Чтение 2–й страницы книги ~Квартиронка~

Правда, здесь черный человек - раб, и три миллиона людей его племенинаходятся в таком положении. Мучительная мысль! Но горечь ее смягчаетсознание, что в этой обширной стране все же живет двадцать миллионовсвободных и независимых людей. Три миллиона рабов на двадцать миллионовгоспод! В моей родной стране как раз обратная пропорция. Быть может, мойвывод неясен, но я надеюсь, что кое-кто поймет его смысл.

Ах, как приятно оторваться от этих волнующих и горьких мыслей дляспокойных размышлений, навеянных природой! Как отрадно мне было отдатьсямножеству новых впечатлений, наблюдая жизнь на берегах этой величавойреки! Даже теперь я с удовольствием вспоминаю о них; и когда я думаю одалеком прошлом, о местах, которые, быть может, мне никогда уже не придется увидеть, я нахожу утешение в своей верной и ясной памяти, и ее магическая сила вызывает перед моим умственным взором прежние знакомыекартины со всеми их живыми красками, со всеми переливами изумруда и золота.

Глава VIII. БЕРЕГА МИССИСИПИ

Как только мы отчалили, я поднялся на штормовой мостик, чтобы лучшевидеть места, по которым мы проезжали. Здесь я был один, так как молчаливый рулевой, стоявший в своей стеклянной будке, вряд ли мог сойти засобеседника.

Вероятно, читателю будет интересно узнать, что ширину Миссисипи частопреувеличивают. Здесь она достигает примерно полумили, иногда и больше,случается - и меньше. (Эту среднюю ширину она сохраняет на расстоянииболее тысячи миль от своего устья.) Скорость ее течения равна трем-четырем милям в час, вода желтоватая, с чуть красноватым оттенком. Желтуюокраску дает ей Миссури, тогда как более темный оттенок появляется послевпадения в нее Ред-Ривер - -Красной реки.

Поверхность реки густо покрыта плывущим по течению лесом; тут и отдельные деревья и большие скопления вроде плотов. Наскочить на такойплот довольно опасно для парохода, и рулевой старается их обойти. Иногдаплывущий под водой ствол ускользает от его взора, и тогда сильный удар внос судна сотрясает весь корпус, пугая неопытных пассажиров. Но опаснеевсего коряги. Это вырванные с корнем деревья, намокшие и отяжелевшие. Ихтяжелые корни опускаются на дно и застревают в иле, который крепко держит их на месте. Более легкая вершина с обломанными ветвями всплывает наповерхность, но течение не дает дереву выпрямиться и держит его в наклонном положении. Если вершина выступает из воды, опасность невелика,разве лишь в очень темную ночь. Но если она опустилась на один-два футапод воду, тогда коряга очень страшна. Пароход, идущий над ней против течения, почти наверняка погиб. Корни дерева, прочно засевшие в тине, недают ему сдвинуться с места, а острые крепкие сучья пробивают обшивкусудна, и оно может затонуть буквально в несколько минут.

Есть еще так называемый "пильщик": это дерево, застрявшее на дне подобно коряге, но качающееся вверх и вниз по воле течения и напоминающеедвижения пильщика за работой - отсюда и его название. Судно, напоровшееся на такое дерево, иногда застревает на его сучьях, а бывает, и разламывается пополам от собственной тяжести.

По течению плыло много предметов, заинтересовавших меня. Стебли сахарного тростника, видимо уже отжатые в давильне (в сотне миль выше потечению я бы их не встретил), листья и початки кукурузы, тыквенные корки, пучки хлопка, доски от забора, иногда труп какого-нибудь животного ссидящим на нем ястребом или летающим вокруг черным стервятником.

Я находился в широтах, где водятся аллигаторы, но здесь эти большиеящеры встречаются редко - они предпочитают болотистые заводи или реки сдикими берегами. В быстром течении Миссисипи и на ее возделанных берегахпутешественник редко увидит крокодила.

Пароход приближался то к одному, то к другому берегу. Они тут наносного и сравнительно недавнего происхождения. Это полоса земли шириной отсотни ярдов до нескольких миль, которая постепенно понижается, так чтоиногда кажется, что река течет по вершине длинного гребня. Дальше лежитпойма - заболоченная равнина, каждый год затопляемая рекой и состоящаяиз озер и топей, покрытых осокой и камышом. В некоторых местах эти дикиеболота и трясины простираются миль на двадцать, а то и больше. Там, кудавесенние воды доходят только во время разлива, равнина покрыта темными,почти непроходимыми лесами. Между обработанной полосой земли вдоль берега и широкой поймой темной стеной тянутся леса, образуя как бы заднийплан всего пейзажа и заменяя собой горные цепи, характерные для другихстран. Эти леса состоят главным образом из гигантских кипарисов. Однакоздесь встречаются и другие деревья, распространенные в этих краях, как,например, стираксовое дерево, виргинский дуб, рожковое дерево, нисса,тополь и многочисленные виды магнолий и дубов. Подлесок из карликовыхпальм и разные виды тростника образуют густые заросли, а с ветвей деревьев свешивается длинной бахромой испанский мох - странный паразит,придающий лесу мрачный характер.

