Чтение 2–й страницы книги ~Лавка древностей~

облике не говорило о нищете или заброшенности.

- Кто же тебя послал так далеко, да еще одну? спросил я.

- Тот, кто очень любит меня, сэр.

- А по какому делу?

- Этого я не могу вам сказать, - твердо ответила девочка.

Получив такой ответ, я с невольным удивлением посмотрел на нее. Что же
это за поручение, если исполнительницу его заранее подготовили к расспросам?
Быстрые детские глаза сразу же прочли мои мысли, и, посмотрев мне в лицо,
девочка добавила, что ничего дурного тут нет, но только это большая тайна -
тайна даже для нее.

В словах девочки не чувствовалось намерения схитрить или провести меня;
они прозвучали с простодушной откровенностью, не оставлявшей сомнений в их
правдивости. Мы шли все так же рядом; мало-помалу она свыклась со мной и
начала весело болтать, но о своих домашних делах не обмолвилась больше ни
словом, спросив только, короче ли эта новая дорога, которой я ее веду.

Я перебирал в уме сотни различных объяснений этой загадки и отбрасывал
их одно за другим. Совесть не позволяла мне воспользоваться простодушием и
признательностью ребенка. Я люблю детей, и если они, так недавно оставившие
божью обитель, отвечают нам тем же, их любовью шутить нельзя. Меня так
обрадовало доверие этой девочки, что я решил заслужить его и не обманывать
детского чувства, правильно подсказавшего ей, на кого она может положиться.

Но почему бы мне не повидать человека, который столь легкомысленно
послал ребенка в такую даль, поздно вечером, без провожатых? А что, если
вблизи дома она простится со мной? Предвидя это, я выбирал окольные пути,
так что девочка узнала свою улицу лишь тогда, когда мы вышли на нее.
Радостно захлопав в ладоши и побежав вперед, моя новая знакомая остановилась
у маленького домика, дождалась меня на ступеньках и постучалась в дверь.

Часть этой двери была застекленная, без ставней, но я этого сначала не
заметил, так как за ней стояла тьма и полная тишина, к тому же мне (не
меньше, чем девочке) хотелось поскорее услышать ответ на наш стук. Она
постучала второй, третий раз, и только тогда в доме послышалось какое-то
движение, а еще через минуту за стеклом блеснул слабый огонек, при свете
которого я увидел и комнату и человека, медленно пробиравшегося к нам среди
беспорядочно нагроможденных вещей.

Это был невысокий старик с длинными седыми волосами, лицо и фигуру
которого ясно освещала свеча, так как он держал ее над головой и смотрел
прямо вперед. Старость давно наложила на него свою печать, и все же мне
показалось, будто в этом высохшем, тщедушном теле есть что-то общее с
хрупкой фигуркой моей маленькой спутницы. Глаза - голубые у обоих - были
бесспорно похожи, но лицо старика бороздили такие глубокие морщины и оно
носило следы таких тяжких забот, что на этом сходство кончалось.

Комната, по которой он не спеша пробирался, представляла собой одно из
тех хранилищ всяческого любопытного и редкостного добра, какие еще во
множестве таятся по темным закоулкам Лондона, ревниво и недоверчиво скрывая
свои пыльные сокровища от посторонних глаз. Здесь были рыцарские доспехи,
маячившие в темноте, словно одетые в латы привидения; причудливые резные
изделия, попавшие сюда из монастырей; ржавое оружие всех видов; уродцы -
фарфоровые, деревянные, слоновой кости, чугунного литья; гобелены и мебель
таких странных узоров и линий, какие можно придумать только во сне.

Бледный, как тень, старик удивительно подходил ко всей этой обстановке.
Может быть, он сам и рыскал по старым дворам, склепам, опустевшим домам и
собственными руками собирал все эти редкости. Здесь не было ни единой вещи,
которая не казалась бы под стать ему, ни единой вещи, которая была бы более
древней и ветхой, чем он.

Повернув ключ в замке, старик посмотрел на меня с недоумением, и оно
ничуть не уменьшилось, когда его взгляд упал на мою спутницу. А она сразу
же, с порога, стала рассказывать ему о нашем знакомстве, называя его
дедушкой.

- Голубка моя! - воскликнул старик, гладя ее по голове. - Как же это ты
заплуталась? Что, если бы я потерял мою маленькую Нелл!

- Не бойся, дедушка! - уверенно сказала она. - К тебе я всегда найду
дорогу.

Старик поцеловал ее, потом повернулся ко мне и пригласил меня зайти в
дом, что я и сделал. Дверь снова была заперта на ключ. Идя впереди со
свечой, он провел меня через то хранилище разных вещей, которое я видел с
улицы, в небольшую жилую комнату с дверью, открытой в соседнюю каморку, где
стояла кроватка под стать только фее - такая она была маленькая и нарядная.
Девочка зажгла вторую свечу и упорхнула к себе, оставив меня наедине со
стариком.

- Вы, должно быть, устали, сэр, - сказал он, пододвигая к камину стул.
- Не знаю, как мне благодарить вас.

- В следующий раз проявите больше заботы о своей внучке. Иной
благодарности мне не нужно, друг мой! - ответил я.

- Больше заботы? - дребезжащим голосом воскликнул он. - Больше заботы о
Нелли! Да можно ли любить ребенка сильнее!

