былого - их оригиналы были корявыми!
Пираты делались адмиралами и пэрами Англии, а нелюдимые рыцари
Мальтийского ордена вели затяжную войну с алжирскими корсарами.
Инквизиция еще не была уничтожена; площади городов украшали распятия
и виселицы; людей клеймили каленым железом.
А на Москве поймали как раз Ваньку Каина, и он пел свои озорные
песни, позже ставшие "народными".
Крепости уже не имели тогда прежнего значения - их научились
обходить. Но считалось за честь взять крепость штурмом. Города же имели
ключи, и сдавали их победителю на атласной подушке.
Мужчины носили треуголки под локтем, а головы пудрили. Пудра была
разных оттенков (даже голубая). Держалась мода на фижмы - и поголовье
гренландского кита беспощадно выбивалось ради идеальной стройности женских
талий. Корсеты вздыбливали груди тогдашних красавиц, слегка и небрежно
прикрытые цветами.
А в горах Вогеза доживали свой век последние медведи.
Бедняки Европы уже ели картофель, но в России им лакомились пока
вельможи. Свиньи служили гурманам, натасканные выискивать гнезда трюфелей.
Люди садились за стол с осторожностью, ибо искусство отравления было
доведено до совершенства.
Вольтер успел себя прославить, а в России парил пламенный и честный
Сумароков. Рокотов и Левицкий начинали пробовать свои кисти, но Антропов
уже казался устарелым.
Герцог Бирон находился в ссылке, и корона герцогства Курляндского
считалась - якобы! - свободной.
Воинственная Польша носила патриотический кунтуш, но имела на троне
саксонского курфюрста Августа III.
Крым - под пятою ханов - был подвластен Порте, и в Бахчисарае источал
слезы фонтан (еще никем не воспетый).
А в Запорожской Сечи буянили чубатые "лыцари".
Самым сильным флотом все признавали флот английский.
Русская артиллерия и тогда была передовой в мире.
Париж диктовал свои вкусы, и моды часто менялись.
Макиавелли был настольной книгой политиков; и был разгар секретной
дипломатии - королей и канцлеров, интриг и подкупов.
Плащ и кинжал! Раскрытое письмо и замочная скважина...
БЛЕСТЯЩЕЕ НАЧАЛО
Полное имя этого человека звучало так:
"Шарль-Женевьева-Луи-Огюст-Андрэ-Тимотэ де Еон и де Бомон". Мы будем
называть его короче: "де Еон" (иногда же назовем и "де Бомон", пусть это
не смущает нашего читателя). Среди набора католических имен только одно
имя - Женевьева! - имя чисто девичье, благоуханное.
Но оно, это имя, как раз и не играет никакой роли в судьбе человека,
который оставил след в истории нашего государства.
Говорят, что отец де Еона был не совсем нормальным, и в детстве де
Еона наряжали как девочку. Ходили слухи, что он был девочкой, но отцу
хотелось иметь сына, и вот его потом переодели в мужское одеяние.
Существует свидетельство, что маскарад этот продолжался долго - в прямой
зависимости от споров о наследстве: для получения наследства то был нужен
мальчик, то вдруг требовалась девочка. Потому-то, говорят, де Еон отлично
и чувствовал себя - когда в юбках, когда в мундире. Говорят еще хуже...
Но не будем повторять всех слухов: спор об этом человеке не
прекращается вот уже два столетия. Постараемся издалека, через хаос
времени и событий, разглядеть не легенду, а - человека!
Вот он, с широко раскрытыми глазами, вступает в мир, полный цветения
и волшебных очарований... Как же все это начиналось?
***
Добрый друг семейства, аббат Марсене, в последний раз высек мальчика,
и на этом домашнее воспитание сочли законченным.
- Мы дали тебе имя!
- гордо выпрямившись, сказала стройная мать, урожденная де Шарантон.
Итак, прощайте сады Тоннера, звоны колоколов по утрам и нежные
розы... Громыхающий мальпост, украшенный краснорожей вывеской святого
Фиакра, покатил де Еона в Париж, отчаянно пыля и распугивая по дороге
откормленных индюков...
В коллегии кардинала Мазарини секли не так любвеобильно. И платил за
сечение уже не родитель, а сам король. Практика - суровая вещь, и она
доказала, что еще никому из дворян розги не мешали расти и развиваться
сообразно природным наклонностям. Не ручаюсь здесь за простых французов,
но зато документально заверено, что короли Людовики с детства каждый день
просто объедались розгами!
Маленький де Еон был резв и даровит, прекрасно воспринимая все, что
давали аббаты по строгому расписанию: анекдоты и молитвы, супы и горчицу,
розги и вокабулы.