Между лесом и рекой лежат обработанные поля. В некоторых местах рекатечет на несколько футов выше их уровня, но поля защищены дамбой - искусственной насыпью, возведенной на обоих берегах, которая тянется нанесколько сот миль от устья.

Тут выращивают сахарный тростник, рис, табак, хлопок, индиго и кукурузу. На полях работают партии черных невольников в полосатых и яркиходеждах, чаще всего голубого цвета. Я вижу большие фургоны, запряженныемулами или быками: они выезжают с полей или медленно двигаются вдоль берега. Вижу, как стройный креол в хлопчатобумажной куртке и ярко-синихштанах скачет верхом на небольшой испанской лошадке по прибрежной дороге. Вон богатая усадьба плантатора, окруженная апельсиновыми рощами,большой дом с зелеными жалюзи, прохладными верандами и красивой оградой.Дальше - огромный сарай для сахарного тростника или навес для табака,или склад для хлопка; а возле них множество чистеньких деревянных хижин,сбившихся в кучу или растянувшихся в ряд, словно купальни на модном курорте.

Теперь мы плывем мимо плантации, куда съехались гости и идет шумноевеселье - по-видимому, это местный праздник. В тени деревьев стоит многооседланных лошадей, среди них немало под дамскими седлами. На веранде,на лужайке перед домом и в апельсиновой роще гуляют мужчины и дамы в нарядных платьях. Слышится музыка, пары танцуют на открытом воздухе. И яневольно завидую этим счастливым креолам и их беззаботной жизни аркадских пастушков.

Картины одна другой живописнее проходят у меня перед глазами, разворачиваясь в красочную панораму. Захваченный этим зрелищем, я на времязабыл про Эжени Безансон.

Глава IX. ЭЖЕНИ БЕЗАНСОН

Нет, неправда, я не забыл Эжени Безансон. Ее нежный образ не размелькал в моем воображении, и я невольно связывал его с местами, мимокоторых мы проезжали и где она, наверно, родилась и выросла. А веселыйпраздник, в котором принимало участие много девушек-креолок, снова напомнил мне о ней, и, спустившись со штормового мостика, я вошел в салон,надеясь опять увидеть заинтересовавшую меня незнакомку.

Однако сначала меня постигло разочарование. Большая стеклянная дверьв дамский салон была закрыта, и хотя в общем салоне было много дам, носреди них не оказалось прелестной креолки. Дамское отделение, расположенное на корме судна, считается святилищем, куда допускаются только темужчины, у кого там есть знакомые, да и то лишь в определенные часы.

Я не принадлежал к числу таких счастливцев. Среди более сотни пассажиров судна я не знал ни одной души - ни мужчины, ни женщины: к счастьюили к несчастью, но и меня никто не знал. При таких обстоятельствах моепоявление в дамском салоне считалось бы нарушением приличий; поэтому яуселся в общем салоне и принялся наблюдать моих спутников.

Это была очень смешанная публика. Тут собрались богатые торговцы,банкиры, биржевые маклеры и комиссионеры из Нового Орлеана с женами идочерьми, каждое лето уезжавшие на север, чтобы укрыться от желтой лихорадки и отдаться более приятной эпидемии - жизни на модном курорте. Былии владельцы хлопковых и кукурузных плантаций, расположенных выше по течению реки, возвращавшиеся домой, и мелкие торговцы из северных городов,и плотогоны. В холщовых штанах и красных фланелевых рубахах они сплавляли плоты за две тысячи миль вниз по течению и теперь возвращались обратно, разодетые в новенькие костюмы из черного сукна и белоснежные рубашки. Какими щеголями вернутся они домой, к истокам Солт-Ривер, Камберленда, Ликинга или Майами! Были здесь и креолы, старые виноторговцы изфранцузского квартала, со своими семьями; костюмы их отличались живописностью: пышные жабо, собранные у пояса панталоны, светлые прюнелевыебашмаки и массивные драгоценности.

Попадались тут и расфранченные приказчики, которым разрешили покинутьНовый Орлеан на жаркие месяцы, и еще более богато одетые молодые люди, вкостюмах из тончайшего сукна, в белоснежных рубашках с кружевными жабо,особенно крупными брильянтами на запонках и толстыми перстнями напальцах. Это были так называемые "охотники". Они собрались вокруг столав курительной комнате; один из них вытащил уже из кармана новенькую колоду карт, выдававшую их истинную профессию.

Среди них я заметил и того детину, который так развязно предлагал мнедержать пари. Он несколько раз прошел мимо меня, бросая в мою сторонувзгляды, которые никак нельзя было назвать дружелюбными.

Наш знакомец управляющий тоже сидел здесь. Не думайте, что должностьдворецкого или управляющего лишала его права находиться в салоне первогокласса. На американских пароходах нет салона второго класса. Миссисипи это далекий запад, и тут не знают такого разделения.

Надсмотрщики с плантаций обычно люди грубые, этого требует их профессия. Однако этот француз был явным исключением. Он казался очень почтенным старым господином. Мне нравилась его внешность, и я чувствовал к нему симпатию, хотя он, видимо, не разделял моих чувств.

Кто-то из присутствующих пожаловался на москитов и попросил открытьдверь в дамский салон. Несколько человек - и дамы и мужчины - поддержалиэту просьбу. Это ответственное дело доверялось лишь стюарду. Обратилиськ нему. Просьба была обоснованна, а потому ее следовало удовлетворить, ивскоре двери в "рай" раскрылись. Легкий сквозной ветерок подул вдольдлинного салона от носа к корме судна; не прошло и пяти минут, как в немне осталось ни одного москита, кроме тех, что укрылись от сквозняка вкаютах. Для пассажиров это было большим облегчением.

Стеклянную дверь разрешили держать открытой, что было приятно длявсех, но особенно для кучки расфранченных приказчиков, которые могли теперь беспрепятственно осматривать внутренность "гарема". Многие из них,как я заметил, воспользовались этой возможностью; они не глазели тудаоткрыто, так как это сочли бы дерзостыо, но искоса посматривали в святилище или, делая вид, будто читают, бросали туда взгляд поверх книги, илиходили взад и вперед по салону и, приближаясь к запретной границе, какбы невзначай заглядывали внутрь. У некоторых там, видимо, были знакомые,однако не такие близкие, чтобы это давало им право войти; другие были непрочь завязать знакомство, если представится случай. Я перехватил несколько выразительных взглядов, а иногда и ответных улыбок, свидетельствующих о взаимном понимании. Часто нежная мысль передается безслов. Язык порой приносит нам горькое разочарование. Не раз бывал я свидетелем того, как он разрушал совсем уже созревший молчаливый договордвух любящих сердец.

Меня забавляла эта безмолвная пантомима, и я сидел несколько минут,наблюдая ее. Поддавшись общему любопытству, я и сам время от времени невольно заглядывал в дамский салон. Я вообще люблю наблюдать. Все новоеинтересует меня, а эта жизнь в салоне американского парохода была мнесовершенно незнакома и казалась очень занятной. Мне хотелось ближе познакомиться с ней. Быть может, меня интересовало и еще кое-что: я надеялся снова увидеть молодую креолку Эжени Безансон.

Мое желание вскоре исполнилось: я увидел ее. Она вышла из своей каютыи прогуливалась по салону, изящная и оживленная. Теперь на ней не былошляпы; ее густые золотистые волосы были уложены на китайский манер прическа, принятая и у креолок. Пышные волосы, собранные тяжелым узломна затылке, оставляли открытыми благородный лоб и стройную шею, что ейочень шло. Белокурые волосы и светлая кожа почти не встречаются у креолов. Обычно волосы у них черные, а кожа смуглая; но Эжени Безансон составляла редкое исключение.

Несмотря на кокетливое, почти легкомысленное выражение ее лица,чувствовалось, что за этой внешностью скрывается сильный характер. Онабыла прекрасно сложена, а лицо ее хоть и не отличалось классической правильностью черт, однако принадлежало к тем лицам, на которые нельзясмотреть без восхищения.

По-видимому, она знала некоторых своих попутчиц, так как непринужденно разговаривала с ними. Впрочем, женщины быстро сходятся, а француженки- особенно.

Нетрудно было заметить, что говорившие с ней пассажирки относились кней с уважением. Быть может, они уже знали, что ей принадлежит изящныйэкипаж с лошадьми. Весьма возможно!

Я продолжал следить за этой интересной дамой. Я не мог назвать ее девушкой, ибо, несмотря на свою молодость, креолка производила впечатлениеособы, имеющей жизненный опыт. Держалась она очень свободно и, казалось,могла распоряжаться собой и всем, что ее окружает.

"Какой у нее беззаботный вид! - подумал я. - Эта женщина не влюблена!"

Не могу объяснить, что привело меня к такому заключению и отчего онодоставило мне удовольствие, однако это было так. Почему? У нас с ней небыло ничего общего. Она стояла настолько выше меня, что я едва осмеливался на нее взглянуть. Я считал ее каким-то высшим существом и лишь изредка бросал на нее робкие взгляды, как смотрел бы на красавицу в церкви. Конечно, у нас с ней не было ничего общего. Через час уже стемнеет,а ночью она сойдет на берег, и я больше никогда ее не увижу. Я буду думать о ней еще час или два, а может, и день, и чем больше буду сидеть исмотреть на нее, как глупец, тем дольше буду думать. Я сам плел себе сети, зная, что стану вздыхать о ней и после того, как она сойдет на берег.

Тут я решил бежать от этих чар и вернулся к своим наблюдениям наштормовом мостике. Еще один взгляд на прелестную креолку - и я уйду.

В эту минуту она опустилась в кресло, так называемую качалку, и еедвижения еще раз подчеркнули красоту и пропорциональность ее сложения.Оказавшись лицом к открытой двери, она в первый раз взглянула в мою сторону. И, клянусь, она опять посмотрела на меня так же, как и в первыйраз! Что означал этот странный взгляд, эти горящие глаза? Она не сводилас меня пристального взора, а я не смел отвечать ей тем же.

С минуту ее глаза были прикованы ко мне и смотрели не отрываясь. Ябыл слишком молод в ту пору, чтобы понять их выражение. Позже я сумел быего разгадать, но не тогда.

Наконец она встала со своего места с недовольным видом, словно досадуя не то на себя, не то на меня, круто повернулась и, отворив дверь,вошла в свою каюту.

Мог ли я чем-нибудь оскорбить ее? Нет! Ни словом, ни жестом, нивзглядом! Я не произнес ни звука, даже не пошевелился, и мой застенчивыйвзор никак нельзя было назвать дерзким.

Я был очень озадачен поведением Эжени Безансон и, в полной уверенности, что никогда больше ее не увижу, поспешил уйти из салона и снова забрался на штормовой мостик.

Глава Х. НОВЫЙ СПОСОБ ПОДНИМАТЬ ПАРЫ

Время близилось к закату; огненный диск опускался за черную стену кипарисов, опоясавшую равнину с запада, и бросал на реку золотистый отблеск. Прогуливаясь взад и вперед по обтянутой брезентом крыше, я смотрелна эту картину, любуясь ее сверкающей красотой.

Но вскоре мои мечтания были прерваны. Взглянув на реку, я увидел, чтонас догоняет большой пароход. Густой дым, валивший из его высоких труб,и яркий огонь в топках показывали, что он идет на всех парах. Как егоразмеры, так и громкое пыхтенье говорили о том, что это первоклассныйпароход. То была "Магнолия". Она шла очень быстро, и вскоре я увидел,что она нас нагоняет.

В ту же минуту до меня донесся снизу разноголосый шум. Громкие, сердитые выкрики сливались с шарканьем и топаньем многих ног, бегущих подощатой палубе. К этой суматохе примешивались и более резкие женские голоса.

Я сразу догадался, что это значит. Переполох был вызван появлениемпарохода-соперника.

До этого времени о соперничестве пароходов почти забыли. Как командасудна, так и пассажиры уже знали, что капитан не собирается устраиватьгонки, и хотя этот "выход из игры" вначале вызвал громкое осуждение, однако постепенно общее недовольство улеглось.

Команда была занята укладкой груза, кочегары - дровами и топками, игроки - картами, а пассажиры - своими чемоданами или свежими газетами.Второй пароход отплывал позже, его потеряли из виду, и мысли о гонке вылетели у всех из головы.

Появление соперника сразу всех взбудоражило. Картежники бросили недосданную колоду карт, надеясь начать более азартную игру; читатели поспешно отложили книги и газеты; пассажиры, рывшиеся в своих чемоданах,быстро захлопнули крышки; а прелестные пассажирки, сидевшие в качалках,вскочили с мест; все выбежали из кают и столпились на корме.

Штормовой мостик, на котором я стоял, был лучшим местом для наблюдения за приближавшимся судном, и вскоре многие пассажиры присоединилисько мне. Но мне захотелось посмотреть, что делается на верхней палубе, ия спустился вниз.

Войдя в общий салон, я увидел, что он совсем опустел. Все пассажиры,и дамы и мужчины, высыпали на палубу и, столпившись вдоль бортов, с тревогой смотрели на подходившую "Магнолию".

Я нашел капитана под тентом, на носу парохода. Его окружала толпачрезвычайно возбужденных пассажиров. Все они кричали наперебой, стараясьубедить его ускорить ход судна.

Капитан, видимо пытаясь отделаться от этих назойливых просителей,расхаживал взад и вперед по палубе. Бесполезно! Куда бы он ни направлялся, его тотчас окружала толпа людей, приставая все с той же просьбой;некоторые даже умоляли его "ради всего святого" не дать "Магнолии" ихобогнать.

- Ладно, капитан! - кричал один. - Если "Красавица" сдрейфит, пустьне показывается больше в наших местах, так и знайте!

- Правильно! - кричал другой. - Уж я-то в следующий раз поеду толькона "Магнолии"!

- "Магнолия" - вот быстроходное судно! - воскликнул третий.

- Еще бы! - подхватил первый. - Там не жалеют пара, сразу видно!

Я пошел вдоль борта по направлению к дамским каютам. Их владелицытеснились у поручней и были, видимо, не менее взволнованы происходящим,чем мужчины. Я слышал, как многие из них выражали желание, чтобы гонкасостоялась. Всякая мысль о риске и опасности вылетела у всех из головы.И я уверен, что, если бы вопрос о гонке был поставлен на голосование,против нее не нашлось бы и трех голосов. Признаюсь, что я и сам голосовал бы за гонку; меня заразило общее возбуждение, и я уже не думал о корягах, "пильщиках" и взрывах котлов.

С приближением "Магнолии" общее возбуждение росло. Было совершенноясно, что через несколько минут она догонит, а вскоре и опередит нас.Многие пассажиры не могли примириться с этой мыслью, кругом слышалисьсердитые возгласы, а иногда и злобные проклятия. Все это сыпалось на голову бедного капитана, так как пассажиры знали, что его помощники былиза состязание. Один капитан праздновал труса.

"Магнолия" была уже у нас за кормой; ее нос слегка отклонился в сторону; она явно собиралась нас обойти.

Вся ее команда деловито сновала по палубе. Рулевой стоял наверху врулевой рубке, кочегары суетились около котлов; дверцы топок накалилисьдокрасна, и яркое пламя высотой в несколько футов вырывалось из громадных дымовых труб. Можно было подумать, что судно горит.

- Они топят окороками! - закричал один из пассажиров.

- Верно, черт побери! - воскликнул другой. - Смотрите, вон перед топкой их навалена целая куча!

Я посмотрел в ту сторону. Это была правда. На палубе перед пылающейтопкой лежала гора каких-то темнокоричневых предметов. По их величине,форме и цвету можно было заключить, что это копченые свиные окорока. Мывидели, как кочегары хватали их один за другим и бросали в пылающие жерла топок.

"Магнолия" быстро догоняла нас. Ее нос уже поравнялся с рулевой рубкой "Красавицы". На нашем судне волнение и шум все увеличивались. С нагонявшего нас судна слышались насмешки пассажиров, и от этого страстиразгорались еще больше. Капитана заклинали принять вызов. Мужчины осаждали его; казалось, вот-вот начнется драка.

"Магнолия" продолжала идти вперед. Она шла уже с нами наравне, нос сносом. Прошла минута в глубоком молчании. Пассажиры и команды обоих судов следили за их движением, затаив дыхание. Еще минута - и "Магнолия"вырвалась вперед!

Громкий, торжествующий крик раздался с ее палубы, а затем на нас посыпались насмешки и оскорбления.

- Бросайте конец - мы возьмем вас на буксир!

- Где уж вашему ковчегу угнаться за нами!

- Да здравствует "Магнолия"! Прощай, "Красавица"! Прощай, старая развалина! - вопили пассажиры "Магнолии" среди взрывов оглушительного смеха.

Я не могу передать вам, какое унижение испытывали все, кто был наборту "Красавицы". Не только команда, но и пассажиры, все как один, переживали это чувство. Я и сам испытывал его гораздо сильнее, чем мог себе представить.

Никому не нравится быть в лагере побежденных, хотя бы он и оказалсятам случайно: кроме того, всякий невольно поддается общему порыву. Настроение окружающих - быть может, в силу какого-то физического закона, которому вы не можете противиться, - сразу передается и вам. Даже когда вызнаете, что ликование нелепо и бессмысленно, вас пронизывает какой-тоток, и вы невольно примыкаете к восторженной толпе.

Я помню, как однажды, охваченный таким порывом, присоединил свой голос к крикам толпы, во всю глотку приветствовавшей королевский кортеж.Прошла минута, возбуждение мое остыло, и я устыдился своей слабости иподатливости.

И команда и пассажиры, видимо, считали, что капитан, при всем своемблагоразумии, сделал большой промах. Кругом стоял ужасный шум, и крики:"Позор!" - неслись по всему судну.

Бедный капитан! Все это время я не сводил с него глаз. Мне было егоочень жалко. Я был, вероятно, единственным пассажиром, кроме прелестнойкреолки, знавшим его тайну, и я не мог не восхищаться, с какой рыцарскойстойкостью он держит свое слово.

Я видел, как пылали его щеки и гневно сверкали глаза. Если бы егопопросили дать это обещание сейчас, он, надо думать, не согласился быдаже за все перевозки по Миссисипи.

В эту минуту, стараясь укрыться от осаждавших его пассажиров, онпроскользнул на корму через дамский салон. Но и тут его сейчас же заметили и атаковали представительницы прекрасного пола, не уступавшие внастойчивости мужчинам. Некоторые насмешливо кричали, что никогда большене сядут на его пароход, другие обвиняли его в неучтивости. Подобные обвинения могли хоть кого вывести из себя.

Я пристально следил за капитаном, чувствуя, что наступает решительныймомент. Что-то должно было произойти.

