Чтение 2–й страницы книги ~Тельняшка для киборга~

- Ауриньш! - обернулся на бегу замкомвзвод Леха Мамонт, - Почему в тельнике? Замерз?

- Чтобы не потерялся, товарищ сержант, - ровным вежливым голосом объяснил Маргус, догнав Леху.

- Снять! - скомандовал сержант и ухмыльнулся: - Такой не потеряется...

Это уж точно - на такую тельняшку не польстился бы даже самый рачительный каптер, готовый утащить в свою норку любое барахло: донельзя выцветшая от бесчисленных стирок, растянутая могучими десантными торсами, даже на широкой груди Ауриньша она напоминала развратное вечернее платьице с откровенным декольте и дразняще широкими проймами. Маргус послушно стянул тельняшку, сунул ее в карман штанов и занял свое место на правом фланге.

Бежал он легко и ровно - не сопел, не пыхтел, и даже совсем не топал, словно был обут в тапочки-балетки. Понемногу курсантов это начало заедать. Что, офигенный спортсмен, что ли? В первый раз на зарядке - и чешет наравне со всеми. Ну так мы тебе сейчас покажем, как старые десантные волки бегать умеют (что с того, что выслуги у нас всего пара месяцев - зато каких месяцев!). Не сговариваясь, парни начали понемногу прибавлять темп, и вскоре уже начали обгонять бежавший впереди взвод второкурсников ("...Куда ломитесь! Оборзели салаги!"). Потом еще один. Кислород из воздуха вдруг опять стал пропадать, как в первые дни карантина. Обливаясь потом и задыхаясь, парни грохотали сапогами по щербатому асфальту, из последних сил наращивая и без того бешеный темп. А этому гаду - хоть бы что. Все тот же ровный бег, те же размеренные движения, разве что шаги стали шире.

- Леха! - задыхаясь, всхлипнул Серега Зинченко, "комод-раз", - Ну его на хрен, этого робота, у меня пол-отделения сейчас сдохнет! Сбавь темп!

- Вот хренушки! - упрямо просопел Мамонт, - Держи своих, немного осталось. Мы этого студента уроем...

Момент финиша парни помнили смутно: перед глазами уже все плыло, а сердца молотили уже не в глотке, а где-то в самом черепе. Обессиленные, все судорожно глотали сырой осенний воздух и держались на ногах только грозными окриками сержантов: "Не стоять! Ходить!".

- Загнанных лошадей... Пристреливают на фиг... кое-как просипел вконец вымотанный Пашка Клешневич и вдруг зашелся в приступе рвущего судорожного кашля. Он согнулся, лицо его побагровело. Парни растерялись. Что с ним? Вдруг загнется сейчас?!

- Дай руки! - неожиданно возник рядом с ним Ауриньш и, встав у Пашки за спиной, обхватил его запястья. Поднял руки вверх, развел в стороны, прогнулся назад. Пашка повис на его руках, как распятый Андрей Первозванный.

- Вдохни глубоко! - мягко скомандовал Маргус.

Пашка взахлеб, со стоном втянул воздух широко раскрытым ртом, бессильно лежа мокрой от пота спиной на груди Маргуса.

- Теперь выдыхаем! - Ауриньш поставил Пашку на ноги, прижал его руки к груди, наклонил, почти согнув пополам.

- Еще раз! - И Пашка опять распластался, подставив рыхловатую грудь блеклому осеннему солнцу. Лицо его быстро приобретало нормальную окраску, глаза стали глядеть осмысленно.

- Ну вот, теперь хорошо, - аккуратно поставил Маргус Пашку на ноги, - У тебя бронхи не болели раньше?

- Было... - Пашка размазывал по лицу выступивший холодный пот, но дышал уже почти ровно, - Боялся, что медкомиссия зарубит...

- Тебе нужно нагрузки пока дозировать, - озабоченно проговорил Маргус, - Надо командиру сказать.

- Ты что, сдурел? - вытаращился Пашка, - Не вздумай! Я втянусь, ничего...

Маргус кивнул и отошел - все такой же спокойный и невозмутимый, черт.

- Он меня как за руки поднял, как на грудь себе положил - я прямо забалдел! - делился потом Пашка, - Лапы прохладные, грудь прохладные - такой кайф! И воздух будто сам вливается, и кашель прошел, и башка на место встала. Атасный мужик!

Хорошо, что в то время никто еще толком понятия не имел о таких вещах, как гомосексуализм - а то ведь задразнили бы бедного Пашку...

Глава 3. Каша ест меня

Начались занятия по иностранному языку - одному из основных предметов в девятой роте, так как по выпуску офицеры-спецназовцы получали дипломы переводчиков-референтов. Основные европейские языки Ауриньш уже знал, поэтому его определили в группу китайского языка.

Китай в ту пору считался одним из наиболее вероятных противников СССР: еще свежи были в памяти события на Даманском, только-только почил в бозе Великий Кормчий, сыны Поднебесной вполне определенно делали заявки на лидерство в регионе, а мудрый старец Дэн Сяопин еще только подступался к проведению своих реформ. Поэтому и существовали на разведфаке "китайские" группы, в которые собирали всех курсантов, хоть мало-мальски смахивающих на азиатов. Впрочем, таких было немного, и группы дополнялись обычными "рязанскими мордами".

- Нимэн хао, тунджимэн, - приветствовала курсантов молодая светловолосая дама в строгих очках и с мягкой улыбкой училки начальных классов, - Здравствуйте, товарищи. Меня зовут Валентина Алексеевна, я - ваш преподаватель китайского языка. "Нимэн хао" означает: "здравствуйте", так я буду приветствовать вас на занятиях. Отвечать вы мне будете: "Хао". Понятно? Давайте попробуем. Нимэн хао!

