дерзания его.
НЕ БОЙСЯ "ЧИХНУТЬ В МЕШОК"
камня стоил на рынке дороже фунта жирной говядины. Ах, какие чудовищные
брошки мастерили тогда из него ювелиры - патриоты республики! Но булыжники
тюрьмы Ла-Форс, разобранной в 1840 году, не попали в число священных
реликвий и закончили свой век на мостовых Парижа, сухо громыхая под колесами
спешащих дилижансов. Боже мой, как давно это было...
вывески времен Рабле - золоченых рыб и волосы Дианы, бегущих оленей и
завитые кренделя колбас. Старинный замок Ла-Форс тяжко осел в землю на
перекрестке Паве, а новейшая улица Королей Сицилии срезала его сбоку
наискосок, обнажив при этом застарелую копоть на стенах. Дожди быстро смыли
ее, и в памяти парижан навсегда угасли отзвуки карнавалов, когда шуты в
маскарадных платьях пылали живыми воющими факелами. Давняя старина... Потом
здесь поселились короли Наваррские, и эти же камни по ночам прислушивались к
шепоту Изабеллы, подсыпавшей яд в бокалы прискучившим любовникам. Под этой
же вот крышей прозвучали и злоречивые наветы кардинала де Виражу, которому
народная молва приписывает сооружение прохладного фонтана - несколько
долгих-долгих веков тихо журчал он под самыми окнами замка Ла-Форс...
закаленным ветераном. Корявые пальцы его, приученные сливаться воедино с
эфесом сабли, теперь тоскливо перебирали громыхающие ключи от секретных
камер. Как бывалый солдат, комендант высоко ценил чужое мужество и потому
отзывался о своих постояльцах с искренним уважением.
Разве я могу сказать что-либо скверное о генерале Лагори? Ведь это он был
адъютантом у Моро, когда тот сорок дней пробивался через Шварцвальдское
ущелье. Правда, тогда было время республики, и генерал Лагори доныне ей
верен.
над огнем камина вертел с индюшкою.
угловая камера южной башни! Поверь: мне стыдно глядеть в глаза генералу
Гидалю, который сидит там. Ведь я служил сержантом в его полку, и он всегда
был так добр с нами, солдатами... Это настоящий республиканец!
камням ногу, помятую в атаке при Аустерлице, он уходил проверять запоры
тюремных камер...
в одном из окон замка лицо секретною узника. Повиснув на прутьях решетки, он
спрашивал их:
по-разному: Наполеон после Тильзита сражался в Испании, он охотился в
Фонтенбло, ездил на торжества в Эрфурте и очень редко находился в столице.
Но однажды, осмелев, женщины попросили узника назвать себя. И в ответ он
крикнул им из окна тюремной башни:
патриоты Франции забыли мое имя?
бюллетень гласил: "Мале упрям, он сторонник якобинства и недовольства,
многие черты его характера говорят о том, что это человек очень решительный
и всегда готов на любые авантюры". Министр полиции Савари - герцог Ровиго -
внес свою лепту в характеристику нашего героя. "Мале, - писал он, - искренне
вошел в революцию, с большим жаром исповедовал ее принципы. Для заговора он
обладал тем характером, который отличал еще древних греков и римлян..."
***
даже несколько изящен, как юноша. Уроженец гористой Юры, он был стремителен
в поступках и порывист в жестах, но поступь имел плавную, почти неслышную.
Крупные, как миндалины, вишневого оттенка глаза, седые волосы, сочный смех.
Речь его звучала всегда гортанно и певуче.
нежностью: ведь этот узник был окружен для них ореолом героических битв за
права Человека...
усидит в этой клетке?
случае, если победит контрреволюция?
Парижа насмешливым умом и порицанием монархии. "Эти Капеты!" - говорил он о
Бурбонах, презрительно именуя королей по фамилии. Во время казни Людовика
XVI он сидел в кабачке перед открытым окном - как раз напротив эшафота;
когда же голова короля выкатилась из-под ножа в корзину, Мале поднял бокал с
легким вином:
Франции он сражался за республику в армиях Моро и Пишегрю; дым бивуачных
костров, голодная жизнь солдата, громкие победы на маршах - он сроднился с
этим и не мыслил судьбы иной. Париж, когда он снова появился в нем,
показался генералу уже не тем городом, каким представлялся все эти годы,
проведенные в дозорах и битвах. Было что-то подозрительное в обжорстве и
веселости жителей, а генерал Бонапарт, первый из трех консулов, сразу
насторожил Мале своим непомерным властолюбием зарвавшегося упрямца. Правда,
консулов пока было трое, но...
в трех аккуратных томиках. Но читать-то их все равно приходится с первого
тома, с первой страницы.
оловянная сережка.
знаешь, что я отпетый республиканец.
временем их можно переплести в один том потолще.
успокоюсь лишь в том случае, когда стану пить вино из черепа убитого мною
деспота... Корсиканец ведет себя так, будто вся революция делалась ради его
возвышения.
абсолютной власти; после 18 брюмера он, начальствуя в Дижоне, ожидал приезда
первого консула, чтобы арестовать будущего властелина. В этом его
поддерживал тогда Бернадот и другие офицеры-республиканцы. Кажется, Бонапарт
догадался о ловушке и в Дижон не приехал...
Мале.., не ваш ли брат? Но он убежденный роялист, а почему же вы решили
остаться якобинцем?
бригадные. Бонапарт перевел его комендантом в Бордо, но это не образумило
Мале: в 1802 году он выступил с протестом против обращения первого консула в
пожизненного.
недостает сущего пустяка: всего лишь миллиона французов, сложивших головы за
уничтожение как раз того, что ничтожный корсиканец так блистательно
восстанавливает...
подкупить. Но угрозы оказались бессильны:
эшафоте). Титулы и богатство его не прельщали - он оставался, не в пример
другим, убежденным якобинцем. Скоро в Париже состоялось первое вручение
знаков Почетного легиона; не был забыт и Мале, которого Бонапарт возвел в
командоры ордена. Тогда же Мале созвал друзей на веселую пирушку и
торжественно возвел своего повара в кавалеры Почетной ложки...
присягать императору!
сказанные им в частном порядке:
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Вронский Константин
Белогорский Евгений