понравилась такая сдержанность, он обиженно соскочил со скамейки и уселся
на узких мостках, опустив голову, он стал глядеть в темную воду, полную
смутных теней, движения и жизни. Вода и ее таинство всегда притягивали
Тимошку - его слабость подолгу сидеть на, мостках и глядеть в воду в доме
знали и уважали.
всего чем-то обиженный, огорченный, и хотя вода никогда не была
одинаковой, она действовала на него успокаивающе. Вот и сейчас Тимошка
первым делом увидал большую лягушку, поднявшуюся со дна и просунувшую
между широкими листьями кувшинок свою пучеглазую, вечно удивленную морду.
Пахнущая тиной и стоячей водой, лягушка была из другого, враждебного и
холодного мира, она всегда неприятно озадачивала, и, даже встречая ее на
берегу, Тимошка не проявлял к ней никакого интереса, лишь брезгливо
морщился и, стараясь какнибудь на нее не наступить, обходил стороной.
озеро, потому что его ни на секунду не покидало чувство опасности, и он
был прав - в любую минуту из своего жилья могло вынырнуть самое
отвратительное существо на свете - Чапа. Если еж Мишка всегда предупреждал
о своем появлении издали резким запахом, то Чапа появлялась бесшумно и
неожиданно. За это свойство Тимошка особенно ее не любил. И хотя он знал,
что Чапа больше всего любит ночи, она иногда появлялась и днем, вызывая у
Тимошки совсем уж безрассудную ненависть, от бешенства он терял голову и
однажды даже пытался нырнуть за неуловимым водяным существом.
бросали корм, и они решили, что дети уже проснулись я принесли им крошек.
Тимошка внимательно следил за неслышно скользящими длинными очертаниями
рыб, едва-едва шевеливших плавниками, и опять новые и новые подробности не
давали ему пригреться на солнышке и задремать. Деловито наискось со дна до
поверхности прочертил глубь озера под мостками черный жук-плавунец, быстро
помахивая своими ножками-веслами, не задерживаясь, тем же путем он
отправился обратно.
отпавший почему-то от дерева дубовый лист. Поверхность воды от падения на
нее листа пошла мелкой-мелкой рябью, и рыбы мгновенно исчезли. Когда вода
успокоилась и опять стало видно ярко поросшее различной водяной зеленью
дно, Тимошка увидел двух пиявок, вертикально ввинчивающихся в самую
поверхность воды, и ему показалось, что это продолжается один из его снов
и он сам уже давно живет в озере вместе с лягушками, пиявками и жуками и
стремительно гоняется за бесшумными рыбами. Лапы у него задергались, он
ошалело привстал, осмотрелся и теперь уж сконфуженно, не оглядываясь на
Васю, плашмя лег на мостки.
водой. Теперь березы и молодые дубки, окружавшие озеро со всех сторон,
четко опрокинулись в воду и потянулись вершинами к единственному облачку в
небе, отраженно заполнившему прохладную глубину озера, и Тимошка, как
зачарованный, не отрываясь, глядел на фантастические картины слияния неба
и воды. Опять, не нарушая стройный порядок соединившихся в оптическом
обмане пространств, приплыли к мосткам рыбы, но дну побежали бесформенные,
переменчивые тени. Тимошка продолжал завороженно следить за призрачной
игрой в глубинах озера, но вот что-то толкнуло его изнутри. Он мгновенно
оглянулся и увидел, что Вася сидит все так же неподвижно, раскинув руки по
спинке скамейки, а по неподвижному лицу его ползут слезы.
лапы, передние положил на грудь Васи и жарко дохнул ему в лицо, тут глаза
их встретились, и Вася очнулся.
недавней окаменелости. - Что ты, пес, а? Глядишь, глядишь, ах ты, лохматый
философ! - Внезапно ок ухватил Тимошку за тяжелые лапы и подтянул ближе к
себе, к лицу. - Я ведь давно замечал, ты все знаешь, только сказать не
умеешь. Так оно и есть, Тимошка, переехали они меня, совсем, напрочь
переехали... И даже ты, чувствилище мира, не скажешь, что делать. Никто не
знает.
расцвете. Страшно, а? Такова жизнь, не смог, не удержался, пропадай.
сильно ударив по ней передними лапами, Тимошка залаял и, отчаянно мотая
ушами,.с азартом вступил в игру, ударяя лапами по земле, он всякий раз
броском перескакивал на другое место, на лице у Васи появилась слабая
улыбка, Тимошка схватил его за штанину и стал легонько теребить.
А что, Тимошка, прекрасная ведь мысль!
в висках, в темени и в затылке, мучившая его ночью, не исчезавшая даже в
короткие мгновения забытья, вплоть до последней минуты, когда Тимошка
схватил его за штанину, исчезла. Тело, хотя в нем и ощущалась слабость, не
чувствовалось больше отдельно, не тяготило. Вася недоверчиво потряс
головой, действительно, боль исчезла, он обрадованно подмигнул, испустил
угрожающий "рык" и неожиданно бросился к Тимошке, целясь схватить его за
передние лапы. Но Тимошка только и ждал этого, в то самое мгновение, когда
Вася уже, казалось, был у цели, Тимошка отпрянул в сторону, словно его
отбросила из-под рук Васи какая-то посторонняя сила, и БОТ, распластав уши
по земле, он притаился уже метрах в пяти, под старой яблоней, сплошь
усыпанной зелеными, мелкими, величиной в грецкий орех, твердыми яблоками.
