса разглядывал Карташа по пути, Алексей прислушался внимательнее, но названные ФИО опять же ничего ему не сказали: какой-то там Крикунов Родион Сергеевич, осужденный по статье сто шестьдесят третьей, часть три, пункт "г". Серьезная статья. Ну и что? Ну и ничего.

Наконец с формальностями покончили. Усатый взял папки под мышку и, скомандовав: "Пошли за мной. И не растягиваться", - повел цепочку арестованных к мрачному приземистому строению с тускло освещенными подвальными окнами. Сооружение выглядело весьма мрачно и навевало мысли о энкавэдэшных застенках.

В тот подвал и спустились - обширное помещение с низким потолком, выложенное блеклым кафелем, с шаткими лавками по периметру.

А дальше настало время оформления постояльцев гостиницы под названием "Кресты": процедура насквозь бюрократическая и оттого изнурительная сильнее, нежели любой допрос у следователя. Одна радость случилась поначалу: рассадили их по одиночкам, и Алексей наконец-таки жадно закурил. А потом понеслось...

Инструктаж насчет того, что любая попытка к побегу будет вредна для здоровья: "распишись-ка". Шмон одежды и личных вещей. Деньги, мобильники, колюще-режущее, шнурки-галстуки-ремни и тому подобное изымается, взамен выдается квитанция - дескать, будешь выходить, вернем. Распишись-ка. (Причем деньги можно положить на лицевой счет и официально покупать что-нибудь в "Крестах" типа как по безналу. Удобно, блин. Денег у Алексея было тысячи три.) Хорошо хоть, бритву одноразовую и зубную щетку не изъяли...

Фотографирование.

"Пальчики".

Осмотр у врача. "Флюшка" - флюорография, проверка на тубер и на вшивость, анализ крови на СПИД и прочую каку. Плюс - осмотр тела на предмет гематом и иных повреждений; при наличие таковых - обязательная запись. ("А это зачем?" - поинтересовался Алексей. - "А это затем, - равнодушно сказал лепила, - чтобы ты потом не вопил, будто фингалов тебе здесь злые цирики понаставили".) Плюс - подробный осмотр организма на предмет "контрабанды": а вдруг ты за щекой "марки" вперемешку с бритвами несешь, а в заднице - ствол?..

"Прожарка", баня, то есть, с местным колоритом: тугие горячие струи, клубы пара, голые тела - некоторые синие от наколок...

Наконец, выдача матраца-одеяла-подушки-миски-кружки-ложки: "распишись-ка". Прапор, который выдачей заведовал, наметанным глазом оглядел небогатый прикид Алексея, хотел было предложить помощь насчет "продать-купить", но, наткнувшись на угрюмый взгляд, ничего не сказал.

Ну, вроде, все.

Оделись, выстроились, и в сопровождении усача гуськом двинулись на свежий воздух. Шли недолго - до поста в этом же здании, где их уже поджидал очередной камуфляжник с лейтенантскими погонами, такой же деловитый и сурьезный. И все по новой: фамилия, за что определен в "Кресты" - и далее по тексту. На вопрос за что сидишь "адидас" вскинулся:

- Да ни за что, командир. Ментам просто палку срубить надо было, вот и повязали на улице, бля буду!

Сержант устало поднял взгляд и спросил:

- А по версии следствия?

"Адидас" тут же стух и проворчал, запахивая полы куртки:

- Ну, если по версии... То, как водится... грабеж. Это... группой лиц по предварительному сговору.

- То-то...

После чего сержант споро распределил вновь поступивших клиентов по корпусам, и разбившиеся на две группки, ведомые цириками, постояльцы разошлись в разные стороны.

Через двор, в обход двухэтажного строения, по расчищенной дорожке налево. Разговорчики в строю прекратились, все как-то прониклись и осознали: вон она, последняя пересадочная станция, транзитный вокзал, откуда некоторые отправятся дальше - в увлекательное турне по лагерям и "химиям", а иным, дай-то бог, посчастливится не попасть на поезд и вернуться к обыденной жизни... Молчали и конвоиры, и лишь снежок скрипел под ногами - "хрусть, хрусть...". Темнел на фоне подсвеченного луной неба купол "крестовской" церкви.

