края взлетной полосы - и узкая просека пропадала. И было жутковато думать
о том, что ее могли и не найти в бесконечном белом буране, среди
заснеженных сопок. Но летчики находили и следующую просеку, приземлялись,
сбрасывали мешки с почтой, брали вместо них точно такие же и снова
поднимались.
весь уйдя в собачий мех куртки. За время полета от его дыхания углы
-поднятого воротника покрылись инеем, да и сам он казался меньше обычного,
как бы смерзшимся. Но, как всегда, когда на него наваливались
неприятности, когда он злился, дышалось легко, приходила уверенность,
наступала готовность убеждать, доказывать, действовать.
что вызывают чаще вовсе не для того, чтобы объявить благодарность или
вручить премию. Поэтому, получив телефонограмму, только крякнул с досады и
грохнул костяшками пальцев по столу. Была у него такая привычка - он
вскидывал указательным пальцем очки повыше и тут же с силой бросал ладонь
тыльной стороной на стол. "Эх, некстати!"-только и сказал. И начал
собираться. И целые сутки, пока ждал самолета, не покидала саднящая
беспомощность-словно какая-то неодолимая сила вмешалась в его жизнь, а он
ничего не мог ей противопоставить.
надо льдом болот, кое-где можно было различить жиденькую рощицу, невысокую
сопку, но в следующий момент все опять скрывалось в снегу, и через
несколько секунд возникал новый пейзаж, точно такой же...
какая-нибудь пакость. Надо же-сорвали с места, вызвали, затребовали, и вот
он несется в этом дрожащем, гудящем снаряде уже какую сотню километров, а
завтра, если не сегодня, предстоит обратный путь. Если будет самолет,
оказия, погода и соизволение начальства".
нарушившей его не больно веселые будни. А позже, добираясь из аэропорта в
городок, шагая по дымящейся от мороза улице, утонувшей между сугробами,
маясь в приемной секретаря по промышленности, он все еще чувствовал в теле
вибрацию самолетика.
столика секретарши. Несмотря на небольшой рост, шаги у Панюшкина были
крупные, поворачивался он резко, смотрел исподлобья.
подперла пальцем строку, отметив место, где только что читала, сняла очки,
приосанилась и только тогда подняла глаза:
здесь уже достаточно и его самолюбие, полагаю, вполне ублажил.
убрала палец со строки.
требовала выхода.
поднимая головы. - Странные, ейбогу, вопросы задаете... И должна сказать,
что он, между прочим, не из таких. Вот.
"Спокойно, Коля, - сказал он себе. - В конце концов, все решения приняты,
протоколы подписаны, повлиять ни на что уже нельзя, а раз так, то и
волноваться нечего. Это еще не тот день, которого стоит опасаться. О, тот
день! Он придет, от него тебе никуда не деться, ты задолго почувствуешь
его. Уж он-то все расставит на свои места! Небось несется где-то, и
вихрится за ним воздух, и шуршит, шипит, приближается твой последний день.
Вот его бойся. А сегодняшний-для приятных забот, для милых бесед".
озабоченно вышла из кабинета, подумала о чем-то, не выпуская ручку двери,
будто решала-не вернуться ли ей, чтобы выяснить еще один вопрос, тоже
очень важный, но все-таки прошла к своему столику, переложила бумажки,
узнавая каждую и к каждой имея отношение, зная историю каждой бумажки и ее
будущее, потом взяла телефонную трубку, чтобы позвонить кому-то, и уже
набрала несколько цифр, но тут невзначай увидела этого человека. Вскинула
брови как бы в растерянности-что ему здесь, в приемной, нужно? Ах да! Ведь
его вызывали... И только тогда, не торопясь, произнесла приглашающие
слова, продолжая набирать номер телефона. Но, заметив, что Панюшкин не
смотрит на нее, положила трубку и унеслась куда-то, где ее любили и
баловали, где шутили с ней рискованные шутки, а она смеялась звонко и
грозила пальчиком.
двери, взялся за ручку и, вздохнув, задержал дыхание. Рванув дверь на
себя, он перемахнул через маленький темный тамбур, призванный ограждать
кабинет от шума приемной, и ступил на мягкую ковровую дорожку, которая
вела прямо к столу секретаря.
склонив голову. "Конечно, - подумаЛ Панюшкин, - что же ему делать, как не
писать. Иначе посетители по своей испорченности могут, чего доброго,
подумать, будто ему и заняться нечем. А так-пишет.
или проект решения. И никто не осмелится даже подумать, что секретарь
письмо кудато строчит, возможно, сугубо личное письмо".
голову, улыбнулся, и его лицо, освещенное отраженным от бумаг солнечным
светом, показалось Панюшкину оскорбительно молодым.
сразу понял, что секретарь волнуется. Значит, разговор предстоит
серьезный. Панюшкин и за собой замечал эту слабинку-волновался, когда
предстояло сделать кому-то неприятность.
Мезенов отложил ручку, спрятал бумаги в папку.
на секретаря из-под нависших бровей и снова опустил их, будто забрало
опустил.
политехнический. Хотя нет, скорее всего, экономический. Года два-три
назад... Как же он успел?
предугадывать.
миг дрогнул, но не ушел в сторону, только мягче стал, будто извиняющимся.
Понятно, - повторил он, глубже усаживаясь в кресло. Секретарь подтвердил
худшие его опасения.
поздоровавшись, а то и до приветствия, хорошо бы этак непосредственно
обменяться простенькими шутками, рассказать забавную историю и этим
подтвердить взаимное расположение.
исподтишка окинул секретаря долгим, изучающим взглядом, стараясь
проникнуть в этого человека, понять его характер, слабинку. И увидел, что
воротничок рубашки слишком уж велик Мезенову, верхняя пуговичка перешита,
причем перешита неважно, видно, сделал это сам секретарь, сидя дома на
кровати с еще голыми коленками, опаздывая и чертыхаясь. Да, Олег Ильич,
судя по всему, не принадлежал к сильным личностям, для которых все вопросы
давно решены и остается лишь проводить их в жизнь быстро и
целеустремленно. Секретарю можно было доказать его неправоту - и это
увидел Панюшкин. И понял, что за ручку при его появлении Олег Ильич
схватился вовсе не для того, чтобы показать свою занятость, нет, ему нужно
было выиграть время, чтобы собраться.
имеет слишком большого значения, верно? - секретарь был напряжен, и от
этого голос его звучал тоньше, пронзительнее, слова выскакивали быстрее,
чем требовалось. Мезенов все время трогал на столе разные предметы,
передвигал их, снова возвращал на место, поправлял.
случае не самое главное.
ли, Николай Петрович, я достаточно наслышан о вас...
слыша вопроса, продолжал Мезенов. - Я не могу похвастаться отличным
знанием специфики вашей работы, знанием людей, с которыми вы общаетесь...
Подождите, Николай Петрович, еще недолго... Но дело, порученное мне, я
сделаю, чего бы это ни стоило, - на щеках Мезенова появился румянец,
напряглись острые, какие-то худые желваки. - Мне кажется, что мы с вами,
Николай Петрович, люди одного пошиба.
приятно вести беседу... Так что давайте не будем.
Зыков Виталий
Афанасьев Роман
Буркатовский Сергей
Доставалов Александр
Суворов Виктор
Майер Стефани