образован. Хорошо знал английскую литературу и считал, что ни одно
творение Шекспира не может сравниться с "Фаустом" Марло [Марло, Кристофер
(1564-1593) - выдающийся английский драматург, предшественник У.Шекспира];
(в честь Марло я и получил имя Кристофер). Был всегда чужд злопамятства,
хотя и считал, что зло должно быть наказано. Уроженец острова Мэн, он
гордился своей фамилией, напоминавшей о бойцах древности - викингах, и сам
был бойцом по духу. Он бился против враждебно настроенного австралийского
городка его же оружием - презрением и насмешками. Вероятно, как многие
англичане, он приехал в Австралию с уже сложившимся чувством
превосходства, и никакие новые впечатления не могли это чувство изменить.
Но местные жители не желали мириться с его английским высокомерием; они
высмеивали его попытки вмешиваться в их жизнь, навязывать свои
нравственные законы, и он в ответ еще больше презирал все австралийское, в
чем бы оно ни выражалось. Как-то раз он вывесил на дверях своей конторы
объявление о том, что людей, неспособных правильно выговаривать
_английские_ слова и пользоваться _английскими_ оборотами речи, просят за
советом не обращаться. В ту же ночь кто-то оборвал все английские розы в
нашем садике, и это озлобило даже мою мать, женщину кроткую и, в отличие
от отца, совершенно не склонную ненавидеть, морализировать и сражаться.
отчаявшиеся, те, у кого не хватало денег на другого адвоката, такого,
который не был бы на ножах со всеми судебными и гражданскими властями. А
между тем юрист он был очень хороший и в законах разбирался лучше всех
адвокатов и юрисконсультов города, лучше даже многих судей, но если нам
кое-как удавалось сводить концы с концами, то лишь благодаря тому, что его
таланты и знания ценились на стороне - у страховых компаний и фабрикантов
сельскохозяйственных машин, вечно судившихся с мелкими фермерами за
просрочку платежей.
терпимо к австралийскому зубоскальству и подчас даже сам принимал участие
в общих насмешках. Зато мой брат Том, в детстве не ладивший с отцом (чего
обо мне нельзя было сказать), то и дело дрался из-за него в школе; верней,
даже не из-за него, а из-за того положения, в которое он нас ставил своей
враждой с горожанами. Когда Тому было десять лет, я однажды видел, как он
накинулся на одного двенадцатилетнего провокатора, обозвавшего нашего отца
истуканом. Майк Митчелл, кажется, и выговорить этого слова не успел, как
на его голову обрушился яростный удар сплетенных в двойной кулак рук Тома.
И это было в духе моего брата: маленький белокурый крепыш, брыкливый, как
жеребенок, он всегда готов был мгновенно вступиться за свою честь. А между
тем его голубые, словно бы девичьи глаза ясно говорили о природном его
миролюбии, хоть в городе мало нашлось бы мальчишек нашего возраста, с
которыми ему ни разу не случалось подраться.
3
стороны, и, пожалуй, я был единственным, кто знал его тайну. Я знал, как
он сам мучается от своего безрассудного озорства, - всем нам, Квэйлам,
хорошо знакомы эти муки протестантской совести. Но совесть Тома никогда не
умела удержать его вовремя. Сколько окон было разбито им в школе словно бы
по какому-то наитию! А однажды он устроил близ дома пожар, от которого на
двухстах акрах выгорело скошенное сено, - не нарочно, разумеется, просто
хотел расчистить площадку для сожжения чучела Гая Фокса (в Австралии
ноябрь - летний месяц). Его нещадно выпороли за это. В другой раз ему
взбрело на ум пропустить живую гадюку через мамин старинный каток для
белья, чтобы сплющить ее и носить в виде пояса. Помню, с катка потом долго
не отмывались черные пятна змеиной крови. Как-то он за пять шиллингов
подрядился взобраться на мачту местной радиостанции и закрепить изолятор
на одной из оттяжек. Верхушка мачты, стометрового деревянного шеста,
угрожающе качалась, пол-улицы собралось внизу и, затаив дыхание, следило
за Томом, пока он благополучно не слез на землю. В десять лет он попался
на том, что воровал пустые бутылки на заднем дворе фабрики безалкогольных
напитков, а потом сдавал их на приемный пункт той же фабрики по пенни за
штуку, но хозяин, Исси Сайон, человек умный, отпустил его, дав только
хорошего пинка в зад. Дважды он убегал из дому и оба раза проводил ночь на
Биллабонге, удил там рыбу, ставил капканы на кроликов. Мать едва не
заболела от волнения, хотя она всегда твердо верила в способность Тома из
любой передряги выходить целым и невредимым, и Том это знал. Его ловили,
приводили домой и, после того как отец "всыплет ему горячих", отправляли
спать. Том переносил наказание терпеливо, без слез, но я знал, что,
оставшись один, он втихомолку плачет, не столько от боли, сколько от
обиды. Когда пороли меня, я начинал вопить благим матом после первого же
удара и тем облегчал свою участь; но я с детства умел идти на компромиссы,
а Том этому так и не научился.
