царской армии, с кудрявым чубом из-под форменной фуражки, усы черными
кольцами, смелый, слегка ироничный взгляд, - жених; одна рука покоится на
резном стуле с высокой спинкой, на которой сидит красивая грустная невеста с
веером, тонкие руки в высоких белых перчатках. Это прапрадедушка и
прапрабабушка Андрея по линии матери. О них почти ничего не известно. Были -
и все. Начало века... Какая-то нерусская фамилия... Кажется, он, этот,
наверное, если судить только по запечатленному фото-мгновению, неулыбчивый
поручик, ушел добровольцем в армию барона Врангеля, где сгинул в
безвестности... Очень хотелось, чтобы "пра" были какими-нибудь известными
людьми - дворянского происхождения или артисты... Тогда бы к Андрею, их
потомку, было другое отношение, да и сам он ощущал бы себя по-иному - более
уверенно, внимательнее бы относился к своим корням. А так: бабушки-дедушки,
дяди-тети - ни спортсменов, ни дипломатов, ни-ни... Поэтому - что его
держало в родном городе после одиннадцатого класса? Ничего: сорвался, как
перекати-поле, и уехал без всякого сожаления. Кем уехал? Просто Андреем,
плюс среднерусская фамилия, плюс "средний балл" в аттестате, плюс еще
несколько формальных параметров...
баловницей Светланой формулу: имя - имидж.
себя в зеркало и так далее. С этим, как раз таки, все обстояло нормально.
После разговора со Светланой Андрей впервые серьезно задумался над своим
образом, который, как показалось после недолгих размышлений, и определял его
место, как и место каждого, в среде обитания: не имеет значения, что у тебя
внутри - тебя принимают согласно твоему поведению, которое есть зримая форма
образа. Ты можешь совершать видимое другому глазу действие легко, с большим
запасом, экономя ресурсы, и наоборот - с великим напряжением сил, на грани
возможностей, либо даже имитируя, всего лишь рисуя его, - но именно
увиденное, или воображенное увиденным, "от и до" будут границами, очерками
твоего образа. Андрей был откровенен сам с собой, поэтому понимал, что ему
больше подходит английское слово "имидж" - в котором для русского человека
больше маскировки, это как бы подделка под реальный образ. Что ж... Говорят,
иногда способ становится сутью - посеешь привычку, пожнешь характер.
Впрочем, как он уже вывел для себя, это не является важным. Главное во всей
его намеченной "перековке" - добиться определенного отношения окружающих.
Ведь впереди еще целая жизнь, в которой нужны острые локти, боксерский нос
без костей и крепкие зубы. И он слепит, воспитает себя таким, как сказала
Светка, - орел мужчиной!... Тем более, что кое-какая база имеется: здоровье
- дай бог каждому, метр восемьдесят пять росту плюс третий, правда еще
детский, со школы, разряд по вольной борьбе.
поступки - наотмашь, до конца, без остатка, чего бы ни стоило. Смотрел на
себя со стороны - сошедший с древней пожелтевшей фотографии царский офицер.
То ли немецкая, то ли французская фамилия. Но - русский. Рано или поздно
гены дадут о себе знать... Он заметил, к радости, что многое стало удаваться
неожиданно быстро, и, что самое приятное, ему показалось, он стал внутренне
изменяться. Поначалу было жалко тех людей, которые на себе стали испытывать
его крутость, которые раньше знали его другим, более мягким, более
терпеливым и терпимым человеком. Его изменения до боли неожиданны для них,
но Андерсон, понимая это, топил свою жалость, как топят "из гуманности"
нежелательного котенка, в глубине души надеясь, что люди скоро привыкнут к
новому имиджу и перестанут страдать от его проявлений, которые усугубляются
предыдущими знаниями - о прежнем Андрее.
пятый курс рядом с... Андерсеном - с Андреем, осененным свежим имиджем. Для
окружающих в их отношениях ничего не поменялось. Сами же они знали, что
стали более чем друзья - они стали компаньонами, отношения которых зиждутся
не на чувствах, ненадежных в силу своей воздушной, капризной сути, а на
договорном фундаменте, трезво заложенном: мы нужны друг другу, но при этом
абсолютно свободны. Светлана шутила, применяя формулу из диамата: свобода
это осознанная необходимость... И грустно добавляла, что после защиты
диплома придется ехать вслед за Андерсеном, куда он, туда и она, - в силу
этой самой заносчивой, но порой такой беспомощной, "осознанной" мадам.
перелом произошел в ресторане - центральном кабаке города, куда они со
Светланой стали частенько наведываться, следуя настойчивым пожеланиям нового
имиджа.
предыдущими. Весь зал как бы вращался вокруг двух центров, что было странно
для заведения. Первый центр состоял из группы городского криминала: столик
на шестерых мужчин, стрижки-ежики, втянутые в острые плечи, лица с показной
угрюмостью... Официанты мелькали кометами, ансамбль оплачен на весь вечер
вперед, посторонние заказы не принимаются. Бородатый электроорганист, он же
сидячий конферансье, блистал, кроме потной лысины, эзоповой, как ему
казалось, речью, сквозящей безвкусицей, угодливостью и елеем: "А теперь для
уважаемого Шуры из нашего центрального собора, только вчера покинувшего
жестокие и несправедливые места, звучит эта песня!..." Тягучий скрежет
бас-струны, фоновый свист микрофона и: "Меж высоких хлебов затеряла-ася
небогатое на-аше село, горе горькое по свету шлялося..." или: "Были мы
карманнички, были мы домушнички, корешок мой Симочка и я!..."
два стола вместе на дюжину крупных человеков, среди которых всего одна
маленькая розовая дамка. Свободное, без комплексов и оглядки на
"авторитетов", гортанное общение, стол ломится от жареного мяса и цветастых
бутылок. Музыка заказана, говоришь, "дарагой"? Грустно, жаль, опоздали,
ничего, бывает, Илларион, давай, генацвали, нашу: "Шемтвалули!..." Песня,
аккуратно и грамотно разложенная на два, три голоса, рокот и эхо гор.
Ансамбль безмолвствует в вынужденной паузе, не смея перебить, "авторитеты"
делают вид, что это их не интересует, с великодушным видом посматривают на
альтернативный центр. Им не нужны разборки, не нужен шум в людной точке,
подмечает Андерсон, их авторитет в данный вечер, в данном месте держится не
на прямой угрозе немедленной возможной расправы, а на имидже, который,
впрочем, имеет вполне реальную основу. Вес же кавказцев - образ раскованных
горцев, который является манерой их повседневного поведения, посему легко им
дается. Горцы отдыхают, криминалы - напряжены. Однако суть расстановки сил
это не меняет - вполне могло быть и наоборот: в том и другом случае сумма
векторов равна нулю.
посторонних, Андерсон попросил официанта убрать два оставшихся свободными
кресла: приятель, нужно с невестой поговорить, проблемы, понимаешь...
Официант кивнул - скорее, кинул поклон: как прикажите. Понял, что перед ним
не лох, подумал Андерсон и огляделся: с чего начать?
остальных полутора десятков столиков, роль наполнителя, среды, подставки, на
которой, как шумные юлы, вращаются чужие центры. Андерсон решил стать...
третьим "центром", таким образом нарушить векторную гармонию. Для этого
решения ему пришлось внутренне зажмуриться и приподнять планку своей уже
каждодневной наглости немного выше обычного: на величину приращения
"дельта", - как он математически выражался. Этих "дельт" было уже много
позади, поэтому от высоты планки порой захватывало дух. Но ни разу еще
Андерсон не отступил, хоть это стоило ему уже потери нескольких друзей,
обиды многих малознакомых и, еще больше, совсем незнакомых людей, сбитых в
хроническое растяжение больших пальцев обеих рук, шатающегося зуба и
красивого, но трудно обриваемого шрама на подбородке.
дуэт для танго, отметил Андерсон не без гордости: его роскошная женщина с
гигантским сиреневым бантом на гибкой талии умеет танцевать, таскает негра
только так. Да и он, видать, способный бой. Тарам-та-ра-рам!... Раз-два!...
Черное-белое, черное-белое! Длинная белая юбка не успевает за танцующими и,
как бы боясь отстать, то и дело обхватывает черный смокинг по узким
брючинам, залетая то справа, то слева. Пробегающий мимо официант смотрит на
Андерсона удивленно-сочувственно, Андерсон пожимает плечами: мол, я же
говорил, проблемы...
английские слова. Это в ее стиле: тренинг английского - превыше всего, не
упустит случая. Что ж, самый удобный момент для начала. Андерсон еще раз
оценил объекты для своего возможного нападения и еще раз оправдался перед
собой: дело не в симпатиях или антипатиях, просто "третий центр" нужен ему
лично, Андерсону, а всякое самоутверждение быстрее всего проходит через
конфликт. Итак, приоритеты. "Криминалы" - разумеется, ничего хорошего, но
все же более свои, чем грузины. Хотя бы потому, что местные. Значит, решено,
- грузины. И тут же выявил самое уязвимое место в кампании горцев: женщина.
Он представил этот и без того говорливый улей растревоженным: вах, слушай,
зачем себя так ведешь, ты мужчина - я мужчина, ладони к небу, палец в твою
грудь, в свою - кулак, клянусь мамой!... Вмешаются криминалы, вступятся за
"своего", все закончится миром, но Андерсона здесь запомнят, следующий раз
швейцар с орденской планкой встретит его "элитно": поклон-поклон, ладонь к
фуражке, здрасс-сь... ждем! Ждем!...
это внимания, ну ничего... Она оказалась худенькой девочкой в коротком, но
пышном, под балерину, розовом платье, с незамысловатой прической из гладких
темно-русых волос, в которой самой заметной деталью был непослушный
пружинистый завиток на виске, словно спиралька серпантина, украшающего
перламутровое маленькое ушко. По тому, как она держала голову на тонкой шее,
чуть набок, можно было предположить, что волосы в обычные дни жили
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Юрьев Сергей
Прозоров Александр