писем от Нины...
получится, не обманывай себя пустой надеждой.
наперекос идет, не как у людей... Скорей бы в тайгу, там проще.
подала ужин.
случайностью. К моим ногам, вероятно, упала чужая звезда, -- говорил Трофим
Николаевич медленно, не отводя от меня темно-серых глаз. -- Если бы я мог
забыть трущобы, Ермака и все, что связывает меня с этим именем, я был бы
счастлив. Вы только не посчитайте меня неблагодарным и не подумайте, что я
не чувствую хорошего отношения к себе... Все это мне и близко, и дорого. Но
повсюду за собой я тащу поняжку с прошлым.
тех пор, как ты ушел от преступного мира. Пора о нем забыть.
выкурил. Прошлое присосалось, как пиявка. А слово "вор", кто бы его ни
произнес, бьет до сих пор. Но ведь я столько же виноват в своем прошлом,
сколько и в своем рождении. Семилетним мальчишкой подобрали чужие люди,
сделали из меня вора и вором толкнули в жизнь. Тогда, еще в трущобах, я
где-то в глубине сознавал, что не этого мне надо. Но разве просто уйти от
привычной среды, подавить в себе неравнодушие к чужим вещам, научиться иначе
думать? И все же я ушел. А вот забыть прошлое не смог. Так и кажется, иду я
сбоку жизни, спотыкаюсь на ухабах, как незрячий мерин. Знаю, меня никто не
упрекает, мне открыты все дороги. Чего же не жить спокойно? Так нет!
Скажите, кому, как не злой судьбе, нужна была наша встреча с Ниной? Она
напомнила мне о прошлом и надсмеялась. Нина оттолкнула меня потому, что я --
бывший вор и могу теперь скомпрометировать ее.
ее собственное, ни твое прошлое. Но ты знаешь, она не может стать твоей
женой. При всей моей привязанности к тебе, Трофим, я должен сказать: Нина
поступила правильно. Тебе нужно жениться на другой. Разве мало хороших
девушек у нас? А насчет того, что идешь сбоку жизни -- неверно. Подумай,
разберись и не греши на себя. Что с того, что твоя дорога вначале шла по
ухабам? Все это уже давно позади. Сейчас у тебя интересная работа. Ты любишь
жизнь и не во имя ли ее столько пережил? Я не узнаю тебя, Трофим! Может,
действительно, задержаться дня на два с вылетом?
голову.
он, повернувшись ко мне. -- В пороги, на скалы! Ломать, грызть зубами,
кричать, чтобы все заглушить! Вы же не знаете всего моего прошлого... -- Он
встал и бесшумными шагами отошел от кровати.
диване кошка поспешно убралась за перегородку. Я чувствовал, как тяжелыми
ударами пульсирует в голове кровь. Трофим стоял спиной ко мне, сцепив на
затылке руки и устало опустив голову.
свежее, как зимнее утро, облачко. Город просыпался медленно. Нехотя
перекликались петухи. У реки тяжело пыхтел локомобиль. Из труб высоко-высоко
тянулись белые столбы дыма.
что все живут одними мыслями, желаниями, одной целью. Приятно смотреть на
этих людей, связанных долголетней совместной работой и искренней дружбой.
румянца. Отъезжая, он верил, что в тайге не будет одинок. Повстречайся он с
бедой, где бы она его ни захватила, мы придем да помощь.
еще прощаются. Все говорят одновременно, понять ничего нельзя. Королев
вырвал из толпы Пугачева, обнял и, не выпуская из своих объятий, сказал,
обращаясь ко всем:
дыма. Тотчас заработал второй, и самолет забился в мелкой нетерпеливой
дрожи.
вероятно, вспомнил наш ночной разговор.
ближе.
горе. В березовой роще жесткий ветер веет сыпучий снег.
передышке, потом взревели, и машина, пробежав мимо нас, взлетела. Через
несколько минут она потерялась в синеве безоблачного неба...
распутицы разбросать все подразделения по тайге. Главное -- не упустить
время, использовать лед на реках и озерах для посадки тяжелых самолетов.
Двадцать шестого марта пришел и наш черед. Я решаю весну провести у
топографов на Удских марях. Со мною Василий Николаевич Мищенко, с которым
вот уже четырнадцатый год мы не разлучаемся, и Геннадий Чернышев -- радист,
тоже не новичок в тайге. У нас давно все готово, проверено, упаковано.
Сознаюсь, с удовольствием покидаю штаб со всей его канцелярией, сводками,
телефонными звонками, озабоченными лицами штабных работников и
обормотом-котом, наблюдающим мир из окна бухгалтерии. Иное ждет нас там, в
глуши лесов, на нехоженых горных тропах.
Самолет набирает высоту, отклоняется, идет на юго-восток. За равниной --
вздыбленные горы. На каменных уступах, у их подножий клубятся облака, и лишь
пологие гребни, поднятые титанической силой земли к небу, облиты солнцем...
Облака движутся, меняют свои мягкие очертания, остаются позади. За горами
тайга, накинутая ворсистой шубой на холмы. И наконец широкая равнина, вся в
брызгах озер, в витиеватых прожилках рек, прикрытая щетиной сгоревшего леса.
В центре лежит ледяной плешиной озеро Лилимун, окольцованное темно-зеленой
хвоей. Мы еще далеко, а у противоположного берега уже потянулся вверх
сигнальный дымок.
всего час назад поднялись в воздух, и вот уже посадка. Правда, не на
аэродром, а на озеро, но что от этого изменилось? Нас окружают знакомые
лица, звучат веселые голоса. Рядом с посадочной площадкой под охраной
береговой чащи стоят палатки, лежит груз, горит костер подразделения
топографа Михаила Закусина.
и Кучум. Они носятся по косе, лают и, наконец, исчезают в тайге.
приготовить так вкусно! К тому же, учтите, у нас все в натуральном виде,
объемное. А какой воздух, обстановка, -- куда там вашему ресторану! Так что
не отказывайтесь!
командир Булыгин. -- Знаем ваши таежные прейскуранты, умышленно сегодня не
завтракали.
пол, и еще чем-то острым.
Булыгин, пробуя уху.
растения выращивает в походе, -- ответил Закусин.
Ей-богу в жизни не видел тропического дерева. В прошлом году на Саяне был,
лимон в потке (*Потка -- оленья вьючная сумка) сгнил, а одно зернышко
проросло, жить, значит, захотело. Дай, думаю, посажу в баночку, пусть
растет. Ну и провозил лето в потке на олене, а теперь лимон дома, с четверть
метра поднялся. А насчет зелени -- тут я ни при чем. От прошлого года
осталось немного петрушки, вот я и бросил щепотку в ушицу. Травка хотя и
сухая, но запах держит куда с добром!
скрылся с глаз.
поставить еще одну палатку, заготовить дров и установить рацию.
макушки тополей и вершины гор, но мало-помалу и этот свет исчез. Появилась
звезда, потом вторая, и плотная ночь окутала лагерь.
радиограммы.
Давно ждут вас. Вчера приезжал за продуктами Улукиткан. Мы тут с ним
посидели с полчаса за чаем, и он уехал, а я все думаю: как может человек в
восемьдесят лет столько хранить в своей памяти. Посуди сам, он мне рассказал
подробно, как пробраться отсюда до Чагарских гольцов и к вершине Шевли. "Ты
недавно тут был?" -- спросил я его. "Что ты, -- говорит он, -- однако, лет
пятьдесят, больше". А рассказывал, будто. на карту смотрел. Есть же такие
люди!