терзался из-за своей необузданности и легкомыслия. Лето, о котором я здесь
пишу, было для него переломным: остались позади драчливые и беспечные
мальчишечьи годы, явилась потребность привести в равновесие две стороны
собственного существа - необузданно-озорную и чувствительно-совестливую.
Он только-только прикоснулся к жизни и ощутил ее трепетное биение,
только-только по-новому посмотрел вокруг себя, и первая сложность,
вставшая перед ним, состояла в открытии, что наш исповедующий равноправие
австралийский городок лишь ждет случая раздавить и стереть в ничто его,
как и всякого другого.
средней школы. Он давно и без колебаний выбрал для себя профессию юриста,
но об университете не приходилось и мечтать: на это у нас не было денег. И
отец взял его к себе в контору бесплатным помощником "до осени" - как
будто можно было надеяться, что, когда в садах созреют сочные фрукты, а на
полях уберут золотой урожай пшеницы, нечаянная удача вдруг откроет ему
заветный путь.
бездумно тратил школьное время на что угодно, кроме учения, и его
академические успехи не позволяли ему рассчитывать на стипендию, а без
стипендии Мельбурнский университет был доступен только детям богачей. Мне
пришлось еще раньше Тома испытать это расхождение мечты с
действительностью; впрочем, я, надо сказать, не так уж стремился в
университет. Мне хотелось стать журналистом и работать в газете, в большом
городе, но, во-первых, я не имел необходимой подготовки, а во-вторых,
юноше из провинции трудно было найти в большом городе работу, да и
коренному горожанину не легче. Исходя из этого, я повел атаку на владелицу
нашего сент-хэленского "Вестника", симпатичную старушку, по фамилии Ройс,
и до тех пор приставал к ней, пока она не согласилась взять меня временно,
на год. Я уже два года околачивался без работы после окончания школы,
пробавляясь всякими случайными занятиями, и потому принял, как чудо,
получение этого места, хоть получил я его только на один год и знал, что
буду зарабатывать меньше фунта в неделю.
1938 года будущее выглядело так мрачно, что душа не лежала к радости. Я
испытывал гнетущее чувство, что все мы зашли в тупик и податься нам
некуда. Во время депрессии, которой не суждено было окончиться вплоть до
1939 года, через наш городок проходили тысячи безработных, рыскавших по
округе в поисках сезонного заработка. Недели не было, чтобы кто-нибудь не
ночевал у нас в гараже на земляном полу. Если это был австралиец, отец
через Тома посылал в гараж кипяток для чая, хлеб и джем (масло мы и сами
не каждый день ели), если же забредал иммигрант из Англии, старый или
молодой, отец шел взглянуть на гостя и в тех случаях, когда гость казался
ему достойным такой чести, приглашал его поужинать или позавтракать с
нами. Том вел с этими людьми втихомолку крамольные разговоры, я же боялся
их, чувствуя, как мы им противны со своей милостыней и с бесконечными
отцовскими словоизлияниями. Только бедняки были терпимы к бродягам, богачи
(вроде меня) ненавидели и боялись их.
разделение на фермеров и собственно горожан, на любителей крепких напитков
и азартных игр и противников крепких напитков и азартных игр; но самое
четкое разделение было по признаку религии - на католиков и протестантов.
чести, вопрос доверия к ближнему. Все католики в его глазах были
стяжатели, обманщики, люди без стыда и совести, они попросту находились за
пределами морали. Отец был страстным приверженцем Реформации; она для него
и сейчас не утратила живого значения: ведь это благодаря ей англичанин
стал свободен в своих мыслях. Австралиец-католик - такая комбинация всегда
казалась отцу отвратительной, но австралиец-католик да еще и любитель
крепких напитков и азартных игр, вроде Макгиббона, - это уже было просто
воплощение кромешного зла.
Макгиббон, чей отец, Локки Макгиббон, держал в городе цирк, устраивал
матчи по боксу, был завзятым картежником, спекулировал чем придется и
среди местных католиков не знал себе равных по части насмешек над
протестантским ханжеством и английским снобизмом в лице моего отца.
Сложные из-за неосторожности Тома отношения между нашими семьями начались
с того дня, когда дом Локки Макгиббона был дотла уничтожен пожаром.
4
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман