без учебы, а чисто службой, он был до мозга костей солдат, и относился ко
всем соответственно, расслабухи не давал.
стрельбищ, строевых, политзанятий и физподготовок из меня, абсолютного
раздолбая, сделали универсального солдата, натасканного физически, морально,
политически, да как хотите. Я с трудом верил в то, кем я стал, но недаром
говорят, что возможности человека безграничны, и мне очень помогла эта
учебка впоследствии.
в Афган, и слышали, что там война, но не осознавали полностью, что это такое
-- Афган. И я уже не помню в подробностях, о чем думал перед раскидкой.
было, он каждому из нас пожал руку, пожелал вернуться домой, и я заметил,
что у этого закоренелого военного и железного командира на глазах были
слезы, видно, ему в тот момент больше было известно про Афган, чем нам --
зеленым курсантам. Потом нас отвезли в аэропорт, посадили в самолет, и под
утро мы приземлились на Ташкентский военный аэродром.
ПЕРЕВАЛ-БАЗА
в грузовики под тентом, сколько ехали, точно не помню. И вот мы в Чирчике на
перевал базе, начало октября, но жара как в августе. Весь личный состав
перевал-базы вместе с офицерами улетел в Ашхабад, для оказания помощи, там в
это время было очередное землетрясение. На базе остались несколько сержантов
и один майор, который появлялся вечером, и зачитывал списки, а утром кто-то
уже отправлялся за речку (так мы называли путь в Афган). Нас понаехало сотни
со всех концов необъятной родины, и предоставлены мы были сами себе, все
документы и вещи были при нас. И после уставной учебки, где за день даже
сигарету некогда было выкурить, я попал в бесконтрольный бардак и пробыл там
девять дней. По рассказам кое-что узнал об Афгане, и знал на сто процентов,
что не сегодня так завтра окажусь там. Вино пили немеряно, его продавали
местные по 3 рубля за литр, а деньги нам были не нужны и мы их пропивали. В
это время как раз действовала Горбачевская мудистика насчет борьбы с
пьянством, и не все продавали вино, так что приходилось искать, но кто ищет,
тот всегда найдет. Каждый раз за вином ходили через заднюю ограду, а за
оградой кладбище было -- все в звездах, потому что почти каждая вторая
могила из Афгана, так что мы все прекрасно понимали, куда нас отправляют.
Была возможность просто взять и уйти куда хочешь, и неизвестно, когда тебя
кинутся искать, но у меня в то время даже мысли такой не возникало. По
рассказам местных, не было ни одного случая, чтоб кто-нибудь испугался и
сбежал. Каждый из нас понимал: раз выпала такая доля, значит, ты должен быть
там, и если не ты, то кто-нибудь другой, такой же как ты, заменит тебя.
никто не волновался, и называли следующую фамилию по списку, а этот завтра
явится, никуда не денется. И мне приходилось видеть, как на другой день
пацаны переживали из-за того, что полетят не сегодня, а завтра, и что вместо
них сегодня полетел другой. Может, этим измерялся наш патриотизм, но это
ведь в двух словах не опишешь, и поэтому я на такие вопросы не отвечаю.
же вопрос:
не стоит задавать тем, кто был в горячих точках. Ведь когда нас посылали
воевать, то не спрашивали про личные убеждения, и для многих осознание того,
что ты убивал людей, или убили на твоих глазах пацана, такого как ты (я уже
не говорю о друге, это тяжелый удар для любого), впоследствии тяжелым грузом
давит на психику. Там этого не осознаешь, потому что на войне другие понятия
о законе и морали, и убивать -- это была наша работа. А сейчас остается
помнить о тех, кто не вернулся оттуда, это наш долг, и поэтому, когда мы
пьем, то третий стакан за них.
числе. В какую точку Афгана нас направляют, мы не знали, хотя слышали из
разговоров о таких местах как Кабул, Кандагар, Баграм, Шиндант. Нас опять
посадили в грузовики и доставили в Ташкент на военный аэродром, посадили в
самолет ТУ-134, и мы полетели за речку. Помню, в салоне играла восточная
музыка, и я представлял себе душманов, почему-то танцующих вокруг костра, и
было полное безразличие ко всему, только какая-то тревога скребла душу.