Выпрямившись во весь рост, капитан обратился к толпе осаждавших егодам:

- Сударыни! Я и сам был бы счастлив, если бы мог удовлетворить вашупросьбу, но перед отъездом из Нобого Орлеана я обещал... я дал честноеслово одной даме...

Но тут любезная речь капитана была прервана молодой особой, котораябросилась к нему с криком:

- Ах, капитан! Дорогой капитан! Не позволяйте этому мерзкому пароходуобойти нас! Дайте больше пару и обгоните его! Умоляю вас, дорогой капитан!

- Как, сударыня?! - ответил пораженный капитан. - Ведь это вам я далслово не устраивать гонок. А вы...

- Боже мой! - воскликнула Эжени Безансон, ибо то была она. - И правда! Я совсем забыла!.. Ах, дорогой капитан, я возвращаю вам ваше слово... Увы! Надеюсь, что еще не поздно! Ради всего святого, постарайтесьего обогнать! Слышите, как они издеваются над нами?

Лицо капитана просияло, но сразу опять омрачилось.

- Благодарю вас, сударыня, - возразил он. - К сожалению, должен сказать, что теперь уж нет надежды обогнать "Магнолию". Мы с ней в неравномположении. Она бросает в топки копченые окорока, которые заготовила наэтот случай, а я после того, как обещал вам не участвовать в гонках, непогрузил ни одного. Бессмысленно начинать гонку только на дровах, развечто "Красавица" гораздо быстроходнее "Магнолии", но мы этого не знаем,так как никогда не испытывали ее скорость.

Положение казалось безвыходным, и многие дамы бросали на Эжени Безансон враждебные взгляды.

- Окорока! - воскликнула она. - Вы сказали - копченые окорока, дорогой капитан? Сколько вам нужно? Хватит двухсот штук?

- О, это больше, чем надо, - ответил капитан.

- Антуан! Антуан! Подите сюда! - закричала она старику-управляющему.- Сколько окороков вы погрузили на пароход?

- Десять бочек, сударыня, - ответил управляющий, почтительно кланяясь.

- Десяти бочек хватит, правда? Дорогой капитан, они в вашем распоряжении!

- Сударыня, я уплачу за них, - сказал капитан с просветлевшим лицом,загораясь всеобщим воодушевлением.

- Нет, нет, нет! Расходы я беру на себя. Это я помешала вам сделатьзапасы. Окорока были куплены для моих людей на плантации, но они им покане нужны. Мы пошлем за другими... Ступайте, Антуан! Идите к кочегарам!Разбейте бочки! Делайте с ними что хотите, только не дайте этой противной "Магнолии" нас победить!.. Смотрите, как они радуются! Ну ничего, мыих скоро обгоним!

С этими словами горячая креолка бросилась к поручням парохода, окруженная толпой восхищенных пассажирок.

Капитан сразу ожил. Рассказ об окороках мгновенно облетел весь пароход и еще больше разжег возбуждение и пассажиров и команды. В честь молодой креолки прогремело троекратное "ура", что очень удивило пассажиров"Магнолии", которые уже несколько минут наслаждались своим торжеством иобгоняли нас все больше и больше.

На "Красавице" все горячо взялись за работу. Выкатили бочки, выбили уних днища, окорока свалили на палубу перед топками и стали кидать их вогонь. Чугунные стенки топок скоро покраснели, давление пара увеличи-лось, пароход дрожал от усиленной работы машин, судовой звонок надрывался, давая сигналы, колеса вертелись все быстрей, и пароход заметно увеличил скорость.

Надежда на успех угомонила пассажиров. Крики смолкли, и наступила относительная тишина. Слышались отдельные замечания о скорости пароходов,заключались новые пари, а кое-кто еще вспоминал историю с окороками.

Все взоры были устремлены на реку и пристально следили за расстояниеммежду пароходами.

Глава XI. ГОНКА ПАРОХОДОВ НА МИССИСИПИ

Тем временем уже совсем стемнело. На небе не было ни луны, ни звезд.В низовьях Миссисипи ясные ночи выпадают не так-то часто. Туман, поднимающийся с болот, обычно заволакивает ночное небо.

Однако для гонки света было достаточно. Желтоватая вода блестеласветлой полосой на фоне темных берегов. Фарватер был широкий, а рулевыеобоих судов, старые речные волки, прекрасно знали каждый проток и каждуюмель на реке.

Пароходы-соперники были на виду друг у друга. Можно было и не вывешивать никаких фонарей, хотя на гафеле каждого судна горел сигнальныйогонь. Окна кают на обоих судах были залиты светом, а отблеск огня изтопок, где ярко пылали окорока, ложился на водную гладь длинной сверкающей полосой.

На том и на другом пароходе пассажиры выглядывали из окон кают илистояли, свесившись за борт, всячески выражая свой живой интерес.

