Чтение 2–й страницы книги ~Фарцовка~

все одинаковые!

Во-вторых Гоше было дважды насрать на папашины казарменные прихваты, так
как ни в какое там училище, пусть оно хоть трижды Кремлевское - он идти не
собирался.

И наконец Гоше было трижды насрать на эту страну, где всякая шпана могла
безнаказанно лупить его по заднице...

С шестого класса школы ( в которой кстати говоря классом старше учился
Миша Харитонов) , Гоша решил что когда-нибудь он этой стране отомстит за все
саечки, плюхи и поджопники.

ФАРЦОВКА ТРЕТЬЯ

Проезжая как то по Выборгскому шоссе, где оно льнет к береговой линии и
вьется бесконечной чередою плавных перегибов, я обратил внимание, что от
Солнечного и до Зеленогорска почти что в каждом повороте на дереве или
столбе висят кладбищенские венки... Как же плохо еще умеют рулить наши люди,
подумал я. Ну что ни поворот, то венок и траур! Надо что ли шоссе спрямить,
или людей подучить...

Вова Малинин родился в Выборге. К письму и счету, равно как и к ботанике
с географией Вова испытывал жгучую ненависть. Зато с восьми лет полюбил,
разглядывая порнографические картинки, чистить морковку, с девяти
пристрастился к пиву и сигареткам, а едва справив свой первый в жизни юбилей
- все дни стал проводить на рынке возле продавцов матрешек и командирских
часов. Здесь по мнению юного Вована протекала настоящая жизнь. За пределами
же рынка, за исключением, разумеется ресторанов и казино, жизни не было, а
было какое то скучнейшее прозябание.

Именно на рынке толкались носители истинных знаний, продавцы армейских
шапок - ушанок, понимавшие два десятка слов по фински, именно здесь играли
накаченными плечиками бычары из бригады Геши - Турмалая, что пасли здешние
торговые ряды и проституток, именно здесь расхаживали фирмачи - финны и
шведы, остановившиеся на пару часов в первом большом российском городе перед
последним авто-броском на Ленинград.

К финнам у Вована было двоякое отношение. С одной стороны это были
господа в дорогих одеждах, располагавшие деньгами в иностранной валюте,
одним словом люди приличные и достойные уважения, а с другой стороны это
была чухна белоглазая, в спину которым продавцы, понимавшие пару десятков
слов по иностранному - для Вована - просто академики, всегда хохотали и
выкрикивали по- русски разные обидные слова... Вован не мог для себя взять в
голову, почему такие от природы глупые финны ( не мог же он не верить умным
ребятам - продавцам ), живут так богато и более того, дают жить и тем же
самым продавцам, и бычарам и проституткам... Однако Вован по своим природным
антропологическим свойствам не мог надолго загружать голову какими бы то ни
было размышлениями и принял сушествующее положение вещей как данность. С
десяти лет в небольшой вовиной голове устоялась космогоническая система мира
где глупые финны покупали у умных продавцов шапки - ушанки и матрешек,
сильные и красивые бычары отнимали потом у продавцов часть наторгованного и
ехали вечером в казино, где до утра пили с проститутками алкогольные напитки
иностранного производства, а ему - Вове предстояло в этом мире найти себе
место, достойное его желаний и образования.

Качка из Вовы, как он ни старался, не получилось. Сказались пиво с
сигаретками, к которым он пристрастился начиная с девяти лет. Таким образом
к бычарам из бригады Геши - Турмалая путь Вове был заказан в силу чисто
физических противопоказаний. Однако определенная сметливость и что
немаловажно, свойство своего пацана, выросшего на глазах, сыграли
положительную роль, и Вове предложили дело. Когда ему стукнуло семнадцать от
выкуренных к этому времени сигареток, выпитого пивка и надроченной морковки
он выглядел на все тридцать . Вову заметил сам Геша - Турмалай. Ему нужен
был менеджер - администратор для нового вида предпринимательской
деятельности. И Геша сделал Вове предложение.

Суть бизнеса была проста. На все значимые, снабженные светофорами
перекрестки и бензоколонки необходимо было расставить безногих алкашей.
Алкашей таких было навалом, каждую зиму все большее и большее количество
пьющих мужчин валяясь по пьяне на снегу, отмораживало себе нижние
конечности, которые им бесплатно ампутировали потом в городской больнице.
Так что кадровый вопрос в новом бизнесе решался весьма просто. Но этих
алкашей было необходимо одеть и обуть в военную камуфляжную одежду, усадить
их всех на инвалидные кресла - каталки и самое главное следить, что бы алкаш
сидел на своем перекрестке все шестнадцать часов рабочего дня, и выполнял
план... Триста финских марок в день с одного перекрестка.

Вова вписался в бизнес безоговорочно. Причем не только успешно выполняя
план, предписанный Гешей-Турмалаем, но и перевыполняя высокое задание.

Во-первых Вова сэкономил на креслах - каталках, заставив инвалидов где
стоять на костылях, а где просто сидеть на принесенном из дому табурете. Для
того что бы инвалиды не падали к концу смены, а могли бы передвигаться с
протянутой кепочкой вдоль стоящих под красный свет машин, он поставил на
каждый перекресток не по одному инвалиду, а по два, что бы они менялись
каждые полчаса, давая отдых натруженным культям. Вова был со своими
подчиненными строг. Если он приезжая с обязательным ежедневным обходом не
заставал инвалида на рабочем месте, он безжалостно увольнял работника без
выходного пособия. Не сдавшего обязательный дневной план, он заставлял
работать ночью. И горе было тем инвалидам, которых он заставал на работе в
нетрезвом виде.

Вова проявил и другие организаторские способности, так он договорился о
присмотре местными ГАИшниками за безопасностью его подчиненных в обмен на
необременительную ренту.

Он облагородился, стал одеваться в костюмы и даже научился повязывать
галстук. Своим родственникам и знакомым девушкам Вова начал представляться
предпринимателем, имеющим несколько цехов и торговых точек. Под цехами и
точками подразумевая перекрестки и бензоколонки, где стояли его ветераны
чеченской, афганской и Великой Отечественной - тут все возрасты годились!

Однако, в один печальный день, когда Вова только что поменял свою драную
ржавую девятку на пятилетнюю БМВ, с ним случилось то, что и должно по теории
случиться с молодым и красивым бизнесменом. Выпив в шашлычной Гасана Акаева
триста коньячку, он нажал на газ, забыв перед одним из поворотов шоссе
нажать на тормоза... Гаишники так и нашли его под утро, уткнувшегося носом в
торпедо ... Вместе с ним уткнувшись носом в окровавленное торпедо спала
вечным сном его несовершеннолетняя подруга Анжелка, которая как и Вова тоже
ненавидела письмо и счет, и свято верила в то что настоящая жизнь вертится в
трех измерениях - ресторан, казино и боулинг-бар...

Братва, скинувшаяся по двадцать марок на похороны, повесила на повороте
красно-зеленый жестяной венок , выпила в шашлычной у Гасана по триста
коньячку и оседлав свои ауди и БМВ, разъехалась по делам...

...А на жестяном веночке, что висит теперь на одном из поворотов
Выборгского шоссе, кто то написал:

Здесь сломал себе шею нормальный пацан. Он в своей жизни сделал много
хороших дел - выкурил сто тысяч сигарет, выпил десять тысяч бутылок и банок
пива, пятнадцать тысяч раз дрочил морковку, трахнул сто баб... В общем
нормальный был пацан...Жалко что рано помер. Сколько еще таких полезных дел
он мог бы совершить!

ФАРЦОВКА ЧЕТВЕРТАЯ

Больше всего на свете Толик Имцов любил зырить в бинокль на баб из
санатория имени Свердлова. Будучи коренным жителем города Сочи, на летние
каникулы он обычно никуда не уезжал, и вместе со своим школьным корифаном
Сеней Федоровским мог часами сидеть на жаркой, словно сковородка крыше
строительного вагончика, откуда через глухую железобетонную стену открывался
совершенно бесплатный вид на закрытый санаторный пляж. После завтрака и
утренних процедур сюда выходили мамочки, как называли их Толя с Сеней, и
находясь в наивной уверенности, что ни одна мужская душа их не видит, скинув
халаты и лифчики, подставляли солнцу свои бледные молочные железы.
Процедурная сестра ставила на столик песочные часы и лениво прохаживаясь
между лежаками прикрикивала на отдыхающих дамочек, - трусики, трусики
снимайте!

Толик с Сеней жадно припадали к окуляром своей оптики и в сладострастном
азарте раскрыв слюнявые рты шептали друг другу, - на эту, на эту посмотри,
ка-а-акие сиськи!

У Толика для этого дела использовался дедов цейсовский бинокль, который
по семейным преданиям тот яко бы привез с войны. Сеня же мучился с
оптической трубой от теодолита, который они вместе с Толиком потырили
прошлой осенью у зазевавшихся дорожных строителей. Весь теодолит для зырения
за мамочками использовать не имело смысла. Да и было это опасно, теодолит
большой - куда его таскать, заметят еще, да в милицию потащат! Ребята
развинтили его по частям, кремальеру с уровнями и винтами выкинули за
ненадобностью, а тридцатикратную оптическую трубу приспособили для
подглядывания. В Цейс сиська наблюдалась, конечно лучше! Поиск и захват
объекта в поле зрения осуществлялся быстро и удобно. Теодолитова труба же
мало того что переворачивала объект кверху ногами, так еще и так приближала
и увеличивала, что поиск сиськи нервными дрожащими от нетерпения руками
длился порою несколько томительных минут. Незакрепленная труба дрожала и
сбивала картинку. Поэтому Сеньке все время приходилось мудрить. Он притащил
на крышу табурет и стал прилеплять к нему трубу пластилином, что б не
дрожала. Пластилин на солнце плавился, труба соскакивала с цели и сиську
приходилось ловить вновь и вновь, тогда как счастливый Толик мог непрерывно
ловить в свой цейсовский все бело - розовые прелести. Однако, когда труба
находила наконец свою истинную цель, видно в нее было куда как лучше чем в
бинокль, он ведь приближал только в восемь раз, а теодолит - во все
тридцать! На сиське не то что было сосочек видать, каждую пушинку - каждый
волосок было видно, как если бы он был в тридцати сантиметрах от глаза. И
даже то что изображение было перевернутым, не имело никакого значения. В
такие редкие удачные моменты, Толик бросал свой бинокль и оттолкнув Сеньку
от трубы сам припадал к теодолитову окуляру, громко подсасывая слюну и
приговаривая, - ух ты, ну бля дает, сиська что надо!

Насмотревшись вдоволь, друзья потом по-долгу разговаривали.