внушить тебе превратного мнения относительно легкости и трудности этой
осады.
лет назад. Но он обидел не моих земляков. Кроме того, он платил деньги.
Поэтому я смолчал.
до сих пор помню набат.
пойдут в эту сторону?
через Кистени. Через мои земли.
Однако это не регулярная армия.
я знал, что этого человека еще в отрочестве чуть не до смерти напугали
зверские рожи, топоры, факелы, труп епископа, который волочили за ноги по
улицам, избиение его гвардии. Неумно было бы его пугать. Поэтому я
отмахнулся от его слов.
Уж на что хитер был шведский король, но и его не минула пуля.
человек?
мечтает о славе. Нигде не читают и не расспрашивают так жадно про
Александра, Цезаря и других разбойников. Даже этот, которому сидеть бы
дома и плодить детей, человек скорее жестокий, чем мужественный,
загорелся, едва потянуло дымом войны.
похож. Он на нем чистенький, как мальчик, которого мама ведет в церковь. А
тот был здоровенный мужлан, который лаялся мужицкими проклятиями, словно
золотарь из Вюрцбурга.
Будем биться.
стене кирасы, фыркали кони и возле костров сидели кирасиры. На каменных
плитах двора кое-где дымился свежий навоз. Худой мужичонка в свитке убирал
его лениво и неуклюже.
поставлю тебя выше себя.
огромным "покоем" вырисовывалась на синевато-зеленом лунном небе виселица.
светлые, чуть пригашенные ресницами глаза. Они были необычные, эти глаза.
когда немецкие собратья в кирасах забирали у него сено. Через мгновение он
воткнул вилы в бок сержанту. Когда я впервые появился здесь, то ежеминутно
опасался такого удара: у них у всех были такие глаза. Но потом успокоился.
Это смирный и очень терпеливый народ.
этот еще и католик. Я должен ему верить.
вере однажды, ничто не помешает изменить и второй раз. Но я не произнес
этого вслух, боясь оскорбить хозяина.
православной. Жен незачем принуждать. Да и сам Кизгайла - я уверен в этом
- чувствует себя в новом храме наподобие пьяного ландскнехта в обществе
святош.
святой Антоний, и церковь Покрова Матери Божьей. Их разделяет дворец, и из
него ведут в храмы две галереи, каждая в свою сторону. Когда дворец
сожгут, храмы увидят друг друга и очень удивятся. Впрочем, это не мешает
обеим религиям спать на одной подушке...
весело. Ну какой из этого человека католик? Он не знает по латыни ни
inibus, ни atibus [ни одного, ни другого (лат.)]. И хорошо, потому что я
тоже знаю, не много больше.
тридцать лет кровью плачу за свой хлеб.
зале могли бы устроить попойку все мои молодцы, да еще с девками. И никому
бы не было тесно.
переплетов, вделаны еще и витражи. Впрочем, их начали уже вынимать. Без
сомнения, для того, чтобы перенести в безопасное место. Поэтому половина
зала была в красных, синих и коричневых пятнах, а вторая залита лунным
светом.
золотом. Вдоль стен тяжелые и длинные, как гробы, резные сундуки, они же
скамьи. Между ними шкафы, нарочно приоткрытые, чтоб была видна золотая и
серебряная посуда.
лживых ихних дворян! Научились и иному, вовсе несообразному: в передней
стене - камин! Это при здешних страшных морозах! Да я ни на что на свете
не сменяю местной печи.
Ломбардии - мне однажды довелось всю ночь пролязгать зубами у такого
камина. Я наполовину зажарился, а наполовину замерз, как пекарь.
спинок возле него, пламя свечей в шести пятисвечниках.
желтое, начинающее дрябнуть лицо, безумные и достойные жалости глаза
фанатика, волосы до плеч. А она - с нее ангела можно было бы рисовать.
Только не больно, знаете ли, доброго ангела. Коса длинная, золотистая,
глаза темно-голубые и тоже малость бесноватые, как и у всех местных
жителей. Рот розовый, веселый и привлекательный, и весьма приятный для
поцелуев.
всякого доброго швейцарца. Я, правда, не знал, какая у нее походка. У
здешних женщин походка очень хороша. И еще руки. Такие, как у этой: белые,
не худые, с тонкими красивыми пальцами, которые сужаются на конце.
не одно поколение. И может, только внуки пана приучатся носить одежду,
которую носил он сам. Широкая и очень короткая бархатная безрукавка на
куницах. Ярко-красная рубашка, которая плотно обтягивала тело. Кружевной
воротник, и из-под него на живот свисала золотая цепочка. На поясе
игрушечный кинжальчик. (Боже, да этим людям только дубина и с руки.) И
куда ему, черту, с его худыми ногами и утолщенными коленными суставами
носить гладкие, в обтяжку, золотистые чулки и мягкие сапожки с длинными
носками?
Пояс завязан по бедрам и падает впереди двумя концами, как бы разделяя
ноги. Тонкая в поясе казнатка [шнурованная женская одежда], тоже голубая.
месяц, словно рожки над ушами. Те рожки золотятся, а на них сверху
наброшен рантух - прозрачное голубое покрывало, спадающее ниже колен.
улыбкой. Горностай попытался было уцепиться за платье, но не удержался и
скатился вниз.
решил, что мужа как мужа, а эту буду защищать до последнего издыхания.
Ведь если бы я не таскался по свету, а женился, как все добрые люди, у
меня могла быть такая же вот дочь. И я обязательно назвал бы ее Гертрудой.
руки.
обрадовался.
поймал себя на мысли, что стал думать на их варварском говоре, и немного
разозлился. Я все же из кантона Швиц, черт меня побери!
и любой вере, так что мне здесь хорошо.