ШИНДАНТ
него начали садиться дембеля, мы, прилетевшие из Союза, были их заменой. Я
помню, как они смотрели на нас, с радостью и сочувствием, а мы думали, что
когда-нибудь, если повезет, мы вот также будем лететь домой, но служба
только начиналась.
подразделениям. Со всех сторон разносилась стрельба автоматная, пулеметная,
минометная, в общем, непонятная канонада, мы не могли понять, что происходит
и куда мы попали. К нам в палатку заглядывали пацаны и искали земляков,
спросили:
поговорить и рассказать, как там жизнь на родине.
горам, чтоб пошугать их немного, -- ответили они.
в Адраскан, остальные останутся в Шинданте. Там же в Шинданте я первый раз
попробовал с земляками афганский чарс (гашиш). Эффект был трубейный, я
улетел капитально. По гражданке я знал, что такое анаша, и видел, как ее
курят и балдеют, хоть сам и не курил. Но чтоб так накрыло, я и не думал:
афганский чарс -- это не анаша, да еще с непривычки нахапался. Начались
измены, и думки разные в голову полезли, да еще стрельба снаружи, и все
вокруг не знакомо и странно. Меня стали шуги пробивать, и я решил -- надо
как-то до палатки добираться, а встать не могу. Пацаны говорят: оставайся,
здесь переночуешь, а мне как запало, в палатку надо и все. Я пытаюсь встать,
а меня тянет назад, и я падаю снова в кровать. Потом кое-как встал, согнулся
и, расставив в стороны руки, мелкими шагами поковылял к выходу, но не дошел
до двери, как меня занесло, и я снова упал в кровать. Пацаны вырубались со
смеху, ничего, говорят, привыкнешь. А я ищу, где бы воды хлебнуть, а то
сушняк ураганный, но мне посоветовали не делать этого, потому что
бесполезно. И мне осталось думать, когда же это кончится, даже возникала
мысль, а вдруг это не пройдет никогда, и я буду тормозить вот так всю жизнь.
Потом пацаны врубили магнитолу, на кассете пел "Каскад", эту группу знают
все, кто был в Афгане, и я прикололся под кайфом по песням. И вот так,
обкурившись чарса, слушая снаружи стрельбу, а внутри песни "Каскада", я
мысленно сказал себе: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АФГАН.
находились на броне и с интересом глазели на горы и сторожевые заставы, или,
как их там называли, "точки", располагались они по обеим сторонам бетонки.
Слева по ходу проходил керосин-провод, который и охранялся этими точками. На
тех точках, что слева, находились насосы для перекачки керосина, их так и
называли -- перекачки. Керосин этот предназначался для военной авиации, и на
керосин-проводе частенько происходили диверсии, это было наше слабое место.
подполковник Карабанов, начальником штаба был майор Барабанов. И в этом
полку я прослужил с октября 1985-го до августа 1987-го, то есть 22 месяца.
офицеры и прапор, они спрашивали, кому какая должность была присвоена после
учебки. Потом двоих забрали в разведку, одного к саперам, а меня и еще двоих
в ремроту.
условиях. Модульными были только санчасть и магазин, все остальное в
палатках -- столовая, склады, оружейные комнаты и даже штаб, кухни тоже были
полевыми, а парк и ремзона были огорожены колючей проволокой.
предназначался он для поддержки 101-му полку, который там находился с 1979
г. и располагался на другой стороне бетонки, километрах в трех от нас. А я
попал в 12 полк в октябре 1985 г., через 4 месяца после ввода, поэтому полк
не успел отстроиться, и находился в полевых условиях, и хотя со временем
полк потихоньку расстроился, но все равно -- два года, которые я там
прослужил, мы прожили в палатках.
не мерзли, в общем, жить можно было. Многие подразделения обивали палатки
изнутри щитами от ящиков из-под снарядов, и получались как бы деревянные
домики, и смотрелось хорошо, и зимой меньше задувало, и не так колыхалась
палатка от ветра, а бывало, что фляжки с брагой прятали между палаткой и
деревянной стенкой.
РЕМРОТА
прапорщик Садыков и спросил: