Чтение 2–й страницы книги ~Возлюби ближнего своего~

- Заполните анкету, - сказал он человеку за столом.

Писарь был тощий прыщавый человек, похожий на селедку.

- Имя? - бросил он неожиданно звучным голосом.

- Людвиг Керн.

- Время и место рождения?

- 30 ноября 1914 года, Дрезден.

- Значит, немецкий подданный?

- Нет. Подданства не имею. Лишен гражданства.

Обер-комиссар поднял голову.

- Это в двадцать один-то год? Что же вы натворили?

- Ничего. Мой отец был лишен гражданства. А так как я был еще несовершеннолетним, то лишили и меня.

- А по какой причине лишили вашего отца?

Керн минуту помолчал. Год эмиграции научил его в разговоре с властями взвешивать каждое слово.

- На него сделали ложный донос и обвинили в политической неблагонадежности, - наконец сказал он.

- Еврей? - спросил писарь.

- По отцу. По матери - нет.

- Так, так...

Обер-комиссар стряхнул сигаретный пепел на пол.

- Почему вы не остались в Германии?

- У нас отобрали паспорта и выслали. Если бы мы остались, нас бы посадили за решетку. Ну, а если уж тюрьма, то лучше сидеть в какой-нибудь другой стране, не в Германии.

Обер-комиссар сухо засмеялся.

- Понятно. Как же вы перешли границу без паспорта?

- На чешской границе достаточно было в то время иметь простую справку о прописке, если речь шла о небольшой группе людей. А она у нас еще была. С ней можно было остаться в Чехословакии в течение трех дней.

- А потом?

- Мы получили разрешение на три месяца. Потом мы должны были уехать.

- Сколько времени вы уже находитесь в Австрии?

- Три месяца.

- Почему вы не отметились в полиции?

- Меня тогда сразу бы выслали.

- Так, так. - Обер-комиссар похлопал ладонью по ручке кресла. - Откуда вам это так хорошо известно?

Керн не сказал, что когда он и его родители в первый раз перешли австрийскую границу, они сразу заявили об этом в полицию. Их вытолкнули через границу в тот же день. Когда они вернулись снова, они уже больше об этом не заявляли.

- А что, разве это не правда? - спросил он.

- Здесь не вы спрашиваете! Здесь вы обязаны только отвечать, - грубо сказал писарь.

- Где сейчас ваши родители? - спросил обер-комиссар.

- Мать - в Венгрии. Она получила там вид на жительство, так как она венгерка. Мой отец был арестован и выслан, когда меня не было в отеле. И я не знаю, где он находится.

- Кто вы по специальности?

- Я был студентом.

- На что вы жили?

- У меня есть немного денег.

- Сколько?

- С собой у меня двенадцать шиллингов. Остальные лежат у знакомых.

У Керна не было денег, кроме этих двенадцати шиллингов. Он заработал их торговлей мылом, духами и туалетной водой. Но если бы он сознался в этом, его бы наказали и за торговлю, которой он занимался, не имея на нее разрешения.

Обер-комиссар поднялся и зевнул.

- Ну, так... Больше нет никого?

- Внизу еще один, - ответил писарь.

- Наверное, та же картина. Много крику и мало толку. - Комиссар бросил косой взгляд на офицера. - Это все люди, которые нелегально въехали в страну. На коммунистических заговорщиков не похожи, правда? Кто донес?

- Кто-то, у кого такая же каморка. Только с клопами, - сказал писарь. - По всей вероятности, из зависти.

Обер-комиссар засмеялся. Затем он заметил, что Керн все еще находится в комнате.

- Уведите его вниз! Вы, конечно, знаете, что вас ожидает: четырнадцать суток ареста, а затем высылка. - Он зевнул еще раз. - Ну, я пойду, съем гуляш и выпью кружку пива.

Керна привели в клетушку, где кроме него сидели пять заключенных, в том числе и поляк. Через четверть часа привели и Штайнера. Он присел рядом с Керном.

- Первый раз под арестом, мальчик?

Керн кивнул.

- Ну и как? Чувствуешь себя убийцей, правда?

Керн скривил губы.

- Приблизительно. Но я как раз такой и представлял себе тюрьму.

- Это еще не тюрьма, - наставительно произнес Штайнер. - Это просто арест. Тюрьма придет позже.

- Ты уже был в ней?

- Да. Первый раз ты примешь это близко к сердцу. Потом - нет. Особенно зимой. Во всяком случае, будешь спокоен на время. Человек без паспорта - это все равно, что труп в отпуске. Остается один выход - покончить с собой.

- Ну, а с паспортом? Имея паспорт, ты все равно нигде за границей не получишь работу.

- Конечно, нет. Но у тебя будет право подыхать с голоду спокойно, а не в постоянной тревоге. А это уже что-то.

Керн уставился глазами в одну точку.

Штайнер похлопал его по плечу.

- Выше голову, мальчик. Все-таки тебе повезло: ты живешь в двадцатом веке - веке культуры, прогресса и человечности.

- А здесь, собственно, дадут что-нибудь поесть? - спросил маленький лысый человек, сидевший в углу на нарах, - Хотя бы кофе?

- Вы только позвоните кельнеру, - ответил Штайнер. - Он принесет меню. Здесь имеется четыре меню для выбора. И, конечно, икра.

- Здесь едят отшень плохо, - сказал поляк.

- А, да это наш Иисус Христос! - Штайнер с интересом посмотрел на него. - Ты что, профессиональный узник?

- Отшень плохо, - повторил поляк. - И так мало...

- О боже! - произнес лысый из угла, - А у меня в чемодане жареная курочка. Когда они отпустят нас отсюда?

- Через четырнадцать дней, - ответил Штайнер. - Это обычное наказание для эмигрантов, не имеющих документов. Правда, Иисус Христос? Ты же это знаешь!

- Да, четырнадцать, - подтвердил поляк, - или больше. Есть... очень плохо. Очень мало. Жидкий суп.

- Черт возьми! За это время моя курочка протухнет. - Лысый застонал. - Мой первый цыпленочек за два года. Скопил, собирая грош за грошем. А сегодня в обед собирался его съесть.

- Подождите с причитаниями до вечера, - сказал Штайнер. - А вечером можете считать, что вы его уже съели, и вам станет легче.

- Что? Что за чепуху вы несете? - Человек возбужденно уставился на Штайнера. - Вы считаете, что это то же самое, болван? Даже если я его и не ел? Кроме того, я бы оставил себе на завтрак кусочек задней части.

- Тогда подождите до завтрашнего полдня.

- Я бы совсем не горевал, - заявил поляк. - Никогда не ем цыплят.

- А чего тебе горевать. У тебя же в чемодане нет жареного цыпленка! - набросился на него человек из угла.

- Даже если б у меня и был! Я их никогда не ем. Не выношу цыплят. Меня воротит от них! - Поляка охватило веселье - он достал расческу и начал расчесывать свою бородку. - Для меня бы этот цыпленок ничего не значил.

- О боже, это же никому не интересно! - сердито закричал лысый.

- Даже если бы цыпленок был здесь, я бы не стал его есть, - победно заявил поляк.

- О боже! Вы слышали что-либо подобное! - Обладатель курочки в отчаянии закрыл лицо руками.

- К жареным курочкам он равнодушен, - сказал Штайнер. - Наш Иисус Христос совершенно неуязвим. Диоген [древнегреческий философ, отвергавший цивилизацию и все жизненные блага; согласно историческому анекдоту, жил в бочке] двадцатого века!

- Ну, а что вы скажете насчет отварной?

- Тоже не ем, - уверенно ответил поляк.

- А фаршированной?

- Вообще никаких! - Поляк сиял.

- Я сойду с ума! - завыл измученный обладатель цыпленка.

Штайнер обернулся.

- А яйца? Иисус Христос, куриные яйца?

Улыбка исчезла.

- Яички, да! Яички с удовольствием! - На его лице с общипанной бородкой замерцало голодное выражение. - С большим удовольствием!

- Слава богу! Наконец-то, брешь в совершенстве!

- Яички очень люблю, - уверял поляк. - Четыре штуки, шесть штук, двенадцать штук; шесть штук - всмятку, остальные - жареные. С жареным картофелем и салом.

- Я не могу больше этого слушать! Прибейте его к кресту, этого прожорливого Христа! - заорал обладатель цыпленка.

- Господа, - раздался приятный бас с русским акцентом. - Зачем так волноваться из-за недостижимого. У меня с собой есть бутылка водки. Хотите попробовать? Водка согревает сердце и улучшает настроение.

Русский откупорил бутылку, сделал пару глотков и передал ее Штайнеру. Тот немного отпил и передал дальше. Керн покачал головой.

- Пей, мальчик, - сказал Штайнер. - Стоит выпить. Должен научиться и этому.

- Водка - очень хорошо, - подтвердил поляк.

Керн сделал глоток и передал бутылку поляку, который привычным движением поднес ее ко рту.

- Он ее всю вылакает, этот любитель яиц, - зарычал обладатель курочки и вырвал у поляка бутылку. - Тут немного осталось, - с сожалением сказал он русскому, после того как немного выпил.

Тот махнул рукой.

- Ничего. Самое позднее - сегодня вечером я уже выйду отсюда.

- Вы уверены в этом? - спросил Штайнер.

Русский сделал небольшой поклон.

- К сожалению, но почти уверен. У меня, как у русского имеется нансеновский паспорт [паспорт, полученный многими эмигрантами при активном содействии Фритьофа Нансена (1861-1930 гг.), известного норвежского путешественника, океанолога и общественного деятеля; после первой мировой войны он занимал пост верховного комиссара Лиги наций].

- Нансеновский паспорт, - повторил поляк с уважением. - Ну, тогда вы, конечно, относитесь к аристократам среди людей без отечества.

- Я очень сожалею, что вы не находитесь в таком же положении, - вежливо ответил русский.

- У вас было преимущество, - заметил Штайнер. - Вы были первыми. На вас смотрели с большим состраданием. Нам тоже сочувствуют, но мало. Нас жалеют, но мы для всех обуза, и наше присутствие нежелательно.

Русский пожал плечами. Затем он подал бутылку последнему, кто находился в комнате и до сих пор сидел молча.

- Пожалуйста, выпейте и вы глоток.

- Спасибо, - сказал человек, делая отрицательный жест. - Я не принадлежу к людям вашей категории.

Все посмотрели на него.

- У меня есть настоящий паспорт, родина, вид на жительство и разрешение на работу.

Все замолкли.

- Извините за вопрос, - нерешительно спросил русский через некоторое время, - но почему же вы тогда здесь?

- Из-за моей профессии, - ответил человек высокомерно. - Я не какой-нибудь ветреный беженец без документов. Я всего лишь карманный вор и шулер и пользуюсь всеми гражданскими правами.

В обед дали фасолевый суп без фасоли. Вечером то же пойло, которое на сей раз называлось кофе; к нему дали по куску хлеба. В семь часов загремела дверь. Увели русского, как он и предсказывал. Он распрощался со всеми, словно со старыми знакомыми.

- Через четырнадцать дней я загляну в кафе "Шперлер", - сказал он, обращаясь к Штайнеру. - Может быть, вы уже будете там, и я узнаю кое-какие новости. До свидания.

В восемь часов полноправный гражданин и карточный шулер все-таки решил присоединиться к обществу. Он вытащил пачку сигарет и пустил ее по кругу. Все закурили. Благодаря сумеркам и огонькам сигарет комната стала казаться почти родной. Карманный вор объяснил, что его только взяли на проверку, не натворил ли он чего-либо за последние полгода. Он не думает, чтобы что-нибудь всплыло. Затем он предложил сыграть и, будто волшебник, вытащил из своей куртки колоду карт.

Стемнело, но электрический свет еще не зажигали. Шулер был готов и к этому. Таким же магическим движением он вытащил из карманов свечу и спички. Свечу приклеили к выступу стены. Она осветила комнату тусклым, мерцающим светом.

Поляк, Цыпленок и Штайнер придвинулись ближе.

- Мы, конечно, играем не на деньги? - спросил Цыпленок.

- Само собой. - Шулер улыбнулся.

- Ты не будешь играть с нами? - спросил Штайнер Керна.

- Я не умею.

- Должен научиться, мальчик. Что же ты будешь делать по вечерам?

- Только не сегодня. Может быть, завтра.

Штайнер обернулся. В слабом свете свечи его морщины казались более глубокими.

- Что-нибудь не так?

Керн покачал головой.

- Нет. Просто немного устал. Пойду лягу на нары.

Шулер уже тасовал карты. Он проделывал это очень элегантно. В его руках карты, шурша, ложились одна на другую.

- Кто сдает? - спросил Цыпленок.

Человек с правами гражданства пустил колоду по кругу. Поляк вытащил девятку, Цыпленок - даму. Штайнер и шулер - по тузу.

Шулер быстро взглянул на Штайнера.

- Спор!

Он потянул снова. Опять туз. Он улыбнулся и передал колоду Штайнеру. Тот небрежным движением перевернул нижнюю - туз треф.

- Какое совпадение! - засмеялся Цыпленок. Шулер не смеялся.

- Откуда вам известен этот трюк? Вы профессионал?

- Нет, любитель. Но я рад вдвойне, что заслужил похвалу профессионала.

- Дело не в этом. - Шулер посмотрел на него. - Дело в том, что этот трюк изобрел я.

- Ах, вот оно что! - Штайнер загасил сигарету. - Я научился этому в Будапеште. В тюрьме, перед тем как меня выслали. Меня научил некто Качер.

- Качер? Ну, теперь я понимаю, - карманный вор облегченно вздохнул, - значит, он, Качер - мой ученик. Вы хорошо овладели этим делом.

- Да, - сказал Штайнер, - можно научиться всему, если все время находишься в пути.

Шулер передал ему колоду карт и внимательно посмотрел на огонек свечи.

- Свет плохой, но мы играем, конечно, только для развлечения, не правда ли, господа? Честно...

Керн улегся на нары и закрыл глаза. На душе у него было тоскливо и печально. После утреннего допроса он беспрерывно думал о своих родителях, вспомнил о них после долгого перерыва. Перед ним снова всплыло лицо отца, когда тот возвратился из полиции: один из его конкурентов сообщил в гестапо, что отец высказывался против правительства. Своим доносом он надеялся уничтожить отца Керна как конкурента и купить за бесценок его фабрику, которая изготовляла гигиеническое мыло, духи и туалетную воду; этот план удался, как и тысячи других в те времена. Отец Керна возвратился после шестинедельного заключения совершенно больной. Он никогда об этом не вспоминал, но продал лабораторию своим конкурентам за смехотворно низкую цену. Вскоре пришел приказ о высылке, а затем началось бегство, бегство без конца. Из Дрездена - в Прагу, из Праги - в Брно, оттуда ночью через границу в Австрию, на следующий день - опять в Чехословакию: австрийская полиция отправила их обратно; через несколько дней - тайком через границу в Вену; мать со сломанной рукой, ночью, в лесу, нуждающаяся в помощи; шина, сделанная из веток; потом из Вены - в Венгрию, несколько недель у родственников матери, затем снова полиция, прощание с матерью: она была венгерка, и ей разрешили остаться в Венгрии, - снова граница, снова Вена, жалкая торговля мылом, туалетной водой, подтяжками и шнурками, вечный страх, что тебя схватят или донесут на тебя... вечер, когда не вернулся отец, месяцы одиночества, бегство из одного убежища в другое...

Керн повернулся, задел кого-то и открыл глаза. На нарах рядом с ним лежал в темноте, словно черный узел, еще один обитатель камеры - человек лет пятидесяти. В течение всего дня он почти не шевелился.