Чтение 2–й страницы книги ~Ночевала тучка золотая~

Шли мимо хлеборезки братья, не первый раз, кстати. Но уж больно
невтерпеж в этот день было! Хотя такие прогулки свои мученья добавляли.

"Ох, как жрать-то охота... Хоть дверь грызи! Хоть землю мерзлую под
порогом ешь!" - так вслух произнеслось. Сашка произнес, и вдруг его осенило.
Зачем ее есть, если... Если ее... Да, да! Вот именно! Если ее копать надо!

Копать! Ну, конечно, копать!

Он не сказал, он лишь посмотрел на Кольку. А тот в мгновение принял
сигнал, и, вертанув головой, все оценил, и прокрутил варианты. Но опять же
ничего не произнес вслух, только глаза хищно блеснули.

Кто испытал, тот поверит: нет на свете изобретательней и нацеленней
человека, чем голодный человек, тем паче, если он детдомовец, отрастивший за
войну мозги на том, где и что достать.

Не молвив ни словца (кругом живоглоты, услышат, разнесут, и кранты
тогда любой, самой гениальной Сашкиной идее), братья направились прямиком к
ближайшему сарайчику, отстоящему от детдома метров на сто, а от хлеборезки
метров на двадцать. Сарайчик находился у хлеборезки как раз за спиной.

В сарае братья огляделись. Одновременно посмотрели в самый дальний
угол, где за железным никчемным ломом, за битым кирпичом находилась заначка
Васьки Сморчка. В бытность, когда хранились дрова, никто не знал, лишь
Кузьменыши знали: тут прятался солдат дядя Андрей, у которого оружие
стянули.

Сашка спросил шепотом; - А не далеко?

- А откуда ближе? - в свою очередь, спросил Колька.

Оба понимали, что ближе неоткуда. Сломать замок куда проще. Меньше
труда, меньше времени надо. Сил-то оставались крохи. Но было уже, пытались
сбивать замок с хлеборезки, не одним Кузьменышам приходила такая светлая
отгадка в голову! И дирекция повесила на дверях замок амбарный! Полпуда
весом!

Его разве что гранатой сорвать можно. Впереди танка повесь - ни один
вражеский снаряд тот танк не прошибет.

Окошко же после того неудачного случая зарешетили да такой толстенный
прут приварили, что его ни зубилом, ни ломом не взять - автогеном если
только!

И насчет автогена Колька соображал, он карбид приметил в одном месте.
Да ведь не подтащишь, не зажжешь, глаз кругом много.

Только под землей чужих глаз нет! Другой же вариант - совсем отказаться
от хлеборезки - Кузьменышей никак не устраивал.

Ни магазин, ни рынок, ни тем более частные дома не годились сейчас для
добычи съестного. Хотя такие варианты носились роем в голове Сашки. Беда,
что Колька не видел путей их реального воплощения.

В магазинчике сторож всю ночь, злой старикашка. Не пьет, не спит, ему
дня хватает. Не сторож - собака на сене.

В домах же вокруг, которых не счесть, беженцев полно. А жрать как раз
наоборот. Сами смотрят, где бы что урвать.

Был у Кузьменышей на примете домик, так его в бытность Сыча старшие
почистили.

Правда, стянули невесть чего: тряпки да швейную машинку. Ее долго потом
крутила по очереди вот тут, в сарае, шантрапа, пока не отлетела ручка да и
все остальное не рассыпалось по частям.

Не о машинке речь. О хлеборезке. Где не весы, не гири, а лишь хлеб - он
один заставлял яростно в две головы работать братьев.

И выходило: "В наше время все дороги ведут к хлеборезке".

Крепость, не хлеборезка. Так известно же, что нет таких крепостей, то
есть хлеборезок, которые бы не мог взять голодный детдомовец.

В глухую пору зимы, когда вся шпана, отчаявшись подобрать на станции
или на рынке хоть что-нибудь съестное, стыла вокруг печей, притираясь к ним
задницей, спиной, затылком, впитывая доли градусов и вроде бы согреваясь -
известь была вытерта до кирпича, - Кузьменыши приступили к реализации своего
невероятного плана, в этой невероятности и таился залог успеха.

От дальней заначки в сарае они начали вскрышные работы, как определил
бы опытный строитель, при помощи кривого лома и фанерки.

Вцепившись в лом (вот они - четыре руки!), они поднимали его и опускали
с тупым звуком на мерзлую землю. Первые сантиметры были самыми тяжелыми.
Земля гудела.

На фанерке они относили ее в противоположный угол сарая, пока там не
образовалась целая горка.

Целый день, такой пуржистый, что снег наискось несло, залепляя глаза,
оттаскивали Кузьменыши землю подальше в лес. В карманы клали, за пазуху, не
в руках же нести. Пока не догадались: сумку холщовую от школы приспособить.

