уж во всяком случае. - Это говорит молодой клерк. Он только что встретился
со своей подругой и ведет ее в ресторан. - Наверно, какое-нибудь
шарлатанство под видом религии, - прибавляет он.
своей тарелке. Не годится такого мальчонку выставлять напоказ, коли ему
неохота. Он же ничего не смыслит в этих делах, - говорит праздный бродяга
лет сорока, один из своеобразных завсегдатаев торгового центра города,
обращаясь к остановившемуся рядом добродушному на вид прохожему.
оригинальным лицом мальчика. Смущение и неловкость видны были на лице
мальчика, когда он поднимал голову; нетрудно было понять, что бесполезно и
бессердечно принуждать существо с еще не установившимся характером,
неспособное постичь психологический и религиозный смысл происходящего, к
участию в подобных публичных выступлениях, более подходящих для людей
зрелых и вдумчивых.
по-настоящему понимать, чем они тут занимаются, и им было все равно.
Старшей же девочке у органчика, видимо, даже нравилось внимание зрителей и
их замечания о ее наружности и пении, так как не только посторонние люди,
но даже отец и мать не раз уверяли, будто у нее прелестный, милый голосок,
хотя это было не совсем верно. Голос был не так уж хорош, но все они плохо
разбирались в музыке. Девочка - слабенькая, худенькая - ничем особенно не
выделялась; в ней не заметно было и признаков духовной силы или глубины.
Не удивительно, что пение оказалось для нее единственной возможностью хоть
немного выделиться и обратить на себя внимание.
очищению общества, и, когда первый псалом был окончен, отец начал
разглагольствовать о той радости, которая нисходит на грешников,
освобождающихся от тяжких мук совести по воле господа, благодаря его
милосердию и любви Христовой.
они не покаялись, доколе не приняли Спасителя, его любовь и всепрощение,
не ведать им счастья, душевной чистоты и непорочности. Друзья мои! Если б
вы знали, какой мир и покой нисходит на того, кто всем сердцем постигает,
что Христос жил и умер ради всех нас, что он сопровождает нас ежедневно и
ежечасно, при свете и во мраке, на рассвете и на закате дня, дабы
поддержать и укрепить нас для трудов и забот, вечно стоящих перед нами.
Да, всех нас на каждом шагу подстерегают западни и ловушки! Но как
утешительно сознание, что Христос всегда с нами, дабы советовать нам и
помогать, ободрять нас, исцелять наши раны и облегчать наши муки! Какой
покой и довольство дарит нам благая мысль!
привлечь внимание публики, эхом повторила за матерью:
изредка взглядывали на отца; может быть, думалось им, все, о чем он
говорит, и верно и важно, но все же не столь значительно и привлекательно,
как многое другое в жизни. Они уже наслушались всего этого, и их юный и
пылкий ум жаждал от жизни большего, чем вот эти проповеди на улице и в
миссии.
миссис Грифитс упомянула о руководимой ими миссии, помещавшейся на
ближайшей улице, и об их служении заветам Христа вообще, публика была
осчастливлена третьим псалмом и одарена брошюрками о спасительных трудах
миссии, а Эйса Грифитс, глава семьи, собрал кое-какие доброхотные даяния.
Органчик закрыли, складной стул сложили и вручили Клайду, Библию и
книжечки псалмов собрала миссис Грифитс, и, когда органчик был перекинут
на ремне через плечо Грифитса-старшего, семейство направилось к миссии.
этим, что он и его родные смешны и не похожи на других людей; "уличные
паяцы" - сказал бы Он, если бы мог полностью выразить свою досаду на
вынужденное участие в этих выступлениях. Он постарается никогда больше в
них не участвовать. Чего ради они таскают его за собой? Такая жизнь не по
нем. Другим мальчикам не приходится заниматься подобными вещами.
Решительнее, чем когда-либо, он помышлял о бунте, который помог бы ему
отделаться от всего этого. Пусть старшая сестра ходит по улицам с органом,
- ей это нравится. Младшие сестренка и братишка слишком малы, им все
равно. Но он...
обычно, - заметил Грифитс, шагая рядом с женой. Очарование летнего вечера
подействовало на него умиротворяюще и заставило благоприятно истолковать
обычное безразличие прохожих.
двадцать семь.
подбодрить себя, как и жену. - Мирские утехи и заботы владеют великим
множеством людей, но, когда скорбь посетит их, иные из посеянных ныне
семян дадут всходы.
