преступлений.
товарок, уже неспособные причинить мне какой-либо вред (они ушли из этого
мира по ступенькам лестницы, ведущей на виселицу, которая часто угрожала и
мне) знали меня под именем Молль Флендерс; поэтому позвольте мне выступать
под этим именем, пока я не наберусь решимости признаться, кем я была и кто я
теперь.
каком-то в точности не знаю, - существует королевский приказ, в силу
которого дети преступника, приговоренного к смертной казни, к галерам или к
ссылке, остающиеся обыкновенно без всяких средств вследствие конфискации
имущества родителей, немедленно берутся в опеку правительством и помещаются
в приют, называемый Сиротским домом, где их воспитывают, одевают, кормят,
учат, а при выходе оттуда готовят к ремеслу или отдают в услужение, так что
они получают, полную возможность добывать себе пропитание полезным и честным
трудом.
бедной, покинутой девочкой, без друзей, без одежды, без помощи или
помощника, как выпало мне на долю и вследствие чего я не только испытала
большие бедствия, прежде чем могла понять или поправить свое положение, но
еще ввергнута была в порочную жизнь, которая приводит обыкновенно к быстрому
разрушению души и тела.
кражу, едва стоящую упоминания: она утащила три штуки тонкого полотна у
одного мануфактурщика на Чипсайде. Подробности слишком долго рассказывать, и
я слышала их в стольких версиях, что положительно не могу сказать, какая из
них правильна.
свой живот, что ее нашли беременной и исполнение приговора было отсрочено на
семь месяцев; за это время она произвела меня на свет, а когда оправилась,
приговор вошел в силу, но в смягченном виде: она была сослана в колонии,
оставив меня, шестимесячную малютку, притом, надо думать, в дурных руках.
рассказать что-нибудь о себе иначе как с чужих слов; достаточно упомянуть,
что я родилась в том несчастном месте, и не было прихода, куда бы можно было
отдать меня на попечение на время малолетства; не могу объяснить, как я
осталась в живых, знаю только, что какая-то родственница моей матери, как
мне передавали, взяла меня к себе, но по чьему распоряжению и на чей счет
меня содержала, ничего мне не известно.
людей, известных под названием цыган или египтян; но думаю, что я была у них
недолго, потому что они не изменили цвета моей кожи, как делают со всеми
детьми, которых уводят с собой; ничего не могу сказать, как я к ним попала и
как от них вырвалась.
сама покинула их там (то есть спряталась и не захотела идти с ними дальше),
но я не в состоянии рассказать какие-либо подробности; помню только, что,
когда меня взяли приходские власти Колчестера, я сказала, что пришла в город
с цыганами, но не захотела идти с ними дальше и они меня бросили, но куда
ушли - не знаю; за цыганами была послана во все стороны погоня, но, кажется,
их не удалось найти.
закону, не обязаны были заботиться обо мне, однако, лишь только стало
известно мое положение и что для работы я не гожусь, так как было мне всего
три года, городские власти сжалились надо мной и взяли меня на свое
попечение, как если бы я родилась в этом городе.
бедной, но знававшей лучшие времена, которая добывала себе скромное
пропитание тем, что ухаживала за такими детьми, как я, и снабжала их всем
необходимым, пока они не достигали возраста, когда могли поступить в
услужение или зарабатывать хлеб самостоятельно.
чтению и шитью; так как вращалась она когда-то в хорошем обществе, то
воспитывала детей с большим искусством и большой заботливостью.
будучи сама, во-первых, очень скромной и набожной, во-вторых, очень
домовитой и опрятной и, в-третьих, с хорошими манерами и безукоризненного
поведения. Таким образом, если не считать скудной пищи, убогого помещения и
грубой одежды, получали мы такое светское воспитание, точно в танцевальной
школе.
что городские власти распорядились отдать меня в услужение. Я очень мало что
могла бы делать, куда бы меня ни определили, разве только быть на побегушках
или состоять судомойкой при кухарке; мне часто так говорили, и я очень этого
боялась, потому что питала непреодолимое отвращение к черной работе,
несмотря на свою молодость; и я сказала своей воспитательнице, что, наверно,
смогу зарабатывать на жизнь, не поступая в услужение, если ей будет угодно
позволить мне; ведь она научила меня работать иглой и прясть грубую шерсть,
что является главным промыслом того города; и если она согласится оставить
меня, я буду работать на нее, и буду работать очень усердно.
покладая рук и плакала с утра до ночи; и так я разжалобила добрую,
сердобольную женщину, что она наконец стала за меня тревожиться: очень она
меня любила.
трудились, добрая наша воспитательница села прямо против меня, не на своем
обычном месте, ко как будто нарочно с целью наблюдать за моей работой, Я
исполняла какой-то заданный ею урок - помнится, метила рубашки. Помолчав
немного, она обратилась ко мне:
ты плачешь?
умею работать по хозяйству.
научишься. Тебя не приставят сразу к тяжелой работе.
бить и служанки будут побоями заставлять меня работать. Я маленькая, и мне
тяжело работать! - И с этими словами я так разрыдалась, что не могла больше
говорить.
меня покамест в услужение; она велела мне не плакать, сказав, что поговорит
с господином мэром и что меня не отдадут в услужение, пока я не подрасту.
что я пойду когда-нибудь в прислуги, страшила меня; даже если бы моя
воспитательница сказала, что меня не тронут до двадцати лет, это нисколько
бы меня не утешило; я вечно бы плакала от одного страха, что дело этим
кончится.
ты не подрастешь.
выдержала и расхохоталась, как вы легко можете себе представить.
мной. - И вы думаете сделаться барыней, если будете шить да прясть?
уедешь!
сказала я таким умоляющим тоном, что добрая женщина разжалобилась, как она
признавалась мне впоследствии.
одевать маленькую барыню? - проговорила она, с улыбкой глядя на меня.
отвечала я.
провизия обойдется дороже.
- позвольте мне только жить с вами.
слезами.
непринужденными; но столько в них было простодушия и столько горячего
порыва, что добрая, жалостливая женщина тоже заплакала, разрыдалась, как и
я, взяла меня за руку и увела из классной комнаты. "Ладно, - говорит, - ты
не поступишь в прислуги, ты будешь жить со мной", - и слова ее на этот раз
меня успокоили.
разговор и обо мне, и добрая моя воспитательница рассказала господину мэру
всю эту сцену; тот пришел в такой восторг, что позвал послушать жену и двух
дочерей, и вы можете себе представить, как весело все они смеялись.
навестить мою старую воспитательницу, посмотреть ее школу и детей. Посидев
немного, жена мэра спрашивает: