неясности.
не придумывал, а в жизни все было очень ясно... Ну, слушай, спасибо, что
прочел и позвонил. А мне нужно двигать: машина пришла. Нет, погоди! А почему
бы и тебе не скатать туда? - неожиданно предложил мне Карычев, словно речь шла
о прогулке в Сокольники.- Ты ведь тоже когда-то отдавал должное спорту и
пописывал, в общем, дельно. Тряхни стариной, а? В Италии, брат, такое сейчас
будет, какого никогда в жизни, быть может, не увидишь. Зимние Олимпийские
игры! Шутка ли! Со всего мира туда съедутся. И наши будут впервые участвовать
в зимней олимпиаде. Интересно?
ерунду порол, будто путешествия нужны только дуракам, у которых дома зудит
пустота в незаполненной голове. Чепуха это. Надо ездить! Как можно больше
ездить! Иначе теряешь ощущение кривизны пространства, забываешь, что земля
шарообразна, и жизнь становится плоской... Правда, махни-ка на олимпиаду. Я,
кстати, там надеюсь новую концовочку дописать к повести. Дело к тому идет.
Может быть, тогда и тебе все ясно станет. Ну, будь здоров, поехали!
Карычева давно уже подумывал о том, что засиделся и слишком долго не выезжал
на большие спортивные состязания, пропустить которые в прежнее время считал
для себя невозможным. Рукопись Карычева с первых страниц напомнила мне о наших
прежних общих увлечениях. А то, что Евгений мчался сам куда-то на север
Италии, в Доломитовые Альпы, куда съезжались на Белую Олимпиаду самые
прославленные спортсмены мира и устремлялись самые яростные болельщики всего
света, уже окончательно вывело меня из равновесия. Мне нестерпимо захотелось
самому побывать там и как бы дочитать повесть Карычева, в которой, повторяю,
кое-какие моменты оставались для меня покрытыми тайной.
газет и на правах туриста уезжал вместе с другими любителями спорта в Италию.
На дне моего чемодана, упакованная в толстую папку, лежала рукопись Карычева.
Я попробовал отредактировать ее, убрал некоторые технические скучноватые
детали. Во всем остальном я сохранил построение и манеру автора.
рычажок и повернулся ко мне: - Ну, теперь убедился, что не шучу? С этим, брат,
кончено.
зазвонил снова. Чудинов сорвал трубку с рычажка.
Михайлович, он самый... Бывший! Бывший, я вам говорю, понятно? Что?.. Про это
забудьте.
по комнате. Я внимательно оглядел его с головы, где на коротко стриженных
висках уже виднелись ранние сединки, до сильных ног, легко и прочно ступавших
по ковру. На левую он едва заметно припадал. Я знал характер своего старого
друга. Мне давно были известны его некоторые причуды, я уже привык считаться с
тем, что, когда на Чудинова накатывает, спорить с ним бесполезно. Но все-таки
сегодняшнее решение Степана слишком меня ошеломило. Я не в силах был
согласиться.
укрепленные на широкой алой ленте десятки золотых медалей, жетонов, почетных
значков и стояли всевозможные кубки, ларцы, вазы, шкатулки, чаши - многие
регалии и трофеи, которыми был отмечен спортивный путь Степана Чудинова,
славная белая стезя его, проложенная по снежным равнинам нашей страны и
Западной Европы.
за что.
доски с прикнопленными к ним проектами. Свитки плотного ватмана загромождали
угол за столом. На одной из стен висели застекленные, изящно окантованные
изображения зданий павильонов, эстрад, коттеджей, главным образом деревянных.
Чудинов был отличным знатоком деревянной архитектуры. И недаром перед войной
на Сельскохозяйственной выставке таким успехом пользовался построенный по его
проекту павильон лесоводства и древонасаждений. Противоположную стену занимали
стеллажи и полки с книгами. Полки были расположены причудливо, симметричными
ступенями. На них стояли толстые фолианты истории архитектуры с выпуклыми
золотыми корешками, блестели ряды томов нескольких энциклопедий. И вся стена
со ступенчато расположенными полками, на которых плотно стояли, корешок к
корешку, книги, неожиданно напоминала орган с рядами толстых и тонких
сверкающих труб.
было одной из забавных страстей моего приятеля - коллекционировать зажигалки,
всевозможные приборы для добычи огня. Какие только зажигалки не попадались в
его коллекции! Тут были и трофеи - немецкие пугачи-пистолеты, нажав на собачку
которых можно было получить безобидный синий огонек над дулом, и зажигательные
палочки полинезийцев, и чир-калки времен гражданской войны, сделанные из
патрона, и знаменитые фронтовые кресала с фитилем и кремнем для высекания
искры, и миниатюрные факелы - сувениры одной из олимпиад - на цепочке из пяти
разноцветных колец, и последнее приобретение Чудинова - чудо-ручка, которая
служила одновременно и компасом (он был вделан в верхнее донышко футляра) и
таила под ним бензиновую зажигалку. Были тут и старинные трут и огниво, и
затейливо выточенные апокалипсические василиски-зверюшки - нажми на хвост, и
пламя исторгнется из пасти...
Чудинов. Он уставился на стену, с которой глядел на нас с фотографии
знаменитый лыжник, чемпион многих годов, непобедимый в прошлом Степан Чудинов
- молодой, широкоплечий, узкобедрый, размашистый и в то же время натуго
собранный, в мгновенно схваченном движении, такой, каким я знавал Степана на
протяжении долгих полутора десятка лет. И сколько раз доводилось мне писать о
нем, сообщать по телефону в Москву, в редакцию о его победах на лыжне,
передавать по зарубежному телеграфу его чертовски неудобную для начертания
латинским шрифтом фамилию: Tschudinoff. Сколько раз, заслоняя заиндевевшей
варежкой микрофон от ветра, объявлял я по радио его победителем гонки!
его жизненной энергии. Устав от работы за чертежным столом, он выбирался за
город, отмеривал на лыжах десяток-другой километров по холмам, перелескам
Подмосковья и возвращался к работе неузнаваемо помолодевшим, взбодренным, с
веселой благосклонностью смотрящим на мир. "Погоняешь немного, так и голова
свежее, ощущения точнее и веры в себя больше",- говаривал он.
действовать вполсилы, он привык во всякое дело входить с головой и в любой
своей деятельности добирался до высот совершенства. И если уж решал
тренироваться к большим состязаниям, то все его существо надолго проникалось
как бы одним назначением: выжать из каждой мышцы все запасы таящихся в ней
скоростей, вложить каждый сантиметр движения в разгон. И работал он над собой
с безудержным рвением. Так же и в области инженерной: если он был убежден в
своей правоте, то рвался к поставленной цели напролом. И некоторые жаловались,
что он порой грубоват, слишком резок. А эти качества, как известно,
непростительны для тренера-воспитателя.
предпочитал лучше сменить место работы, чем свои убеждения, хотя бы они
касались и не очень значительных дел.
встречал его в Комсомольске-на-Амуре, в Хибинах, где вырастали поселки,
застроенные отчасти по его типовым проектам.
девчонки, у которой, кажется, язык был еще более прытким, чем ноги, он совсем
уходит с лыжни. Я не мог примириться с этим. Правда, непосредственно со
спортивной лыжни Чудинов сошел еще несколько лет назад. Пулевое ранение в
коленную чашечку левой ноги лишило его возможности после возвращения с фронта
отстаивать звание чемпиона страны, до этого неизменно ему достававшееся. С
первых дней войны он пошел добровольцем на фронт и стал командиром отряда
лыжников-разведчиков, совершавших смелые рейсы в тыл врага. Там, на Карельском
перешейке, и прошила вражеская пуля его колено. Как ни мудрили хирурги,
раненая нога теперь уже не выдерживала длительного напряжения, начинала
нестерпимо болеть, да и движения ее были порой несколько стеснены.
города и разрабатывались планы перестройки старых, Чудинов перешел на
тренерскую работу.
состязания. Потом его клетчатая, хорошо всем нам знакомая куртка снова
появилась сперва на трибунах стадиона, среди зрителей на Ленинских горах и в
Подрезкове, где проводились лыжные состязания, а потом и возле самой лыжни. И
в спортивных кругах с радостью сообщали, что Чудинов взялся за тренерскую
работу.
тренировал. Он нравился девушкам, но делал вид, что не замечает этого.
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Махров Алексей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Пехов Алексей