Вошли в корпус, тот, что расположен дальше от Невы; скучающий человек в будке нажал кнопку, щелкнул замок, впередиидущий конвоир открыл дверь - плексигласовую, помутневшую от времени и частых касаний плиту, примастряченную к решетке, - позадиидущий дверь закрыл. Короткий коридор, еще одна дверь...

И вот они в центре "креста", куда сходятся диаметральными лучами отделения четырехэтажного корпуса. Наверное, Алексей должен был ощутить что-то вроде смятения: он на перекрестке четырех дорог, где налево пойдешь - в камеру попадешь, направо - то же самое, прямо-назад - аналогично... но разум наотрез отказывался от символических аналогий и поэтических сравнений. Все было прозаично и примитивно: пол, опять же, выложен плиткой, желто-красной, по стенам тянутся металлические огражденные переходы, соединяющие между собой галеры - коридоры с камерами, над головой натянута сетка, совсем такая же, как в лестничных пролетах некоторых "сталинок" - во избежание случайного (а, скорее всего, преднамеренного) падения вдребезги несознательных граждан.

Еще одна беседа с представителем племени надзирателей, на этот раз беседа тет-а-тет, с ласковым заглядыванием в глаза, задушевная - сил нет. Ни дать ни взять, на приеме у психиатра. Да и вопросики плешивый майор задавал под стать психиатрским: ни о чем. Может быть, он и сам не вполне въезжал, о чем спрашивает будто бы невзначай, между делом, за разговором. А может быть, просто скучно парню, поболтать не с кем... Ну, типа: на зоне служил, да, старлей? И как там? Ага... Куришь? И я тоже. А ты наш, православный?.. Да ни к чему, просто так спросил. Кстати, в Чечне не был? А мне вот довелось, две пули в бедре вот от мусульман окаянных... ну да ладно, не о том мы. Вот вижу, в несознанку играешь. Это, конечно, не мое дело, совершал ты преступление или нет, но на ментов-то зла не держишь, что укатали? Ну и правильно, у них своя работа, у нас своя... Первая ходка, да? А тачку водишь? И я вожу. Ну да, гаишники обурели вконец, а что делать - все кушать хотят, правда?..

И так далее. Наконец майор вздохнул, потянулся, сделал отметку в какой-то табличке, заключенной в фанерную рамку, похожую на биту для лапты, и кивнул ожидающему вертухаю:

- Давай-ка в четыре-шесть-*.

В сопровождении вертухая поднялись по гремящим ступеням на третий этаж, сопровождающий отдал бумажки очередному охраннику. Охранник посмотрел на Карташа одним глазом, как курица на зерно, и буркнул ворчливо:

- Прямо по галере до камеры доходишь, своими ножками, и там останавливаешься, понял? Спокойно доходишь, понял? Нет у меня людей за ручку тебя водить.

Чего ж не понять...

Карташ прошел по галере на ватных ногах, как будто в конце его ждала "стенка", увидел трафаретную надпись на двери "46*" и послушно остановился.

Кто именно его подставил, Алексей сейчас старался не думать. Может быть, объект, для которого плела свою загадочную паутину контора Глаголева, расшифровал Карташа и решил устранить помеху в лице старлея. Ну, при таком раскладе, Кацуба, дай бог, вытащит... если, конечно, захочет... А вот ежели так и было задумано во имя каких-то там высших целей, и посадка Алексея является неотъемлемой частью Глаголевой схемы... Об этом размышлять не хотелось. Карташ полагал себя реалистом и касательно гуманизьма конторы иллюзий не питал, но - от этого легче не становилось. Так что на данный момент он знал только одно - как, впрочем, и все попадавшие в аналогичную ситуацию, во все времена, во всех странах на всех континентах: тебе не поможет никто, кроме тебя. Или кроме совсем уж фантастической ситуации. В каковую, после всего случившегося (а если откровенно, то и до), Карташ не верил.

- Лицом к стене повернись-ка, - услышал он за спиной и ненароком оглянулся.

Сзади оказалась фигуристая тетка в форме, с забранными в пучок непослушными волосами, подошла, пока Карташ мозговал о своей судьбинушке.

- Давай, давай...

Алексей повернулся лицом к бледно-зеленой стене.

Рыжая с грохотом провернула ключ в замке.

И Карташ мысленно вознес мольбу Господу, собрался, готовясь к худшему. В том, что его ждут с нетерпением, распростертыми объятьями и, весьма вероятно, заточками, сомневаться не приходилось: "тюремное радио" наверняка уже сообщило, что к ним едет бывший вертухай. На перо, разумеется, не поставят, но жизнь постараются устроить такую, что и гестаповские застенки покажутся Французской Ривьерой, это к прокурору не ходи...

За все время службы при полкаше в комиссии по контролю за исполнением наказаний, Карташ, хоть в тюрьмы ни разу не заглядывал, зато с различными инспекциями посетил чертову тучу исправительно-трудовых учреждений; бывал в "красных" зонах, наведывался и в "черные". Видывал ИТУ, где царит форменный беспредел - либо со стороны оперов, либо со стороны контингента, без разницы, - и ИТУ, где имел место быть относительный порядок. Да и сам ведь, кстати, после истории с генеральской дочкой, после опалы вертухаил, - слава богу, на вполне мирной и спокойной зоне... ну, если не считать, конечно, финального "Пугачевского" бунта. Так вот, с инспекциями он объездил чуть ли не всю страну, и везде, везде видел одно и то же. Поэтому сейчас Алексей ничуть не сомневался в дальнейшем ходе событий, в том, что его ждет. Камера наверняка - метров пятнадцать квадратных, рассчитанная душ на десять; камера, в которую запихнуто человек тридцать. Авторитетные товарищи, ясное дело, расположились на козырных местах, возле забранного решеткой окошка, отгородившись от прочих ширмочкой или занавесочкой - границей, за которую переступать имеют право лишь избранные да специально приглашенные - для разруливания каких-либо вопросов. У них и холодильничек наверняка присутствует, а может, и телевизор имеется. Прочие же вынуждены делить оставшуюся площадь "по-честному". Спать по очереди, хавать по очереди. Зачмуренные тоскуют под нарами или возле параши. Воняет сыростью развешенного в проходе бельишка, человеческим потом, табаком, чифирем. Каждого вновь прибывшего, и Карташа в том числе, ждет "прописка" - жестокое и унизительное испытание, устраиваемое верховодящими расписными (или же бритыми) с целью определить статус новенького. И от того, как поведет себя этот новенький, будет зависеть его дальнейшая судьба - что в хате, что, не приведи бог, в лагере: станет он "петушком", "машкой", то бишь опущенным, станет ли простым "мужиком" или же добьется уважаемого положения в "обществе" - пусть и не будучи вором. А "прописывать" его будут не по-детски, это факт: смотри выше пассаж о бывшем вертухае...

Наконец, дверь распахнулась, и Карташ шагнул за порог.

- Здравствуйте, люди, - на автомате сказал он.

И осекся. Дверь с лязгом захлопнулась за его спиной.

Приехали. Здравствуйте, девочки. А также - здравствуй, жопа, Новый год...

Нет, поздоровался он правильно, не в том дело. Любое другое обращение могло резко добавить ему штрафных очков. Скажи он "мужики", и у обитателей хаты тут же появится претензия: какие мы тебе, на фиг, "мужики", чмо?! И - бац по печени. "Пацаны" тоже не катит: "поцан" по-еврейскому значит, как говорят, "маленький пенис", так что - бац по печени. "Братаны"? Да какие мы тебе братаны, то же мне, родственничек выискался! Бац. И так далее...

Осекся он по совершенно другой причине, и мысли заскакали в голове со скоростью вращающихся барабанов игрального автомата.

Единственное, что угадал Карташ в своих предположениях, это наличие окна, развешенного белья и холодильника. На самом же деле камера была далеко не пятнадцать, а всего лишь квадратных метров восемь площадью, и была она шестиместной - трехъярусные нары по обе стороны от входа, и обитало в ней ровно три человека, с любопытством разглядывающих нового постояльца. Краем глаза Карташ успел отметить накрытую "поляну" на поворачивающимся столике, примастяченном к ножке нар по левую руку - белый хлеб, колбаска, лучок, сыр, даже, япона мать, бутылочка водочки. Имелся также настоящий унитаз, а не параша...

Вот и вспыхнуло в мозгу кошмарное: малочисленность камерного населения, малогабаритность площади, относительная комфортность и полный стол хавки означает одно: привели его к тем самым отморозам, которые по заказу мочат кому-то неугодных. Нет человека, как говорится, - нет проблемы. То есть, проблемы, конечно, будут - у сизошного начальства, бумажки там всяки-разны, отписки и объяснения, как, мол, получилось и кто виноват в том, что подследственный Карташ споткнулся, болезный, о порожек и в падении напоролся жизненно важными органами на край унитаза восемь раз. Но сии проблемы заказчика, надо думать, волнуют мало. Плавали, знаем... А также смотрели телевизор и читали книжки.