В школу ходили теперь по очереди и копали по очереди: один день долбил
Колька и один день - Сашка.

Тот, кому подходила очередь учиться, два урока отсиживал за себя
(Кузьмин? Это какой Кузьмин пришел? Николай? А где же второй, где
Александр?), а потом выдавал себя за своего брата. Получалось, что оба были
хотя бы наполовину. Ну, а полного посещения никто с них и не требовал! Жирно
хотите жить! Главное, чтобы в детдоме без обеда не оставили!

А вот обед там или ужин, тут по очереди не дадут съесть, схавают
моментально шакалы и следа не оставят. Тут уж они бросали копать, и вдвоем в
столовку как на приступ шли.

Никто не спросит, никто не поинтересуется: Сашка шамает или Колька. Тут
они едины: Кузьменыши. Если вдруг один, то вроде бы половинка. Но поодиночке
их видели редко, да можно сказать, что совсем не видели!

Вместе ходят, вместе едят, вместе спать ложатся.

А если бить, то бьют обоих, начиная с того, кто в эту нескладную минуту
раньше попадется.

2

Раскоп был в самом разгаре, когда вовсю пошли эти странные слухи о
Кавказе.

Беспричинно, но настойчиво в разных концах спальни то тише, то сильней
повторялось одно и то же. Будто снимут детдом с их насиженного в Томилине
места и скопом, всех до единого, перекинут на Кавказ.

Воспитателей отправят, и дурака-повара, и усатую музыкантшу, и
директора-инвалида... ("Инвалида умственного труда!" - произносилось
негромко.) Всех отвезут, словом.

Судачили много, пережевывали, как прошлогоднюю картофельную шелуху, но
никто не представлял себе, как возможно всю эту дикую орду угнать в какие-то
горы.

Кузьменыши прислушивались к болтовне в меру, а верили и того меньше.
Некогда было. Устремленные, неистово долбили они свои шурфы.

Да и что тут трепать, и дураку понятно: против воли ни одного
детдомовца увезти никуда невозможно! Не в клетке же, как Пугачева, их
повезут!

Сыпанут голодранцы во все стороны на первом же перегоне и лови, как
воду решетом!

А если бы, к примеру, удалось кого из них уговорить, то никакому
Кавказу от такой встречи несдобровать; оберут до нитки, объедят до сучочка,
по камешкам ихние Казбеки разнесут... В пустыню превратят! В Сахару!

Так решали Кузьменыши и шли долбить.

Один из них железочкой ковырял землю, теперь она пошла рыхлая, сама
отваливалась, а другой - в ржавом ведерке оттаскивал породу наружу. К весне
уперлись в кирпичный фундамент дома, где помещалась хлеборезка.

Однажды сидели Кузьменыши в дальнем конце раскопа.

Темно-красный, с синеватым отливом кирпич старинного обжига крошился с
трудом, каждый кусочек кровью давался. На руках пузыри вздувались. Да и
ломом таранить сбоку оказалось не с руки.

В раскопе было не повернуться, сыпалась за ворот земля. Выедала глаза
самодельная коптилка в чернильном пузырьке, украденная из канцелярии.

Сперва-то была у них свечечка настоящая, восковая, тоже украденная. Но
сами братья ее и съели. Не вытерпели как-то, кишки переворачивались от
голода. Посмотрели друг на друга, на ту свечечку, маловато, но хоть
что-нибудь. Рассекли надвое, да и сжевали, одна веревочка несъедобная
осталась.

Теперь коптил тряпочный шнурочек: в стене раскопа был сделан выем -
Сашка догадался - и оттуда мерцал синенько, свету было меньше, чем копоти.

Оба Кузьменыша сидели, отвалившись, потные, чумазые, коленки подогнуты
под подбородок.

Сашка спросил вдруг:

- Ну, что Кавказ? Трепятся?

- Трепятся, - отвечал Колька.

- Погонят, да? - Так как Колька не отвечал, Сашка опять спросил: - А
тебе не хотелось бы? Поехать?

- Куда? - спросил брат.

- На Кавказ!

- А чево там?

- Не знаю... Интересно.

- Мне интересно вот куда попасть! - И Колька злобно ткнул кулаком в
кирпич. Там в метре или двух метрах от кулака, никак не дальше, находилась
заветная хлеборезка.

На столике, исполосованном ножами, пропахшем кисловатым хлебным духом,
лежат бухарики: много бухариков серовато-золотистого цвета. Один краше
другого. Корочку отломить, и то счастье. Пососешь, проглотишь. А за корочкой
и мякиша целый вагон, щипай да в рот.

Никогда в жизни не приходилось еще Кузьменышам держать целую буханку
хлеба в руках! Даже прикасаться не приходилось.

Но видеть видели, издалека, конечно, как в толкотне магазина
отоваривали его по карточкам, как взвешивали на весах.

Сухопарая, без возраста, продавщица хватала карточки цветные: рабочие,