попутного ветра и тихой погоды (ни одно из них не сбылось, - но тем милее
она мне сейчас), а также те бесчисленные проявления подлинно женского такта,
благодаря которому без особо хитроумных уверток и уж слишком искусных, шитых
белыми нитками построений - ей со всею ясностью удалось доказать, что
молодым матерям, находящимся по одну сторону Атлантического океана, рукой
подать до своих детишек, оставшихся по другую его сторону, а то, что
непосвященному кажется далеким путешествием, для посвященных - всего лишь
пустая забава. Пусть долгие годы будет легко на душе у этой девушки, и пусть
ничто не омрачает ее веселого взора!
превратилась в нечто и вовсе грандиозное, и иллюминатор казался чуть ли не
окном-фонарем, выходившим на морской простор. Итак, мы снова поднялись на
палубу в наилучшем расположении духа, а там шла такая кипучая подготовка к
отплытию, что поневоле становилось весело на душе и кровь бурлила и быстрее
бежала по жилам в это ясное морозное утро. Вокруг величавые суда медленно
покачивались на волнах, и маленькие катера с шумом плескались в воде, а на
пристани стояли толпы народа, которые "в трепетном восхищении" взирали на
знаменитый быстроходный американский корабль. Несколько человек "принимали
на борт молоко", или, иначе говоря, загоняли на пароход корову; другие -
доверху набивали ледники свежей провизией: мясом и зеленью, бледными тушками
молочных поросят, десятками телячьих голов, говядиной, телятиной, свининой и
несметным количеством дичи; третьи - сматывали канаты и возились с
конопатью; четвертые - спускали в трюм тяжелые грузы, а за огромной грудой
пассажирского багажа едва виднелась голова эконома, взиравшего на все с
видом полнейшей растерянности; и казалось, нигде, а главное - ни в чьих
мыслях нет места ничему, кроме приготовлений к этому внушительному
путешествию. Все было неотразимо прекрасно: и яркое холодное солнце, и
бодрящий воздух, и подернутая рябью вода, и на палубе тонкая белая корочка
утреннего ледка, который ломается с резким и веселым хрустом, едва на него
ступишь. Когда же мы снова очутились на берегу и, обернувшись, увидели на
мачте веселые яркие флажки, обозначавшие название судна, а рядом с ними
полоскавшийся на ветру красивый американский флаг с полосами и звездами, нам
вдруг показалось, будто все это и огромное расстояние в три с лишним тысячи
миль, и долгие шесть месяцев отсутствия - уже промелькнуло и растаяло в
тумане прошлого; будто судно отплыло в Америку и снова вернулось обратно, и
уже наступила весна, и мы только что прибыли в Кобургский док в Ливерпуле.
морю легче переносится, если питаться черепашьим супом и холодным пуншем из
белого рейнвейна, шампанского и кларета, а также всяческими легкими
закусками, обычно в неограниченных количествах входящими в меню хорошего
обеда, - в особенности если оно полностью предоставлено на усмотрение моего
непогрешимого друга, мистера Редли из отеля "Аделфи"*. Или, может быть,
напротив - кусок простой баранины да стаканчик-другой хереса были бы менее
способны превратиться в инородное вещество, вызывающее неприятное ощущение?
Мне лично кажется: будет ли человек умерен иди невоздержан накануне отплытия
- это не имеет существенного значения, ибо, как говорится: "Конец всегда
один и тот же". Но как бы там ни было, я знаю, что обед в тот день был
несомненно превосходный и состоял он из всех перечисленных выше блюд и
множества других, которым мы отдали должное. И мы благополучно перенесли
испытание и даже были веселы, насколько могли, но только, как бы по
молчаливому уговору, избегали каких-либо упоминаний о завтрашнем дне - как
это бывает, вероятно, между сердобольными тюремщиками и слабонервным
узником, которого на следующее утро должны повесить.
прямо забавно наблюдать, как все старались поддержать разговор, чтобы он ни
на минуту не прекращался, и как все были необыкновенно веселы. Вымученное
остроумие каждого члена нашей маленькой компании не больше походило на его
обычную веселость, чем запах оранжерейного горошка по пяти гиней за четверть
- на разлитый в воздухе аромат цветущих лугов и на вспоенной дождем земли.
Но по мере того как стрелка часов приближалась к часу пополудни, когда
надлежало подняться на борт, - этот поток красноречия, несмотря на самые
отчаянные усилия, стал мало-помалу иссякать, пока, наконец - поскольку стало
ясно, что все попытки тщетны, - мы не отбросили всякое притворство и не
начали вслух размышлять о том, где мы будем в этот час завтра, послезавтра и
так далее. Мы вручили тем, кто намеревался вернуться в город в тот же вечер,
множество всяких посланий, которые следовало непременно передать нашим
родным и знакомым возможно скорее после прибытия поезда на вокзал
Юстон-сквер*. В подобные минуты вспоминаешь всегда кучу важных дел и
необходимых поручений, и мы все еще были заняты этим, как вдруг обнаружили,
что уже крепко-накрепко впаяны в сплав, состоящий из пассажиров, друзей
пассажиров и багажа пассажиров, и вместе с этим сплавом переместились на
палубу маленького пароходика, который, конвульсивно вздрагивая и пыхтя,
двинулся по направлению к пакетботу, вышедшему вчера днем из дока и
стоявшему сейчас поодаль на якоре.
расплываются в сгущающемся тумане зимнего дня; все указывают рукой в одном
направлении" и со всех сторон слышны удивленные и восторженные возгласы: "О,
какой красивый!", "Какой нарядный!" Даже ленивый джентльмен в шляпе
набекрень, который весьма успокоительно подействовал на многих, когда,
засунув руки в карманы и позевывая, с небрежным видом спросил другого
джентльмена, не едет ли и он "на ту сторону", точно речь шла о переправе
через реку на пароме, - даже и этот джентльмен снисходительно бросает взгляд
на пакетбот и кивает головой, как бы говоря: "Ну, тут дело чистое".
Думается, сам премудрый лорд Бэрли* не кивал и вполовину так
многозначительно, как этот всемогущий ленивый джентльмен, который
(неизвестно откуда, но это уже знали все на борту) тринадцать раз пересек
океан без единого неприятного происшествия! Есть тут и еще один пассажир,
закутанным с головы до пят; при виде его остальные хмурятся, уничтожая его
презрительными взглядами: говорят, он робко поинтересовался, давно ли пошел
ко дну бедный "Президент". Он стоит рядом с ленивым джентльменом и со слабой
улыбкой выражает надежду, что эта штука судно достаточно крепкое. И ленивый
джентльмен, взглянув сначала вопрошающему в глаза, а затем пытливо
посмотрев, каково направление ветра, неожиданно и зловеще отвечает, что,
должно быть, так. После этого ленивый джентльмен сразу низко падает в глазах
общества, и пассажиры, пренебрежительно поглядывая на него, нашептывают друг
другу, что он осел и мошенник и явно ничего не смыслит в таких вещах.
храбро дымит, многообещающе заверяя в его серьезных намерениях. Уже из рук в
руки передают ящики, сундуки, саквояжи и картонки, и все это с
головокружительной быстротой грузится на судно. С офицеры в нарядной форме
стоят у трапа, помогая пассажирам взобраться на палубу и поторапливая
матросов. Через пять минут маленький пароходик совсем опустел, а пакетбот
был мгновенно битком набит живым грузом. В каждом уголке и закоулке -
десятки пассажиров; они ползут внутрь судна со своим багажом, спотыкаясь по
дороге о чужой; удобно располагаются не в тех каютах, где следует, и создают
ужасающий переполох, когда приходится выбираться; с яростью дергают ручку
запертой двери или пытаются пройти там, где нет прохода; засыпают
невыполнимыми поручениями растрепанных очумелых стюардов, заставляя их
бегать взад и вперед по палубам, где свищет ветер, - короче говоря,
поднимают самую невообразимую суматоху. И среди этой суеты по штормовому
мостику, хладнокровно попыхивая сигарой, прогуливается ленивый джентльмен,
как видно, не обремененный ни багажом, ни даже провожающими; это независимое
поведение снова возвышает его в глазах тех, у кого хватает времени наблюдать
за ним, и всякий раз, как он бросает взгляд вверх, на мачты, или вниз, на
палубу, или за борт, они смотрят туда же, как бы спрашивая себя, не заметил
ли он там чего-либо подозрительного, и надеясь, что он не откажет в
любезности сообщить им, если действительно что-нибудь не так.
каким мы надеялись его видеть! Ладно скроенный, плотно сбитый, подвижной
человечек с румяным приветливым лицом, взглянув на которое так и хочется
пожать ему сразу обе руки, и с ясными честными голубыми глазами, в которых
приятно видеть собственное искрящееся отражение.
с пароходика: "До свидания, до свидания!" Троекратные приветствия с катера,
троекратные приветствия с нашего корабля; снова троекратные приветствия
пароходика, - и они исчезли из виду.
последних мешков с почтой хуже всего. Если бы мы могли отплыть под
приветственные возгласы провожающих, то поездка наша началась бы подобно
триумфальному шествию, но стоять на якоре в течение двух часов и больше,
затерявшись в мокром тумане, уже не находясь дома и еще не отплыв на
чужбину, - тут волей-неволей погрузишься в пучину скуки и уныния. Но вот,
наконец, - точка в тумане! Что-то движется. Да это тот самый катерок,
которого мы ждем! Вот это кстати! На капитанском мостике показывается
капитан с большим рупором; офицеры становятся по своим местам; матросы все
наготове; гаснущие надежды пассажиров разгораются; коки прерывают свою
аппетитную работу и с интересом выглядывают из дверей камбуза. Катерок
подходит к пакетботу; на палубу кое-как втаскивают мешки с почтой и пока что
бросают куда попало. Снова троекратные приветствия, и едва первый звук их
достиг наших ушей, судно содрогнулось, подобно могучему великану, в которого
только что вдохнули жизнь; два его огромных колеса с силой сделали первый
оборот, и благородный корабль, подгоняемый ветром и течением, гордо
двинулся, рассекая бурлящие и вспененные воды.
ГЛАВА II