Михаил вел машину осторожно, как партнершу в знойном аргентинском
танце - плавно, изящно обходил выбоины, галантно притормаживал перед
"зебрами", на вторую полосу не лез, хотя набитый автобус с кучей
навьюченных фазендейро перед ним давал максимум сорок, ну, может, сорок
пять. Михаил, конечно, мог ударить по газам, мог без особых проблем
держать в городе скорость за восемьдесят. Водил он отлично, почти так
же хорошо, как и танцевал, как умел нравиться женщинам - но зачем
нестись, сломя голову, когда нестись некуда? Зачем нестись, когда
сейчас нужно быть предельно собранным, когда все нужно как следует
обдумать, взвесить, покурить?
вспомнил, как Марина посвящала его в эту непростую премудрость - курить
за рулем, чувствуя себя так же раскованно, как и в постели. Ему было
двадцать три, ей, пожалуй, восемнадцать. Возраст женщины, такой
женщины как Марина - всегда восемнадцать. "Будь естественен, и все, -
говорила Марина, - больше не нужно ничего. Все остальное возникает из
ничего, из тебя".
наблюдая, как поворачивает автобус, в котором раздражала не столько
медлительность, сколько прямо-таки ветхозаветная грязнота бортов.
замусоленности, серости, обветшалости.
свершившегося ниоткуда в безвестное никуда, я в ужасе, но сигарета не
дрожит в моих пальцах, я естественен?"
у мертвецов, наверное, у смертников, у тех, кто полчаса назад потерял
любимую женщину.
должен был бы рыдать, биться в конвульсиях, вогнать машину в первый же
встречный КАМАЗ или в грязную жопу того автобуса?"
"Жигули" дернулись вправо. Михаил, напрочь позабывший о дороге, понял,
что вся его неторопливая езда - чистейшей воды истерика, загнанная
вглубь, и если немедленно не позвонить в милицию, то он все-таки
убьется даже если будет ехать со скоростью самого ленивого пешехода.
Дважды ему удалось уговорить себя в том, что никуда не дозвонишься из
телефонных кабин, в которых выбиты все стекла и издалека видно полное
отсутствие трубок.
месте никогда раньше не был. Развороченная стройкой земля, катушки
из-под кабелей, невзрачные двенадцатиэтажки, жестяная коробка
троллейбусной остановки. Поблизости - никого, и это главное, потому что
предстоящий разговор плохо согласовался с присутствием на остановке
мамы с детишками или мужика с газетой. В драме не место мужикам с
газетами.
молчание или непролазный частокол коротких гудков. Нет, автомат
работал.
топот. Михаил обернулся.
блокировали такие же "Жигули", по виду штатские, но за рулем виднелся
человек в погонах. Шестеро других, в неуклюжих бронежилетах цвета
"хаки", держали его под прицелом коротких автоматов. Лиц не видно под
натянутыми вязанками с круглыми прорезями для глаз.
РАФа.
из омоновцев.
выказал при задержании неповиновение властям, он был бит по почкам и
доставлен в следственный изолятор в наручниках в бессознательном
состоянии. На всякий случай.
6 мая, 13.30
Дело мне не понравилось с самого начала.
информацию о преступнике, то, если это только не кровавая и
идиотическая семейная резня, можете быть уверены: вас водят за нос.
муж, то есть дело подходит как раз под статью семейных. Ревность?
Деньги? Что еще есть в этом мире кроме денег и ревности? Случайность.
преступления. И, конечно же, тысячу раз нарушал взятое обязательство.
Поэтому, заходя в подъезд на редкость ухоженного девятиэтажного дома,
построенного явно по индивидуальному проекту, у меня в голове, помимо
собственной воли, сложилась достаточно полная картина преступления,
отягощенная, вдобавок, невероятными подробностями.
ее в постели с соседом. После отвратительной сцены (не исключено
рукоприкладство) муж извлекает из стола тяжеленное пресс-папье (я с
детства никак не мог отделаться от образа именно пресс-папье как самого
чудовищного и бездушного орудия убийства; помню свое изумление, когда
предмет моих детских криминальных переживаний на вес оказался легче
футбольного мяча), оставшееся в наследство от прадедушки, современника
Достоевского, и готовится обрушить всю его мощь на соседа. Жена, в
слезах, с криком "Не надо!" встает между ним и любовником. Удар. Муж,
потрясенный содеянным, быстро покидает место преступления. Сосед,
который со всех сторон, кроме этической, совершенно невиновен, и, к
тому же, стремится как можно скорее избавить себя от подозрений, звонит
в милицию.
экономичности. Не привлекая никаких посторонних мотивов и действующих
лиц, она создавала превосходный механизм убийства. Такие хорошо
известны в нашей практике: со времен Отелло случаются они довольно
часто и, думаю, будут случаться, пока существует род человеческий.
сведений об убийце. Естественно, что любовник знает о муже довольно
много. По крайней мере, как правило больше, чем муж о любовнике.
первых слов нашего Жеглова. Не знаю, почему. И своей схемой я пытался
как-то заглушить, подавить, задвинуть подальше, на второй план гнетущую
глухую тревогу, какая иногда подступает промозглыми ноябрьскими
сумерками.
эпохи и, с трудом поборов желание перекреститься, вошел в подъезд.
вставкой в первоначальный замысел строителей и архитекторов и вставка
эта была, как это обычно случается со вставками, не из самых удачных.
Узкий, маленький и похожий на поставленный вертикально гроб лифт
мне поначалу не понравился, но делать было нечего и я нажал на кнопку
восьмого этажа.
вопреки ожиданиям, терпко пахло не то фиалками, не то французской
туалетной водой.
6 мая, 13.38
Криминальный боевик с Мелом Гибсоном немыслим без такой сцены:
дом, набитый полицейскими в куртках "Los-Angeles Police", фотоблицы,
желтые ленты, судмедэксперты, комиссар полиции (у американцев -
почему-то в звании лейтенанта) и двое специальных агентов, жрущих пиццу
над аккуратно окровавленным телом. Если даже очень тщательно
пересчитывать всех присутствующих, обязательно собьешься на втором
десятке. Это Америка глазами Голливуда.
в ожидании всех остальных - это Россия, представшая моим глазам, когда
я вышел из лифта на седьмом этаже.
ровным счетом ничего и в квартиру он проникнуть не пытался - только
настойчиво звонил в дверь - я достал из кармана носовой платок.
подслушивающих устройств и дедуктивных методик.
пороховая гарь, которую невозможно спутать ни с чем, ударила в ноздри.
В огромном зеркале отразились наши напряженные лица.