углубленно отслаивать и обирать отставшую кору давно уже болевшей груши,
выждав момент, он неожиданно повторил свой маневр, но Тимошка был начеку,
и у Васи опять ничего не получилось. С легким головокружением Вася
опустился под куст рябины, Тимошка тотчас подскочил к нему, преданно
заглядывая снизу черными плутовскими глазами, горячо лизнул влажную руку,
Вася потрепал его по спине. От Тимошки шло здоровое, ровное тепло, и Вася,
захваченный одной мыслью, одним желанием, чтобы ночная боль окончательно
ушла и больше не повторялась, чтобы можно было опять, как прежде, бегать с
Тимошкой по саду наперегонки, валяться в траве, резко опрокинул Тимошку на
спину, мешая ему вскочить на ноги, с наслаждением ощущая ладонями его
крепкое мускулистое туловище, мерно сотрясавшееся от басовитого,
угрожающего рычания.
подрыгай лапами! Ага! Ага!
бросился к озеру, на ходу срывая с себя пижаму. Тимошка только на минуту
задержался на берегу, заливаясь оглушительным нарастающим лаем, как только
голова Васи показалась на поверхности, Тимошка тяжело плюхнулся в воду,
подняв тучу брызг, и поплыл к хозяину, бешено работая передними лапами и
неестественно высоко задирая треугольную морду, плотно сжав пасть и от
этого став очень деловитым. Вася брызнул в него водой и засмеялся, суровая
озабоченность Тимошке никак не шла, ведь по натуре своей он был добрым,
легкомысленным и веселым существом.
зеленые водопады листвы, сейчас застывшие и все-таки таящие в себе
неустанность движения, пышными, изумрудными купами они отражались в
бездонном призрачном мире, не имеющем границ и законов реального. И еще
Васе казалось, что эта лохматая голова с обожающими глазами движется
откуда-то из другого, потустороннего мира, ведь в реальном давно не
осталось такой доброты и преданности. Перевернувшись на спину, Вася
положил руки под голову и стал глядеть в небо, на сомкнувшуюся зелень,
сквозь которую рвалось разгоравшееся с каждой минутой солнце. От внезапной
сверлящей боли в затылке у него перехватило дыхание, усилием воли он с
трудом заставил себя удержать мутившееся сознание, и тут кто-то
насмешливый словно коснулся его сердца, и Васе стало хорошо. Что же, пусть
так, сказал он себе. Он сам всего лишь зыбкое отражение непонятных сил,
всего лишь мгновенная проекция какого-то всеобъемлющего чудовищного опыта,
а поэтому бесполезно сосредотачиваться на себе, даже если уже
предопределено последнее и самое загадочное. Удивительно, удивительно,
успел подумать Вася, не отрываясь от затягивающей, начинающей нежно
звенеть глубины неба, человек и не предполагает, что начинает жить
полновесной жизнью только где-то у самой крайней черты, может быть, это и
есть завершающее дыхание космоса, вот когда человек по-настоящему ощущает
и себя, и жизнь, и страдание, и любовь. И все, что было до этого,
оказывается лишь бледным оттиском пережитого. Он раньше думал, что жил, а
это была всего лишь игра в жизнь, где все было в одну сотую истинной силы.
Он любил, страдал, боролся, в нем рождались опустошающие все его существо
идеи. Высшим наслаждением для него было устанавливать видимые только ему
закономерности, ощупью пробираться в их кричащей абсурдности, в кажущейся
совершенно алогичной очевидности, вырванной, казалось, у самого хаоса и
отодвинутой за черту дозволенного. То, что происходило потом, его мало
интересовало, чаще всего уже кто-то другой выуживал одно-другое
драгоценное зерно, а то вдруг натыкался и на целую золотоносную россыпь,
но все это уже мало интересовало Васю, каким-то образом его мысли
становились достоянием других, более ловких, умеющих прочнее устроиться в
жизни. Ему многое полагалось по статусу таланта-премии, деньги, престижный
жизненный уровень в виде первоклассных медицинских учреждений,
представительство в выборных органах, но он не успевал воспользоваться
плодами своего труда в короткие передышки отдыха, самому ему лично почти
ничего не было нужно, и потом, слишком велико было повседневное
напряжение, он слишком уставал, а желающих было всегда больше, чем благ.
Пока он вынашивал очередную проблему и с головой нырял в нее, эти силы
окончательно утверждались в необходимости своего руководства процессом
жизни вообще, не говоря уже о науке п каких-то жалких идеях, от всех
жизненных благ ему выпал лишь этот запущенный сад, все больше
захватываемый лесом и оврагом, кусок озера и старый, все больше ветшающий
Контровский Владимир
Андреев Николай
Шилова Юлия
Курылев Олег
Акунин Борис
Херберт Фрэнк