Незаметно для наставников он вырос в бесшабашную бестию. Последний
раз его выпороли, когда он носил в ухе крохотную сережку - признак
мужества. Иезуит отбросил прут и помог де Еону застегнуть панталоны.
- Мы свое дело сделали, - заявил падре, ласковый. - А далее, мой
профан, пусть заботится о вас хоть сама Бастилия!
Грудь этого сорванца уже была истыкана уколами шпаг в поединках. Зато
не было де Еону и двадцати лет, когда его - как виртуоза шпаги - признали
почетным кавалером в лучшем фехтовальном павильоне столицы. Он любил
читать Мольера, а у того сказано: "Фехтование есть искусство наносить
удары, не получая их..." И де Еону хотелось прожить всю жизнь только
нанося удары другим, не получая взамен ни одного обратного...
Быстрыми и легкими туше, победно крича, де Еон загонял противника в
угол. Дразнил острием. Сильными батманами отбивал оружие противника.
Издевался в стремительных фланконадах.
Разум его был изощрен и в шахматах. Королевский паж Франсуа Филидор
(тогда он был скрипачом при Марии Лещинской) приезжал из Версаля в кафе
"Режанс" - это давнее прибежище шахматистов всего мира, длинными пальцами
торопливо ставил фигуры.
- Шевалье, - просил он де Еона, - я жду от вас гармонии ума и
бойкости фантазии... Садитесь!..
Из коллегии Мазарини юнец выпорхнул в свет со званием "доктора
гражданского и канонического права". Гордый этим званием, как петух,
отыскавший в земле червяка, адвокат поскакал на душистую родину, где в
подвале каждого дома, в тесноте старых бочек, бродило приятное и
легкомысленное шабли.
Постаревший отец подозрительно ковырял пальцем печати на королевском
дипломе.
- Ну что ж, - сказал он, - пинок в жизнь ты получил, но... Куда
полетишь, сын мой? На всякий случай запомни: лучше сказать десять приятных
слов фаворитке короля, чем написать десять томов. Живи! Но я тебя.., знать
не знаю.
Впрочем, отец вскоре умер, и де Еон получил в наследство 15000 ливров
дохода. Этого бы вполне хватило, чтобы отсылать белье для стирки если не в
колонии Сан-Доминго, то хотя бы в Голландию. Однако де Еон мог смело
заверить родню при свидетелях, что ни единого су не истратил на
"полубобров" (как назывались тогда - еще задолго до Мопассана - красавицы
полусвета).
Высокую нравственность шевалье обстреляли картечью эпиграмм и
насмешек. Таково было время: мужья стыдились любить своих жен, а жены,
чтобы не потерять доступа ко двору, были вынуждены заводить себе
любовников.
Вино - да, это совсем другое дело! Наш юный адвокат обожал повальное
рыцарское пьянство. Как хороши высокие прохладные бутыли, что тревожным
сном покоятся в его погребе.
Книги - о да, конечно! Без них жизнь немыслима и пуста, словно
монашеская келья на закате солнца.
Возвысить дух свой над страстями тела - этому он уделял немало забот
и даже посетил однажды анатомический театр.
- Я вижу кости, груды мяса, жил и сала, - удивился де Еон. - Но я
души не вижу здесь... Нет, это не по мне!
В 1753 году он выпустил свою книгу - "Финансовое положение Франции
при Людовике XIV и в период Регенства". Первые же похвалы пришлись кстати.
Парижский интендант, Бертье де Савиньи, как раз подыскивал секретаря из
хорошей фамилии - и де Еон заступил его место. Время для интендантов было
неспокойное. Совсем недавно толпа голодных матерей окружила коляску дофина
и кричала сыну короля прямо в лицо:
- Пусть уберут эту потаскуху Помпадур, которая лишает нас хлеба!
Пусть только она покажется перед нами...
Парижская голытьба не знала, что не Помпадур, а сам король
спекулировал хлебом. Франция голодала, съежившись возле промерзлых очагов.
Даже знатные дамы, чтобы протопить свои наследственные замки, дарили
любовь по странной таксе: одна ночь любви стоила десять телег с дровами.
Франция заселяла колонии каторжниками и шлюхами, которых хватали на
улицах. Иногда - хватали детей и нищих. По пять гребцов на одно весло, со
звоном и стоном, выгребали в океан тяжкие королевские галеры, и на
знаменах кораблей струились нежные бурбонские лилии.
От Гавра до Ньюфаундленда моря сотрясались от пушек - Англия отнимала
у Франции ее американские колонии. Война между странами объявлена не была.
Но если в море встречались французы с британцами, то салютовали так: всем
бортом - залп из ядер раскаленных, и - саблю в зубы - вперед! на абордаж!
Франция для французов казалась тогда серым обыденным хлебом, а
далекая Канада - сладким сказочным пирогом, и Англия уже вцепилась в этот