Чтение 2–й страницы книги ~Отель "Империал": выход в WINDOWS~

тридцать восьмой квартиры и вокруг лифта, опиvсала всю площадку, может, от
страха, и успокоилась. От подъезда след не взяла, от черного хода -- тоже.

-- Этого не может быть, -- проскрипел Устинов, -- просто у собаки нет
вкуса, то есть нюха...

-- И недержание мочи, -- добавил Братченко, -- а может -- цистит.
Простудилась.

Помощник прокурора почесал лоб под банданой -- вспотел. Был он в
прошлом гаишником, потом переквалифицировался, совсем недавно, нравились ему
эти дежурства, что ли? А в общем-то, поговаривали, что его просто отмазали
от пяти лет за взятку. Напоролся со своими штрафами на какого-то артиста, а
тот взял и пожаловался другу. А друг -- начальник ГИБДД города, то бишь ГАИ
раньше. Организовали проверку и по результатам сместили Авокадова на
низкооплачиваемую работу -- в помощники прокурора. Это еще по-божески,
все-таки сколько вышестоящего народа кормил парень...

-- Берите в производство, вы же тоже сегодня дежурите, все равно к вам
придет по подследственности, -- вздохнул Авокадов и, направившись к выходу,
договорил: -- Протокол первичного осмотра составляйте сами. Заявительница --
о! -- как живая! Оперативников тоже вызывайте сами. Срочная медицинская
помощь не требуется.

И Авокадов исчез из квартиры. Серафимова заглянула в протокол устного
заявления о преступлении, принятого по телефону, где значилось, что
гражданка Эмина в половине восьмого вечера, то есть в девятнадцать тридцать
четыре, позвонив "по ноль два", сообщила, что заходила к соседу за зарплатой
и увидела труп финки. Так было записано в протоколе. На место дежурная
бригада из МУРа прибыла в двадцать часов. Серафимова удивилась, что Авокадов
не предпринял никаких попыток искать и обезвредить преступника. Однако
промолчала. Любила она эдак помолчать, пока мысль умная сама не постучится.
Часы показывали двадцать тридцать. Долгонько же Авокадов осматривал место
преступления -- минут пять всего. Потом сразу же вызвал Серафимову.

Группа рассредоточилась в пределах коридора. Витя Братченко искал на
карте мира, висевшей возле зеркала, город Мытищи, свою малую родину.

-- Показывайте, Евдокия Григорьевна, -- призвала главная дама
соседку-свидетельницу.

Евдокия Григорьевна, в домашнем халате, из-под которого виднелась
ночная рубашка, сере-нькая женщина лет семидесяти, с крохотным пучочком на
затылке, протиснулась вперед и направилась в спальню. Было удивительно, что
эта типичная участница межподъездных посиделок так равнодушно держит себя,
будто это не она сегодня вечером, час назад, звонила в милицию и, заливаясь
ребяческими слезами, словно ее несправедливо наказали, рассказывала о
злодейском варварском убийстве чужой женщины, да еще финки, в квартире
своего соседа и, похоже, работодателя.

-- Постойте, постойте, гражданочка, -- резко остановила ее дама в
кожаном, -- во-первых, вы войдете следом за мной, а во-вторых, руками ни к
чему не прикасаться, делать только то, что вам скажут. Александр Львович,
обратите внимание на следы. Показывайте, Евдокия Григорьевна.

-- Хорошо, -- та пожала плечами и немного обиженно добавила: -- А свой
гражданский долг, дамочка, я еще в сороковых годиках весь выплатила... Вот
здесь это -- в спальне. Только вы бы мужчин вперед пустили. Такое зрелище
одни фронтовики да медработники вынесут. А это я и есть.

-- Ничего. Как-нибудь.

Собравшись с духом, они двинулись в спальню. Это была средних размеров
комната, совершенно белая, с белым мебельным гарнитуром, белыми плафонами на
стенах и белыми жалюзи на окне. Ближе к двери, под королевским шелковым
балдахином высилась пузатая кровать с красивой атласной накидкой,
забрызганной алою кровью. Спиной к окну, возле кровати, на коленях стоял
труп мужчины.

-- Если это баба, то лишь в переносном смысле, -- ахнул Братченко,
наклонившийся над черепно-мозговой травмой. -- А разве вы не про женщину
заявляли, Евдокия Григорьевна?

Евдокия Григорьевна всплеснула руками, как умеют всплескивать руками
только старые москвички, с особым звуком вспархивающих птиц.

-- Ты подумай, он еще убийцу искать собрался! Все перепутал.

-- Может, мы все не в ту квартиру попали?.. -- предположил Братченко.

-- А почему, милейшая, вы решили, что он, -- Братченко показал на
убитого, -- что он -- финка?..

Евдокия Григорьевна отвернулась от Братченко, демонстрируя свое
презрение.

Голова мужчины уткнулась в постель, а руки как-то неестественно
неуклюже подминали под живот подушку. Затылок мужчины был раскроен. Лица его
видно не было. Евдокия Григорьевна встала в углу, сцепив руки под животом, и
недовольно наблюдала за действиями группы. Казалось, она вот-вот не выдержит
и сделает замечание Братченко, что-нибудь вроде: "да нет же, не так, заходи
с этой стороны". Ее муж, не глядя в сторону жертвы, бочком подошел к супруге
и уткнулся носом в ее плечо.

-- Господи, вчера только здоровались! -- хлюпая, простонал он.

В этот момент раздался непонятный грохот или, точнее, шелест, как если
бы упал небольшой сук с дерева, и жильцы квартиры тридцать восемь с
удивлением обнаружили, что кожаная мадам грохнулась в обморок рядом с
трупом.

Еще более удивительным было поведение ее коллег. Один -- тот, что
помоложе, -- обойдя кровать с другой стороны, рассматривал рубленую рану в
черепе пострадавшего; второй, похожий на киношника, изучал обстановку. И ни
один из них не прореагировал на падение следователя.

-- Может, это не менты? -- прошептал муж, и в полный голос добавил: --
Может, мы пойдем? Вот и дамочке поплохело.

-- Стоять! -- почти крикнул Братченко. -- Следы...

Он показал пальцем на испачканный палас. Черные земляные следы вели из
холла прямо к кровати убитого. Сам хозяин был уже почти оголен, его
чистенькие ботиночки похоронно блестели в углу под белым торшером.

-- А, нет-нет, ничего, это ничего, -- масляным голосом запел "киношник"
Устинов, -- мы уже привыкли. Да и Нонна Богдановна не любит, чтобы на нее
обращали внимание. Так что секундочку постойте спокойно, она сейчас придет в
себя.

-- Кстати, папаша, -- нагловато заметил Братченко, -- мы действительно
не менты... тьфу ты... не милиция. Мы из прокуратуры Центрального округа.
Дежурная группа. Я помощник следователя, Братченко моя фамилия. Товарищ из
научно-технического отдела, эксперт-криминалист Александр Львович Устинов.
Остальные сейчас подъедут. А эта дама, что в отрубе, следователь Нонна
Богдановна Серафимова. На ней пятьдесят "вышек" и девяностопроцентная
раскрываемость. Но каждый раз -- обмороки.

Супруги ничего не поняли про "вышки" и раскрываемость. Евдокия
Григорьевна подумала про нефть, а Марк Макарыч, ее муж -- про то, что
раскрытости или раскрываемости вовсе нет, -- упавшая в обморок мадам
прикрыта кожаным пальто сверху донизу.

Как раз в это время Серафимова пришла в себя и, опершись локтями о
кровать, на которой возлежал изуродованный труп, преспокойно встала на ноги.

-- Там под кроватью его ботинки, все в крови, Александр Львович,
приобщите к вещдокам. -- Она сделала вид, что рухнула на пол исключительно
ради того, чтобы с этой стороны резко за-глянуть под кровать, вдруг там
кто...

-- Так это вы заявили в милицию о том, что вами обнаружена убитая
женщина -- финка по национальности? -- обратилась Серафимова к Эминой и ее
мужу.

-- Она у вас -- что? -- Евдокия Григорьевна решила, что старший в
группе все-таки Устинов, и обращалась теперь исключительно к нему.

-- А где участковый, я не могу понять? -- проворчала Серафимова,
начинавшая подозревать неладное, какую-то нестыковку.

-- Сказали, что выезжают, -- ответила Евдокия Григорьевна. -- Вы их
опередили. Я-то сперва растерялась, отсюдова прямо позвонила по ноль-два. А
уж потом из своей квартиры набрала Федорову, участковому.

-- Вы что же, его лично знаете? -- улыбнулся Братченко. -- Были
приводы?

-- Я не знаю -- надо ли на глупые вопросы отвечать, но раз уж вы
спросили, так это не меня к нему приводят, а его ко мне -- в три погибели --
у него язва, а я настойку одну ему даю: на сто грамм водки корень женьшеня,
пленка из грецких орехов и три ложки пива...

-- От такого лекарства и мертвый выздоровеет, -- крякнул Марк
Макарович.

Никто уже не слушал разговорчивую старушку. Братченко докладывал по
рации в дежурную часть о прибытии по указанному адресу. Устинов внимательно
рассматривал сквозь лупу пыль на тумбочке и упаковывал в целлофановые пакеты
обувь убитого, его одежду, сложенную на пуфике, нагибался к ковру, подбирал
какие-то кусочки земли, срезал вместе с ворсом грязные следы ботинок.

-- А следы, похоже, убийцы. У жертвы ботинки чистые, -- заметил
Устинов, -- только кровью запачканные.

Потом Братченко наглухо засел за протоколами.

Серафимова окончательно очухалась и, равнодушно взглянув на труп, пошла
по квартире.

-- Евдокия Григорьевна, можно вас? Нам с вами надо бы разобраться.

Они прошли в гостиную. Притормозив в коридоре, Серафимова спросила, кто
жил в квартире.

-- Большой человек, Адольф Зиновьевич, -- ответила Эмина. -- Я сначала
к нему идти на работу не хотела. Это кому же в голову могло прийти после
такой войны сыночка Адольфом назвать?! Тьфу. Потом присмотрелась -- вроде
неплохой человек. Ну, не повезло с именем.

-- А почему вы заявили про убийство финки?

-- Ну, что вы, ей-богу! -- взвилась старушка. -- Фамилия это у него
такая, понимаете?! Финк!!!

-- Во сколько вы позвонили в милицию?

-- Вот только что, час назад. Как раз фильм кончился.