на краях стакана остались клочья таявшей пены.
собственном настроении, может быть неуверенность, помешало, и он был
доволен своей выдержкой, теперь он уже твердо знал, что брать водку на
этот раз никак нельзя было. Он услышал, как Валентина открыла дверь, затем
осторожно разделась и сняла сапоги, он увидел ее в дверях и нахмурился,
первым делом она поглядела на бутылку на столе, затем перевела взгляд на
мужа и молча кивнула в сторону двери в комнату, где лежала мать, взглядом
спрашивая, как дела. Василий в ответ неопределенно пожал плечами,
сердитое, недовольное лицо жены вызвало и у него мгновенную реакцию
раздражения, и он, шагнув к столу, вылил остатки пива в стакан и залпом
выпил.
руки на цветастую клеенку, она работала на конвейере на обувной фабрике и
часто жаловалась, что к вечеру совершенно выматывается. Василий ничего не
ответил, лишь открыл вторую бутылку с пивом, опять налил и придвинул жене:
нее были сейчас грустные и усталые, но она была благодарна мужу за эту
маленькую заботу, минут через десять она, посидев у кровати свекрови и
напрасно попытавшись расшевелить ее, уже привычно хлопотала на кухне, а
Василий по-прежнему молча потягивал пиво, становясь все угрюмее. Он
отказался от ужина и, еще раз взглянув на мать, лег спать, оставив дверь к
ней в комнату приоткрытой. Он еще услышал, как возилась, раздеваясь, и
вздыхала рядом жена, затем сон окончательно сморил его.
его, и он услышал этот ее голос еще во сне, а уж только затем проснулся.
Он это хорошо помнил, так же как и то, что еще во сне этот, совершенно
особый голос матери сковал его, и он некоторое время лежал, обливаясь от
невыносимого страха холодным потом. Затем он тихо выпростал ноги из-под
одеяла и скинул их с кровати, нащупывая разношенные войлочные тапки и
чувствуя гулко и неровно колотившееся сердце. Из приоткрытой в комнату
матери двери пробивалась широкая, тусклая полоса света: это горел ночник.
И тут Василий опять услышал ее голос, вернее, не услышал, а как бы
почувствовал его изнутри, голос, по-прежнему какой-то особый,
нечеловечески гулкий, прозвучал где-то глубоко в его душе, в сердце,
ударил в мозг, и Василий как бы сорвался с постели и бросился к ней в
комнату. Она встретила его нетерпеливым, лучащимся взглядом, он заметил,
что глаза у нее как бы стали больше, теперь на этом высохшем, маленьком,
почти детском лице-оставались одни глаза, потому что и говорить она уже
почти не могла.
шевельнула губами.
вздрагивая, рука была уже мертвая, холодная-холодная. - Ты меня звала?
бессильный шепот.
обмани... как обещал, в Вырубки... на свои погост отвези... Слышишь...
Вырубки, Вырубки, сынок..."
себя, с недовольным видом покачал головой:
еще на свадьбе-то...
голосом спросил:
он, - себе возьми... Ты ее не бросай гляди... Ванюшке, унуку, от меня
отдай... Иван-воин в мужичьем деле в помогу... ты гляди..."
но она, вытолкнув из себя замирающий, как бы остывающий последний шепот,
теперь все старалась не отпустить его глаза и все пыталась оторвать голову
от подушки, Василий все время как бы в себе чувствовал это бесплодное
усилие матери, и ему было тяжело и мучительно неловко. Он почувствовал у
себя за спиной присутствие жены, оглянуться он не успел. У матери слабо
всхлипнуло где-то в груди, в горле, и тотчас голова ее скатилась вбок,
лицом к стене. Василий подождал, почему-то не вставая с колен, но
отодвигаясь все дальше и дальше от кровати.
и помогла ему встать.
звенело.
Валентина, слегка всхлипнула, подошла к постели и как-то очень просто
выладнала голову покойной, избегая вглядываться в полуприкрытые
стекленевшие глаза, закрыла их легким движением пальцев, затем подвязала
платком челюсть. Она еще свела на грудь высохшие, почти неслышные руки
свекрови и связала носовым платком большие пальцы обеих рук, чтобы они не
разъезжались. Василий смотрел на жену во все глаза, затем, вздрогнув,
опять почувствовал, что в голове плывет, и хотел открыть форточку.
спрашивать, почему нельзя и откуда она знает, что нельзя. - Еще душа с
телом не разошлась, она еще нас слышит...
бы осветило все по-иному, комната, давно не проветриваемая (мать всегда
боялась простуды), была знакома до мельчайшей подробности, но теперь,
после слов Валентины, что-то неуловимо изменилось вокруг, словно чей-то
тихий вздох опять потряс всю душу Василия, и только теперь он понял, что
матери уже нет и никогда больше не будет, и он уже не услышит ее плавной,
слегка медлительной речи, и его больше не остановит ее взгляд, если
случится впасть в полный раскрут, что-то опять сверкнуло и простонало в
душе, и он, сдерживая непрошеные слезы, торопливо вышел в другую комнату,
затем на кухню, сел к столу, тяжело опустив голову на руки. Скоро подошла
и Валентина, села напротив, он видел ее уставшее лицо, не отдохнувшие
после работы глаза.
пятьсот уйдет, а надо.
сейчас думает жена и что хочет сказать дальше.
какие-то бесцветные слова, но он был так опустошен, что не смог даже
возмутиться. - Ты, может, Вась, выпьешь? Да, может, поспишь, а то с утра
делов при,валит...
пол-литровая бутылка, стакан и тарелка с солеными огурцами.
податливую фольгу и вспоминая то время, когда такие бутылки закупоривались
самыми настоящими пробками и мужики в Вырубках ловко выбивали их ладонью в
донышко.
так и свалюсь...
на него, добыла из настенного шкафчика еще один стакан и осторожно, без
стука, поставила на стол. Василий налил себе почти вровень с краями, а ей
с четверть стакана, молча глядя друг другу в глаза, они выпили, а
Валентина, отщипывая от хлеба кусочек мякиша, задумчиво покачала головой.
голосе. - Я-то все вижу, все у тебя в глазах-то стоит. Ну что ты на
меня-то ожесточился? Я, что ли, твой главный враг на земле? Эх, Вась,
Вась... О семье же?
и выйдет рублей на триста сверх... А где их взять?
надо, и куртку какую-нибудь, и туфли - в институт ведь хочет парень
поступать... Вот тебе и думай как хочешь...
отдавать.
несколько виновато взглянул на жену, словно ожидая от нее совсем иных
слов, которые должны были убедить его окончательно.
спорить и что-то доказывать.
Вырубок доберешься, всю душу в лохмотья расшибешь. А там и могилы некому
будет вырыть, вон четыре бабки на весь поселок остались.
- Сам довезу, сам вырою. Тоже, нашла чем пугать.
постепенно проступала какая-то льдистость, Валентина хотела было убрать
бутылку со стола, но он не дал, налил себе еще, выпил, уже не приглашая
жену, теперь с ним бесполезно было говорить, и она подумала, что сегодня
ей, видать, даже немного не удастся вздремнуть, и пожалела, что сына
сейчас нет с ними. Василий сына всегда слушался, уважал за добрый и ровный
норов, за то, что сын хорошо закончил школу, тут же Валентина с горечью