К тому времени, как "Красавица" развела пары, "Магнолия" опередила еене меньше чем на полмили. Ничтожное расстояние, если один пароход значительно быстроходнее другого, но когда суда идут с почти равной скоростью, его очень трудно преодолеть. Поэтому прошло довольно много времени, прежде чем команда "Красавицы" убедилась в том, что мы нагоняем"Магнолию". Это довольно трудно определить на воде, когда одно судноследует за другим. Пассажиры поминутно задавали вопросы команде судна идруг другу и строили всевозможные предположения на эту интересную тему.

Наконец капитан заявил, что мы нагнали "Магнолию" на несколько сотярдов. Его слова вызвали бурную радость, впрочем не вполне единодушную,так как на борту "Красавицы" нашлись и такие отступники, которые держалипари за "Магнолию".

Прошел еще час, и всем стало ясно, что наше судно нагоняет соперника,ибо между ними осталось уже меньше четверти мили. Четверть мили на спокойной воде - небольшое расстояние, и пассажиры обоих судов могли громкопереговариваться между собой. Этим сейчас же воспользовались пассажиры"Красавицы", чтобы отплатить своим противникам. На них посыпались насмешки, и все их прежние оскорбления были возвращены с лихвой.

- У кого есть поручения в Сент-Луис? Мы скоро там будем и готовы вамуслужить! - кричал один.

- Ура, "Красавица"! Вот это молодчина! - вопил другой.

- Хватит ли вам окороков? - спрашивал третий. - Мы можем дать вамвзаймы несколько штук!

- Что отвечать, если нас спросят, где вы задержались? - кричал четвертый. - Мы скажем - в Черепашьей гавани!

Громкий взрыв хохота встретил эту шутку.

Приближалась полночь, но ни один человек на обоих пароходах и не помышлял об отдыхе. Увлеченные гонкой пассажиры и думать забыли о сне.Все, и мужчины и женщины, стояли на палубе или поминутно выходили из кают взглянуть на ход состязания. От возбуждения у пассажиров, как видно,пересохло в горле, и многие уже были навеселе. Команда не отставала отних, и даже капитан был не совсем трезв. Никто не осуждал его за это,мысли об осторожности вылетели у всех из головы.

Приближается полночь. Машины лязгают и грохочут, а пароходы все идутвперед. Кругом стоит густой мрак, но никого это не смущает. Ярко пылаюттопки; над высокими трубами полыхает багровое пламя; пар гудит и воет вкотлах; громадные плицы колес сбивают в пену темную воду; деревянныйкаркас судна дрожит и стонет от напряжения, а пароходы рвутся вперед.

Наступает полночь. Теперь между пароходами остается всего каких-нибудь двести ярдов. "Красавица" уже качается на волнах "Магнолии". Ещедесять минут - и ее нос поравняется с кормой соперницы! Еще двадцать минут - и торжествующий крик на ее палубе прокатится вдоль берегов.

Я стоял около капитана и поглядывал на него с некоторой тревогой. Мнебыло неприятно, что он так часто спускается в буфет и уже сильно захмелел. Он только что вернулся на свое место у рулевой рубки и пристальносмотрел вперед. На правом берегу реки, примерно в миле перед нами, показалось несколько мерцающих огоньков. Увидев их, он вздрогнул и воскликнул с сердцем:

- Черт возьми! Ведь это Бринджерс!

- Да-а, - протянул рулевой из-за его плеча. - Быстро мы добрались донего, прямо сказать.

- Боже мой! Теперь я проиграю гонку!

- Почему? - спросил тот, не понимая. - При чем здесь гонка?

- Я должен тут пристать. Мне придется... Я должен высадить даму, которая дала нам окорока!

- Вон оно что! - отозвался флегматичный рулевой. - А ведь чертовскижалко! - добавил он. - Ну что ж, раз надо, так надо... Ах, будь ты проклят! Ведь мы вот-вот обставили бы их. Верно, капитан?

- Ничего не поделаешь, - ответил капитан. - Поворачивай к берегу.

Отдав этот приказ, он быстро спустился вниз. Видя, как он возбужден,я последовал за ним. На палубе против рубки стояла кучка дам, среди которых была и молодая креолка.

- Сударыня, - сказал, обращаясь к ней, капитан, - несмотря ни на что,мы все-таки проиграем гонку!

- Почему? - спросила она удивленно. - Вам не хватает окороков?.. Антуан! Вы достали все, что было?

- Нет, сударыня, - возразил капитан, - не в этом дело. Благодарю васза щедрость. Но вы видите эти огоньки?

- Вижу. Так что же?

- Это Бринджерс.

- Вот как! Уже?

- Да. Здесь я должен вас высадить.

- И из-за этого проиграете гонку?

- Конечно.

- Тогда, разумеется, я не сойду здесь на берег. Что для меня одиндень? Я не так стара, чтобы бояться потерять лишний день понапрасну.Ха-ха-ха! Я не допущу, чтоб вы из-за меня погубили репутацию вашегопрекрасного судна! И не думайте приставать, дорогой капитан! Довезитеменя до Батон Ружа, а утром я вернусь домой.

Вокруг послышались крики одобрения, а капитан бросился обратно к рулевому, чтобы отметить свое приказание.

"Красавица" по-прежнему следует за "Магнолией", и между ними по-прежнему около двухсот ярдов. Грохот машин, гудение пара, удары плиц по воде, треск обшивки и крики людей на палубе сливаются в оглушительный концерт.

Вперед мчится "Красавица", вперед, вперед - и, несмотря на все усилия"Магнолии", догоняет ее. Ближе, еще ближе - и вот ее нос сравнялся скормой соперницы.

Вот он уже против рулевой рубки, вот уже против штормового мостика,вот против конца верхней палубы! Теперь их огни сливаются в одну линию ивместе отражаются в воде - они идут нос с носом!

Еще минута - "Красавица" вырывается еще на фут вперед, капитан машетфуражкой, и громкий крик торжества раздается над рекой.

Этот крик не успел отзвучать. Едва он разнесся в полуночной тиши, какего прервал оглушительный взрыв, словно целый пороховой склад взлетел навоздух. Он потряс небо, землю и воду! Раздался треск, во все стороны посыпались доски, люди с пронзительными криками взлетели вверх, дым и парзастлали все кругом, и ужасный вопль сотен голосов раздался во мраке ночи.

Глава XII. СПАСАТЕЛЬНЫЙ ПОЯС

Сотрясение неслыханной силы сразу же объяснило мне причину катастрофы. Я решил, что у нас взорвались паровые котлы, и не ошибся.

В момент взрыва я стоял около своей каюты. Если бы я не держался запоручни, то, наверно, вылетел бы от толчка за борт. Сам не сознавая, чтоделаю, я вернулся, шатаясь, в каюту, а из нее прошел через другую дверьв общий салон.

Здесь я остановился и огляделся вокруг. Вся передняя часть судна былаокутана дымом, и в салон врывался горячий, обжигающий пар. Боясь, что оннастигнет меня, я бросился на корму, которая, к счастью, была обращена кветру, сдувавшему с нее опасный пар.

Машина теперь умолкла, колеса не вращались, выпускная труба пересталапыхтеть, но вместо этого шума слышались другие ужасные звуки. Крики, ругань, проклятия мужчин, пронзительные вопли женщин, стоны раненых с нижней палубы, мольбы о помощи сброшенных в воду и тонущих людей - все сливалось в отчаянный вопль. Как он был не похож на тот ликующий крик, который только что звучал на устах тех же людей!

Дым и пар скоро начали рассеиваться, и я мог разглядеть, что делаетсяна носу парохода. Там был полный хаос. Курительная комната, буфет совсем его содержимым, передний тент и правая сторона рулевой рубки совсемисчезли, как будто под ними взорвалась мина, а высокие трубы опрокинулись и лежали на палубе. С первого взгляда я понял, что капитан, рулевойи все, кто находился в этой части парохода, погибли.

Эти мысли мгновенно пронеслись у меня в голове, и я не стал на нихзадерживаться. Я чувствовал, что остался цел и невредим, и моим первыместественным побуждением было постараться спасти свою жизнь. Я сохранилприсутствие духа и понимал, что второго взрыва быть не может, но видел,что пароход серьезно поврежден и сильно накренился набок. Долго ли онпродержится на воде?

Не успел я задать себе этот вопрос, как тотчас же получил ответ. Рядом послышался отчаянный крик:

- О Боже! Мы тонем! Тонем!..

Вслед за ним раздался другой крик: "Пожар!" - и в ту же минуту длинные языки пламени вырвались из глубины судна и взметнулись высоко вверх,до самого штормового мостика. Было ясно, что судно недолго будет нашимубежищем: нам предстояло либо сгореть на нем, либо пойти с ним ко дну.

Все мысли оставшихся в живых устремились к "Магнолии". Я тоже посмотрел ей вслед и увидел, что она дала задний ход и прилагает все усилия,чтобы скорей повернуть обратно: однако она уже была от нас на расстояниинескольких сот ярдов. Когда наш пароход собирался пристать к Бринджерсу,он повернул в сторону от "Магнолии", и хотя в момент катастрофы они стояли на одной линии, их разделяла широкая полоса воды. Теперь "Магнолия"находилась от нас за добрую четверть мили, и было ясно, что пройдет немало времени, пока она приблизится к нам. Сможет ли искалеченная "Красавица" продержаться это время на воде?

С первого взгляда я убедился, что нет. Я чувствовал, как палуба опускается подо мной все ниже и ниже, а пламя уже угрожало ее корме; огненные языки лизали деревянную отделку роскошного салона, и она вспыхивала,как солома. Нельзя было терять ни минуты! Оставалось либо самому броситься в воду, либо пойти ко дну вместе с судном, либо сгореть. Иноговыхода не было.