Это было сказано с таким неподдельным изумлением, что я растерялся; к
тому же немощность и блуждающий, отсутствующий взгляд сочетались у моего
собеседника с глубокой, тревожной задумчивостью, которая сквозила в каждой
черте его лица, убеждая меня в том, что старик вовсе не выжил из ума и не
впал в детство, как мне показалось сначала.

- По-моему, вы мало думаете... - начал я.

- Мало думаю о ней! - перебил он меня на полуслове. - Мало думаю! Как
вы далеки от истины! Нелли, маленькая моя Нелли!

Кому другому удалось бы выразить свои чувства с такой силой, с какой
выразил их этими четырьмя словами старый антиквар! Я ждал, что последует
дальше, но он подпер рукой подбородок и, покачав головой, уставился на
огонь.

Мы сидели в полном молчании, как вдруг дверь каморки отворилась, и
девочка, с распущенными по плечам светло-каштановыми волосами,
разрумянившаяся от спешки, - так ей хотелось поскорее вернуться к нам, -
вошла в комнату. Она сейчас же принялась собирать ужин, а старик тем
временем стал приглядываться ко мне еще внимательнее. Меня очень удивило,
что девочке приходится все делать самой, - по-видимому, кроме нас, в доме
никого не было. Улучив минуту, когда она вышла, я рискнул заговорить об этом
со старым антикваром, но он ответил, что и среди взрослых людей мало
найдется таких разумных и заботливых, как его внучка.

- Мне всегда больно смотреть, - взволнованно начал я, усмотрев в его
ответе всего лишь эгоизм, - мне больно смотреть на детей, которым приходится
сталкиваться с трудностями жизни чуть ли не в младенчестве. Это убивает в
них доверчивость и душевную простоту - лучшее, что им даровано богом. Зачем
заставлять ребенка делить с нами наши тяготы, когда он еще не может вкусить
радостей, доступных взрослому человеку?

- Ее доверчивости и душевной простоты ничто не убьет, - сказал старик,
твердо глядя мне в глаза. - В ней это заложено слишком глубоко. А кроме
того, у детей бедняков так мало радостей в жизни. За каждое, даже скромное
удовольствие надо платить.

- Но... простите меня за смелость... вы, наверно, не так уж бедны, -
сказал я.

- Это не мой ребенок, сэр, - возразил старик. - Ее мать была моей
дочерью, и она терпела нужду. Мне ничего не удается откладывать... ни одного
пении, хотя вы сами видите, как я живу. Но... - Тут он тронул меня за плечо
и, нагнувшись, зашептал: - Придет время, и она разбогатеет, она будет важной
леди. Не осуждайте меня, что я обременяю Нелл хлопотами по дому. Это
доставляет ей радость, и она не перенесла бы, если б я поручил кому-то
другому ту работу, с которой могут справиться ее маленькие ручки. Вы
говорите, я мало думаю о своей малютке! - воскликнул он в сердцах. - Но
господь знает, что у меня нет другой заботы в жизни, - все мои помыслы
только о ней! Знает, а удачи мне не шлет... не шлет!

В эту минуту та, о ком шла речь, снова появилась в комнате, и старик,
сразу замолчав, знаком пригласил меня к столу.

Только мы принялись за трапезу, как в дверь постучали, и Нелл с веселым
смехом, от которого у меня сразу потеплело на сердце, - столько в нем было
детской беззаботности, - сказала, что это, наверно, прибежал добрый Кит.

- Вот баловница! - Старик ласково погладил ее по волосам. - Вечно она
подтрунивает над бедным Китом.

Девочка рассмеялась еще веселее, и, глядя на нее, я сам не мог
удержаться от улыбки. Старик же взял свечу, пошел отпереть дверь и вскоре
вернулся в сопровождении Кита.

Кит оказался кудлатым, нескладным подростком с огромным ртом, очень
красными щеками, вздернутым носом и невероятно комичным выражением лица. При
виде чужого человека он замер на пороге, неловко переминаясь с ноги на ногу,
уморительно тараща на нас глаза и теребя в руках совершенно круглую шляпу
без всякого признака полей. Я с первого взгляда проникся благодарностью к
этому мальчику, почувствовав, что он единственный вносит веселье в жизнь
маленькой Нелл.

- Далеко я тебя посылал, Кит? - спросил старик.

- Да признаться, хозяин, путь не ближний, - ответил мальчик.

- А дом сразу нашел?

- Да признаться, хозяин, не очень-то сразу.

- Ты, конечно, проголодался?

- Да признаться, пожалуй, что и так.

У мальчика была странная манера говорить, стоя боком к собеседнику и
дергая головой, точно это движение помогало ему извлекать наружу собственный
голос. Он мог бы развеселить кого угодно, но маленькую Нелл его чудачества
приводили прямо-таки в восторг, и я радовался за девочку, видя, что в этом
доме, где ей совсем не годилось жить, она находит, над чем посмеяться. Киту
явно льстил такой успех: поняв всю безнадежность своих попыток сохранить
серьезное выражение лица, он вдруг прыснул, да так и зашелся от смеха, стоя
с широко открытым ртом и зажмуренными глазами.

Старый антиквар снова погрузился в апатию, ничего не видя вокруг себя;