дьяк Дмитрия, Небогатый - приставник добрый, услужливый и между тем строгий
в исполнении наставлений, данных великим князем, как стеречь внука. (Надо
знать, что в это время он же, за болезнию Дмитриева казначея и
постельничего, исполнял их должность. Честь честью князю, хотя и
заключенному!..) - Успокойся, Дмитрий Иванович, голубчик мой! Уж конечно,
скоро придет наш краснобай. Ты сам ведаешь, хил становится, худо видит, так
бредет себе ощупью. А ты покуда, милое дитятко мое, поиграй, потешься своими
игрушками. Присядь себе хорошенько на постелюшке; я подам тебе твой ларец.
томившей, исполнил тотчас предложение своего дьяка, сел с ногами на постель,
взял костяной ларец к себе на колена и отпер его ключом, который висел у
него на поясе. Понемногу, одна за другою, выходили на свет божий дорогие
вещицы, заключенные в этом ларце. Княжич подносил к огню то цепь золотую с
медвежьими головками или чешуйчатый золотой пояс, то жуковины (перстни)
яхонтовые и изумрудные, то крестики, монисты, запястья, запонки драгоценные;
любовался ими, надевал ожерелья себе на шею и спрашивал дьяка, идут ли они к
нему; брал зерна бурмицкие {Прим. стр. 6} и лалы в горсть, пускал их, будто
дождь, сквозь пальцы, тешился их игрою, как настоящее дитя, - и вдруг,
послышав голос в ближней комнате, бросил все кое-как в ларец. Лицо его
просияло.
не приму.
тюремную старичок небольшого роста, сгорбившийся под ношею лет; ими
золотилось уже серебро волос его. От маковки головы до конца век левого
глаза врезался глубокий шрам, опустивший таким образом над этим глазом
вечную занавеску; зато другой глаз вправлен был в свое место, как
драгоценный камень чудной воды, потому что блистал огнем необыкновенным и,
казалось, смотрел за себя и своего бедного собрата. Сын не встречает
ласковее отца нежно любимого, как встретил старика Дмитрий Иванович. Радость
горела в очах царевича, в каждом движении его. Он принимал от гостя посох,
стряхал с него порошинки снега, обнимал его, усаживал на почетное место
своей постели. А гость был не иной кто, как тверской купец Афанасий Никитин
{Прим. стр. 7}, купец без торговли, без денег, убогий, но богатый
сведениями, собранными им на отважном пути в Индию, богатый опытами и
вымыслами, которые он, сверх того, умел украшать сладкою, вкрадчивою речью.
Он жил пособиями других и не был ни у кого в долгу: богатым платил своими
сказками, а бедных дарил ими. Ему позволено было посещать великого князя
Дмитрия Ивановича (которого, однако ж, запрещено было называть великим
князем). Можно судить, как он наполнял ужасную пустоту его заключения и как
поэтому был дорог для него. Что ж давал ему за труды Дмитрий? Много, очень
много для доброго сердца: свои радости, единственные, какие оставались у
него в свете, - и эту награду тверитянин не променял бы на золото. Как-то
раз хотел царевич подарить ему дорогую вещицу из своего костяного ларца; но
дьяк с бережью напомнил узнику, что все вещи в ларце - его, что он может
играть ими, сколько душе угодно, да располагать ими не волен.
прозванном басурманом {Прим. стр. 7}. Ныне, усевшись, продолжал ее. Речь его
текла, как песнь соловушки, которого можно заслушаться от зари вечерней до
утренней, не смыкая глаз. Жадно внимал царевич рассказчику; рдели щеки его,
и нередко струились по ним слезы. Далеко, очень далеко уносился он из тюрьмы
своей, и только по временам грубая брань сторожей за перегородкою напоминала
ему горькую существенность. Между тем дьяк Небогатый бегло поскрипывал
перышком; листы, склеенные вдоль один за другим, уписывались чудными знаками
и свивались в огромный столбец. Он писал со слов Афанасия Никитина Сказание
о некоем немчине, иже прозван бе бесерменом.
он сильно воспечаловался о тебе и послал за тобой. Поспешай.
белому плату, пробежала какая-то дума; она вспыхнула во взорах его. О, это
была дума раздольная!.. Свобода... венец... народ... милости... может быть,
и казнь... чего не было в ней? Узник, дитя, только что игравший цветными
камушками, стал великим князем всея Руси!
его, и эти уста могут назначить ему преемника. Мысль о будущей жизни,
раскаяние, свидание со внуком, которого он сам добровольно венчал на царство
и которого привели из тюрьмы, какую силу должны иметь над волею умирающего!
приставами, поспешил в палаты великокняжеские. В сенях встретили его рыдания
ближних и слуг великого князя. "Сталось... дед умер!" - подумал он, и сердце
его упало, шаги запнулись.
время общую скорбь, настоящую и мнимую. Неожиданность, новость предмета,
чудная судьба княжича, сострадание, мысль о том, что он, может статься,
будет властителем Руси, сковали на миг умы и сердца дворчан. Но и в это
время между бородками были умные головы; тонкие дальновидные расчеты,
называемые ныне политикою, так же как и ныне, часто били, наверное, вместе с
судьбою, хотя иногда, так же как и в наши дни, подшибались могучею рукою
провидения.
опять начались и сообщились толпе. Только один голос, посреди причитаний
изученной скорби, осмелился возвыситься над ними:
время... Иван Васильевич еще жив... Благослови тебя господь на
великокняжение!
постельную хоромину, где лежал умирающий, силы его начали упадать. Дверь
отворилась; он прирос к порогу...
прихода внука его, чтобы дать ему отходную. У постели его стояли сыновья,
митрополит, любимые бояре, близкие люди.
увидав его сквозь смертный туман.
руку деда, орошал ее слезами. Умирающий, будто силою гальванизма, приподнял
голову, положил одну руку на голову внука, другою благословил его, потом
произнес задыхающимся голосом:
венчали тебя... будь... мо... им...
произнесено на этом свете. Великий князь Иоанн Васильевич испустил последнее
дыхание, припав холодными устами к челу своего внука. Сын его, назначенный
им заранее в наследники, тотчас вступил во все права свои.
отвели... опять в темницу.
свое горе, прилег под бок к старцу и злополучный Дмитрий. Царевич и убогий
тут уравнялись. Одному снились в эту ночь столы великокняжеские и пышный
венец, горящий, как жар, на голове его, и приемы послов чужеземных, и смотр
многочисленной рати; другому - гостеприимная пальма и ручей в степях Аравии.
Убогий проснулся первый, и как изумился он, увидав подле себя царевича!
Грустно покачал он седою головой, прослезился и только что начал
благословлять его, как послышался веселый, отважный возглас во сне Дмитрия
Ивановича:
озирался вокруг себя и потом, упав на грудь Афони, залился слезами:
казаться ему сонным видением. Только припоминая себе этот тяжкий сон, он
чувствовал на челе своем ледяную печать, которую наложили на него уста
венценосного мертвеца.
декорации: утих однообразный шум капели, исчезла и светлая точка на пузыре
одинокого окна; вместо их серебряная кора облепила углы стен и пазы потолка;
а светлую точку, сквозь которую узник видел небо с его солнышком и вольных
птичек, покрыла тяжелая заплатка. Но Афоня по-прежнему навещал тюрьму. Он
досказал свою повесть о немце, которого называли басурманом, и доброписец
Небогатый, передав ее исправно бумаге, положил свиток в кованый сундук -
внукам на потешение.
было в ней. Знать, Дмитрия Иоанновича выпустили на свободу?.. Да, господь
освободил его от всех земных уз. Вот что пишет летописец: "1509 года, 14-го
февраля, преставился великой князь Дмитрий Иоаннович в нуже, в тюрьме"
{Прим. стр. 10}. Герберштейн прибавляет {Прим. стр. 10}: "Думают, что он
умер от холода или от голода, или задохнулся от дыма".
екатерининских. Богатая старинная библиотека, в которой (так сказали мне
люди, достойные веры) находились исторические сокровища, распродана была
кому попало. Приехав на место, бросаюсь к добычникам, чтобы силою золота
исхитить у них какую-нибудь непонятную редкость. Надежда тщетная! я опоздал.
Максимов Альберт
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Маккэфри Энн