Нет.

Да нет же!

Не может быть. С таким старанием закрывать его - и только ради того лишь, чтобы трое уродов вогнали ему сейчас заточку в печень? Не бывает. Это уже паранойей попахивает...

- И тебе привет. Ну, че встал на пороге, сосед, ну и заходи, - с ленцой пропел штымп, лет эдак пятидесяти, в спортивном костюме, полулежащий на нижней полке нар и даже не пошевелившийся при Алексеевом появлении.

Зато двое его сокамерников, до того занимавшиеся своими делами, проявили живейшее любопытство. Один сел, отложив потрепанную книжку в мягком переплете, свесил ноги с верхней полки нар, пошевеливая пальцами под шерстяными полосатыми носками, и уставился на Карташа - совсем как биолог на какую-нибудь редкую животину на лабораторном столе, второй же, у окошка, затушил окурок в ярко-красной пепельнице с надписью "Marlboro", подошел, поправил очки на переносице и скрестил руки на груди: мол - "ну и чего пришел?". Причем все трое были вида насквозь ментовского. "Красная" хата, что ль?.. Алексей сделал шаг внутрь камеры, только один шаг, и тут же лежащий на нижней полке негромко приказал:

- Стой-ка, братан.

И почесал живот. В камере пахло свежевымытым при посредстве "Ваниша" полом.

Алексей напряженно замер. Ага, "братан" все ж таки, надо же... И что теперь? Оскорбиться? А на что? Пока его, вроде, никто не оскорблял...

- Табуреточку вон ту видишь, одесную? - спросил исследователь холодильника. - Так что шмотки кидай на свободную шконку, - взмах рукой, - а сам присаживайся.

Шаткая табуретка действительно имела место неподалеку, между умывальником и "дальняком"1, как специально для него приготовленная. А "шконкой", судя по всему, именовались здесь нары - в Пармском лагере они назывались "шкондари", - и говоривший указывал на койку верхнем ярусе слева. Карташ мгновенье подумал и подчинился: положил скатку из постельного белья на нары и послушно сел на табурет. Быть покладистым в чужом монастыре - лучшая тактика. Тем более, мочить пока точняк не собираются. Так, присматриваются и принюхиваются...

- Эдик, - сказал лежащий и почесывающийся.

Не, не фига, это он не представлялся - это он приказ отдавал, и только что куривший очкарик немедля вразвалочку подошел к сидящему на табуретке Карташу, буркнул: "Извини, братан, не дергайся", - и быстренько пальцами прошерстил его волосы. Ага, старший по камере, следовательно, тот, что возлежит на коечке... пардон, на шконке.

Тем временем, очкарик то ли по имени, то ли по кликухе Эдик закончил медосмотр головной части Карташа и отрапортовал, не поворачиваясь:

- Череп чистый, Дюйм.

А потом наклонился к Алексею:

- А грибочков нам не принес, а, сосед?

Пока Карташ судорожно вспоминал, что на блатном жаргоне означает "грибочки", Эдик пояснил:

- "Колеса" сымай. И "сырки" тоже.

Ах, в этом смысле...

Алексей снова подчинился - на автомате снял туфли и стянул носки, непрестанно сканируя обстановку. Акцией вроде не пахло, но в воздухе прямо-таки было разлито напряжение... нет, не напряжение - некое болезненное внимание к его персоне, пристальное, тягостное. И в голове опять промелькнуло идиотское: обувку с трупа себе оставляют, скоты... Но он тут же бредовую мысль отогнал. Пока ничего угрожающего - чистюли просто заботятся о санитарном состоянии камеры, вот и все. И плевать им, что лепила Карташа уже пользовал - потому как береженого бог бережет...

Тем временем названный Эдиком (совершенно неопределенного возраста субъект, то ли восемнадцати годков отроду, а то и всех сорока, с жиденькими, мышиного цвета волосами на косой пробор) так вот он наклонился к его ногам, осмотрел ногти, ступни, принюхался. Выпрямился, отошел к нарам, сообщил старшему:

- И тут нормалек, грибков вроде нема. Короче, Дюйм, чистый "вован"2 попался, вот чудо-то... Обувайся.