тяжесть греха в конце концов заставят некоторых понять, что путь их ложен.
несколько домов, вошли в желтое одноэтажное деревянное здание, широкие
окна которого и два стекла входной двери были покрыты светло-серой
краской. Поперек обоих окон и филенок двойной двери было написано: "Врата
упования. Миссия диссидентов. Молитвенные собрания по средам и субботам от
8 до 10 часов вечера. По воскресеньям - в 11, 3 и 8 часов. Двери открыты
для всех". Под этой надписью на каждом окне были начертаны слова: "Бог
есть любовь", а еще ниже помельче: "Сколько времени ты не писал своей
матери?"
2
читателю, должна быть своя, отличная от других, история; так в
действительности и было. Семья эта представляла собой одну из психических
и социальных аномалий, - в ее побуждениях и поступках мог бы разобраться
только самый искусный психолог, да и то лишь при помощи химика и
физиолога. Начнем с Эйсы Грифитса - главы семьи. Это был человек
неуравновешенный и не слишком одаренный - типичный продукт своей среды и
религиозных идей, неспособный мыслить самостоятельно, но восприимчивый, а
потому и весьма чувствительный, к тому же лишенный всякой проницательности
и практического чутья. В сущности, трудно было уяснить, каковы его желания
и что, собственно, привлекает его в жизни. Жена его, как уже говорилось,
была тверже характером и энергичнее, но едва ли обладала более верным или
более практичным представлением о жизни.
поскольку она касается их сына, двенадцатилетнего Клайда Грифитса. Скорее
от отца, чем от матери, этот подросток унаследовал некоторую
чувствительность и романтичность; при этом он отличался пылким
воображением и стремлением разобраться в жизни и постоянно мечтал о том,
как он выбился бы в люди, если бы ему повезло, о том, куда бы поехал, что
повидал бы и как по-иному мог бы жить, если бы все было не так, а эдак. До
пятнадцати лет Клайда особенно мучило (и потом еще долго ему было тяжело
об этом вспоминать), что призвание или, если угодно, профессия его
родителей была в глазах других людей чем-то жалким и недостойным. Родители
проповедовали на улицах и руководили диссидентской миссией в разных
городах - в Грэнд-Рэпидсе, Детройте, Милуоки, Чикаго, а в последнее время
в Канзас-Сити; и повсюду окружающие, - по крайней мере мальчики и девочки,
которых он встречал, - с явным презрением смотрели и на него и на его
брата и сестер - детей таких родителей! Не раз - к неудовольствию отца и
матери, которые никогда не одобряли подобных проявлений характера, - он
вступал в драку с кем-нибудь из мальчишек. Но всегда, побежденному или
победившему, ему ясно давали понять, что другие не уважают труд его
родителей, считают их занятие жалким и никчемным. И он непрерывно думал о
том, что станет делать, когда получит возможность жить самостоятельно.
будущности своих детей. Они не понимали, что каждому из детей необходимо
дать какие-то практические или профессиональные знания; наоборот,
поглощенные одной идеей - нести людям свет евангельской истины, они даже
не подумали устроить детей учиться в каком-нибудь одном городе. Они
переезжали с места на место, часто в разгар учебного года, в поисках более
широкого поля для своей религиозной деятельности. Порою эта деятельность
вовсе не приносила дохода, а поскольку Эйса был не в состоянии заработать
много, работая садовником или агентом по продаже новинок, - только в этих
двух занятиях он кое-что смыслил, - в такие времена семья жила впроголодь,
одевалась в лохмотья, и дети не могли ходить в школу. Но что бы ни думали
о таком положении сами дети, Эйса и его жена и тут сохраняли неизменный
оптимизм; по крайней мере, они уверяли себя в том, что сохраняют его, и
продолжали непоколебимо верить в бога и его покровительство.
были достаточно мрачны, чтобы вызвать уныние у любого юного существа. Они
занимали весь нижний этаж старого и неприглядного деревянного дома в той
части Канзас-Сити, что лежит к северу от Бульвара Независимости и к западу
от Труст-авеню; дом стоял в коротком проезде под названием Бикел, ведущем
к Миссури-авеню, - улице подлиннее, но такой же невзрачной. И все по
Шломо Вульф
Лукьяненко Сергей
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Лондон Джек