но довольно толстые, в твердых корочках с черными матерчатыми корешками и
черными потертыми углами. Одна кирпично-красного цвета, вторая
темно-зеленого, третья синяя. Но цвета эти едва проглядывались, - так
потерты, замусолены были книги. По краям сквозь рваный коленкор желтели
лохмы размочалившегося картона.
всего рассказать, как и откуда попали к ним эти ветхие книги. - На улице
Гоголя хозяйка послала нас на чердак, а там весь угол завален старьем...
фиолетовых чернил на пожелтевшей по краям, однако все еще плотной бумаге.
Первые строки косого и твердого почерка удалось разобрать без труда: "Я
родился недалеко отсюда, в предгорном селении Псебай, и был единственным
сыном в семье. Наверное, поэтому мои родители, всеми уважаемые отец и мать,
души во мне не чаяли. Но я не рос баловнем, справедливый и строгий отец
держал меня в рамках".
дата обозначена: десятый год нашего века. Вот почему мы решили, что рукописи
могут быть полезны. Все-таки история Кавказа...
в последней книге этот почерк становился менее разборчивым. Действительно,
похоже на историю Кубанской охоты, предтечи нынешнего заповедника. Если она
написана очевидцем событий, то, конечно, полезна.
собирался, но познакомиться с записками о природе прошлого не отказался.
Своим гостям я высказал сердечную благодарность.
разговорчивого, - если бы он не заглянул в эти книги и не показал их мне,
так бы и очутились они на складе в куче ненужных бумаг.
раз поблагодарил друзей, сказал, что непременно прочитаю и верну им находку.
Ну, хотя бы для школьного музея.
оставить, для того и пришли, чтобы отдать. Вдруг действительно пригодится...
далее неизвестный мне автор:
Екатеринодаре. Учился я хорошо, и венцом этой учебы стал Санкт-Петербургский
лесной институт, куда, к радости отца, я был определен канцелярией наказного
атамана Войска Кубанского. Тогда же оказался зачисленным в казачий полк
вольноопределяющимся, что означало содержание в институте на казенный счет,
а в отпускное время - обязательные лагерные сборы, где нас будут учить
военному искусству.
развлечений в большом городе тоже не занимать. Наверное, поэтому дни бежали
с удивительной быстротой. После зимних занятий предстояла поездка домой,
казачьи лагеря, а потом неомраченное свободное время, походы с друзьями в
горы и в лес. Такие путешествия доставляли радость, лес я всегда встречал,
как доброго друга.
дней погружался в зеленую прохладу чащи и чувствовал себя очень счастливым.
После грохочущей столицы, многолюдья, холодно-строгого, хотя и красивого
камня на проспектах и площадях, после напряженных лекционных занятий и
сумятицы студенческого жития задумчивый горный лес со своим всегда
ароматным, я бы сказал, веселым воздухом и мелодиями птичьих песен
представлялся мне местом, созданным исключительно для счастья человеческого.
выслеживании дичи, за жизнью которой так интересно подсматривать, у ночного
костра в глухих урочищах.
возвращались домой, чтобы на другой день явиться на сбор
вольноопределяющихся Лабинского конного полка, на стрельбы и конные игры.
Отец, сам когда-то отчаянный любитель джигитовки, нетерпеливо ожидал меня, и
мы вместе отправлялись в станицу Лабинскую, сопровождаемые строгим наказом
матери беречь себя.
научился неплохо владеть казацкой шашкой, но что особенно удавалось мне, так
это стрельба из винтовки. Еще до Лесного института я не раз завоевывал на
играх первенство. Пятнадцати годов от роду получил именную винтовку с
гравировкой, где под лестными для самолюбия строчками стояла фамилия
наказного атамана Войска Кубанского.
ясно, чисто и хорошо. Никаких особенных, крутых поворотов не предвиделось.
Еще одна зима, весна, институт будет закончен, я приеду в качестве лесничего
на Кавказ, чтобы начать службу в родных краях неподалеку от стареющих
родителей.
к концу, а вместе с ним кончались и каникулы.
чернилами изображалась неуклюже нарисованная гора, рядом - смутная девичья
головка, кривая казацкая шашка - словом, остаток страницы автор использовал
явно для забавы. Казалось, что и все написанное - просто мальчишеская
шалость.
обнаружил несколько плотно слежавшихся листков почтовой бумаги. Начал читать
- и уже не оторвался, пока не закончил последний. На меня дохнуло жизнью
далекой, еще незнакомой семьи, напряжением какого-то особенного, необычного
труда, пережитыми опасностями. И всюду мысли, разговоры, дела, связанные с
дикими зубрами. Слово это повторялось чаще других. И столько тут было
незнаемого, интересного, что весь дневник и письма представились мне
действительно дорогой находкой, может быть бесценным подарком самой судьбы.
зубрами; блокноты были переполнены рассказами об этом звере, его судьбе,
преследователях и спасителях...
Вместе мы посетили дом на улице Гоголя и поговорили с хозяйкой.
чердаке, уж там мышатам такое раздолье! По всем ночам шуршали. До нас тут
живало много разного народа, мы с сыном недавно этот домик купили. Сын-то у
меня до бумаг там, до книг разных не охочий. А вот как того жильца звали,
чьи бумаги завалялись, дай бог памяти, такая у него фамилия долгая,
русская...
уме какие-то фамилии.
своем первозданном виде, значило бы сказать неправду. Одно несомненно: он
побудил автора предпринять новые изыскания в архивах, заставил покопаться в
библиотеках, искать встреч с учеными, чьи имена так или иначе связаны с
описанными событиями, и, конечно, додумывать ситуации, когда не хватало
сведений и фактов из истории.
для полноты картины, для выражения главной идеи, необходимой всякому
художественному произведению.
окна, свежий лесной воздух приятно холодил ноги. В саду едва слышно
шевелился отяжелевший к осени виноградный лист, пахло созревшей "изабеллой".
На столе перед мамой шумел пузатый самовар с медалями на медном боку. Она
разливала чай. Наконец папа отодвинул стакан, поднялся и как-то особенно
пристально заглянул мне в глаза.
забывал. За последние годы он очень постарел, растерял прежнюю уверенность.
Сдала, конечно, и память.
связей в высоких кругах, но авторитетом у военных сверстников пользовался
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Панов Вадим
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Посняков Андрей