проема. Переплет решетки был настолько редкий, что не помешал ему просунуть
руку меж двух прутьев и облокотиться на поперечину, что придавало его позе
непринужденность.
тюремная сырость, тюремные обитатели - на всем сказывалось пагубное действие
заключения. Лица людей побледнели и осунулись, железо заржавело, камень
покрылся слизью, дерево сгнило, воздух был спертый, свет - мутный. Как
колодец, как подземелье, как склеп, тюрьма не знала сияния дня, и даже среди
пряных ароматов где-нибудь на островах Индийского океана сохранила бы в
неприкосновенности свою зловонную атмосферу.
Нетерпеливым движением плеча он плотней запахнул свой широкий плащ и
проворчал: "Черт возьми это проклятое солнце, хоть бы раз заглянуло сюда".
высмотреть что-то внизу, куда уходила лестница, и выражением своего лица
напоминал голодного зверя. Но во взгляде слишком близко посаженных глаз не
было ничего от царственной гордости львиного взора; то был взгляд
пронзительный, но неяркий, - словно нацеленное острие клинка, которое почти
не видно, если смотреть на него в упор. Эти глаза не имели глубины, лишены
были разнообразия выражений; они просто открывались и закрывались, а иногда
блестели, как у кошки. Искусный ремесленник мог бы изготовить лучшую пару
глаз - если не говорить о службе, которую они служили своему обладателю. Нос
был довольно красив, из тех, которые называют орлиными, но переносица
чересчур высока, оттого и расстояние между глазами казалось чересчур малым.
Что до остального, то это был человек рослый, видный, с тонкогубым ртом,
прятавшимся под густыми усами, и шапкой жестких всклокоченных волос
неопределенного пыльного цвета, кой-где, впрочем, отливавших рыжиной. Рука,
просунутая между прутьев решетки (вся покрытая свежими, едва зажившими
царапинами), была невелика, удивляла своей женственной пухлостью и, верно,
удивляла бы также белизной, если бы смыть с нее тюремную грязь.
сукна.
назвали скотиной. - Мне ведь все равно, что спать, что бодрствовать. Разница
невелика.
плечи куртку, которой только что укрывался, завязал рукава под подбородком
и, зевая, уселся на пол у стены напротив окна. - Скажи, который час, -
буркнул первый узник. - Полдень пробьет через... через сорок минут. -
Запинка была вызвана тем, что он обежал глазами камеру, точно мог прочесть
где-то ответ на заданный ему вопрос.
Меня привезли сюда ночью, на лодке, но я отлично знаю, где я. Вот, смотрите!
Здесь Марсельская гавань, - привстав на колени, он начал чертить смуглым
пальцем по каменному полу. - Здесь Тулон (и тулонская каторга), вот с этой
стороны Испания; а вон с той - Алжир. Там, налево, Ницца. А теперь вдоль
Корниша сюда, и вот вам Генуя. Генуэзский мол и гавань. Карантин. А вот и
самый город: поднимающиеся уступами сады, где цветет белладонна. Так,
поехали дальше. Порто Фино. Возьмем курс на Ливорно. А теперь на
Чивита-Веккиа. Отсюда прямая дорога в... эх ты! Для Неаполя места не
хватило! - Палец его уже уперся в стену. - Но все равно: Неаполь вот тут!
веселыми глазами. Небольшой загорелый человек, живой и юркий, несмотря на
плотное телосложение. Серьги в коричневых от загара ушах, белые зубы,
освещающие плутовскую физиономию, черные как смоль волосы, курчавящиеся над
коричневым лбом, рваная красная рубашка, распахнутая на коричневой груди.
Широкие, как у моряка, штаны, еще крепкие башмаки, красный колпак, сбитый
набок; красный кушак, а за кушаком нож.
патрон! Чивита-Веккиа, Ливорно, Порто Фино, Генуя, Ницца (вот здесь, за
Корнишем), Марсель и мы с вами. Вот тут, где приходится мой большой палец, -
каморка тюремщика и его ключи, а здесь, у моего запястья, футляр, где
хранится государственная бритва - гильотина; ее ведь тоже держат под замком.
затем хлопнула дверь. Послышались медленные, тяжелые шаги по лестнице, а
вперемежку с ними детский щебечущий голосок; еще мгновение - и в окне
показался тюремщик с маленькой девочкой лет трех или четырех, прижимавшейся
к его плечу; в руке у него была корзина.
поглядеть на отцовских птичек. Ну, что же ты? Вот они, птички, моя куколка,
вот, гляди на них.
птичкам, особенно к той, что поменьше - ее живость явно внушала ему
недоверие.
говорили по-французски, но смуглый человечек был итальянец). - И я хотел бы
посоветовать вам: не играйте...
ухмыляясь и показывая свои белые зубы.
недружелюбно покосившись на того, о ком шла речь, - а вы проигрываете. Это
совсем другое дело. Вам потом приходится есть один черствый хлеб, запивая
его какой-то кислятиной, а он лакомится лионской колбасой, заливным из
телячьих ножек, белым хлебом, сыром и отборными винами. Что же ты не
смотришь на птичек, моя куколка?
решетку. Повинуясь невольному побуждению, Жан-Батист встал и подошел ближе.
Второй узник оставался в прежней позе, только жадно посматривал на корзину.
решетки, - она сама покормит птичек. Вот этот каравай хлеба - для синьора
Жан-Батиста. Мы его разломим пополам, иначе его не просунуть в клетку.
Смотри, какая славная птичка, даже поцеловала тебе ручонку. Колбаса,
завернутая в виноградные листья, что для господина Риго. И вкусное заливное
из телячьих ножек тоже для господина Риго. И эти три белые булочки тоже для
господина Риго. И сыр тоже - и вино тоже - и табак тоже - все для господина
Риго. Счастливая эта птичка!
формы руки за решеткой, но делала это с явным страхом, иной раз даже спешила
отдернуть свою ручку и, нахмурив лобик, смотрела не то испуганно, не то
сердито. А между тем она так доверчиво положила черствый хлеб на
заскорузлую, шершавую ладонь Жан-Батиста (на всех десяти пальцах которого не
набралось бы достаточно ногтя для одного лишь мизинца господина Риго), а
когда он поцеловал ее ручку, ласково погладила его по щеке. Но господин Риго
не обратил на это ни малейшего внимания; желая задобрить отца, он улыбался и
кивал дочке, а когда все припасы были ему переданы и удобно разложены на
подоконнике, принялся истреблять их с завидным аппетитом.
занятная, нежели приятная. Его усы вздергивались кверху, а кончик носа
загибался книзу, придавая ему зловещее и хищное выражение.
крошки. - Деньги ваши я потратил все. Вот вам счетец, и дело с концом. Как я
и предполагал, господин Риго, председатель будет иметь удовольствие
встретиться с вами нынче в час пополудни.
куском во рту.
принявшийся было за свой черствый хлеб.
живостью истинного южанина и так яростно жестикулируя обеими руками и всеми
десятью пальцами, как будто намеревался разорвать его в клочки. - Вздумал
тоже, спрашивать у меня, сколько он будет здесь сидеть! Ну, откуда мне знать
это, Жан-Батист Кавалетто? Разрази меня бог! Иные арестанты вовсе не так
рвутся поскорей попасть к судье в руки.
Риго уже снова принялся закусывать, хоть и не с таким аппетитом, как прежде.
руки и целуя.
спускаться с лестницы, напевая куплет из детской песенки:
плеча, что Жан-Батист счел своим долгом подтянуть из-за решетки верным, хотя
и сипловатым голосом:
Прозоров Александр
Самойлова Елена
Андреев Николай
Белов Вольф
Контровский Владимир
Белогорский Евгений