- Хао! - дружно выдохнули курсанты и приободрились - во, совсем простой язык, зря боялись.

- Проходите в класс, - открыла она дверь, - Рассаживайтесь, цин цзо...

Парни вошли в класс и остолбенели. Разноцветные иероглифы красовались на всех стенах класса - на большой карте Китая, на плакатах с оружием и боевой техникой, даже над классной доской вели свою молчаливую таинственную пляску пламенно-алые знаки, пугающе-непонятные и все-таки непостижимо красивые. Тут мы все и сдохнем... В то, что простой смертный может научиться читать и писать э т о, казалось абсолютно невероятным. Курсанты были подавлены напастью, свалившейся на них непонятно за какие грехи.

- Бье п'а, сюэшен тунджимэн, - улыбнулась Валентина Алексеевна, - Не бойтесь, товарищи курсанты. Не вы первые, не вы последние. Все поначалу пугаются, а потом - ничего, учатся. Причем, очень хорошо. Во всяком случае, отличников в китайских группах всегда было больше, чем в других.

Мягким негромким голосом, словно рассказывая сказку, поведала она курсантам, что грамматика китайского языка - довольно проста, в отличие от европейских языков, в нем нет привычных падежей, склонений, спряжений и прочих премудростей. Смысл предложения определяется порядком слов. Например, если сказать: "Губа гэмин", это будет означать "кубинская революция", а "гэмин Губа", наоборот - "революционная Куба". Или: предложение "во чи фань" означает: "я ем кашу". А "фань чи во" будет означать "каша ест меня".

Китайская письменность - слоговая. Каждый иероглиф обозначает один слог. Как в русском языке слово может состоять из одного, двух и более слогов, так и в китайском языке: слово может состоять из одного, двух и более иероглифов.

Затаив

дыхание,

курсанты

повторяли

вслед

за

"цзяоюань тунджи"1 таинственные слова - осторожно, словно пробуя их на вкус. "Ни хао" - здравствуй, "цзай дянь" - до свиданья, "цин цзо" - садитесь, "чжань ци лай" - встаньте... А уже к следующему занятию всем требовалось вызубрить совсем уже запредельную фразу, которую придется докладывать дежурному: "Цзяоюань тунджи! Цзю лянь сань п'ай сы бань сюэшен шанла чжунвэн к'э!" Во как! Товарищ препод, стало быть - курсанты четвертого отделения третьего взвода девятой роты к занятиям по китайскому языку готовы. Ешьте нас с потрохами, уважаемый богдыхан...

Китайские тетради для обучению правописанию расчерчены особым образом: не в клетку и не в линейку - ровные ряды квадратиков сантиметр на сантиметр. Иероглиф должен аккуратно вписываться в этот квадратик - равномерно, без наклона и смещения в сторону. Порядок написания строго определенный - слева направо, сверху вниз. Оказывается, это только у европейцев можно быть профессором и иметь отвратительный почерк. В Китае же об образовании человека можно судить по его почерку. Чем образованнее человек, тем у него лучше почерк.

Пыхтя, сопя и свесив набок языки от усердия, курсанты вписывали в квадратики основные черты - составляющие иероглифов. Вертикали, горизонтали, откидные и разнообразнейшие точки. Разумеется, получалось все вкривь и вкось, как у неумелого первоклашки. Курсанты отдувались, и губы их то и дело складывались, чтобы произнести нехорошее слово.

Маргус же выполнил задание со скоростью опытной стенографистки и быстро пролистывал учебник. Хорошо ему...

- Хао цзилэ, Ауриньш тунджи! Замечательно, товарищ Ауриньш! - от души восхитилась Валентина Алексеевна, проверив его тетрадь, - Настоящая каллиграфия. Вы изучали язык раньше?

- Никак нет, - поднялся Маргус, - Только сейчас.

- Очень хорошая работа. Твердая, уверенная рука. Вы рисуете?

- Я еще не пробовал. Просто - Вы показали, я сделал. Вы хорошо объяснили.

- Цин цзо, - порозовела от удовольствия Валентина Алексеевна, - Садитесь. Пять баллов, у фэн.

Парни недоуменно переглянулись - она что, не в курсе? Вот же еще напасть подвалила - теперь на его фоне мы вообще деревяшками смотреться будем...

Занятия по языку Валентина Алексеевна вела, словно мастер борьбы шоудао: изящно-мягко, благородно-вежливо, и - беспощадно. В конце занятия она добила курсантов коронным приемом: КАЖДЫЙ ДЕНЬ они должны будут заучивать два-три десятка новых иероглифов - только при таком темпе можно за четыре года накопить необходимый переводчику запас лексики. Поскольку это довольно серьезная нагрузка, она договорится с командованием роты о том, чтобы в наряды их ставили только в выходные дни, дабы курсантам не пропускать занятия.

Парни отвесили челюсти. Нет, вы поняли? Вот так позаботилась - ну прямо мама родная. Единственный выходной - и тот псу под хвост. Точнее, китайскому дракону. Звездец, парни. Иппон! Чистая победа.

Так началась бесконечная борьба с языком древних мудрецов и отморозков - хунвэйбинов, без перерывов и тайм-аутов. Во чи фань, фань чи во. То ли я ем эту бесконечную кашу иероглифов, то ли она ест меня. Даже стоя в наряде по роте, по ночам, пристроив рабочий черновик на тумбочку дневального, курсанты корпели, вымарывая страницу за страницей заучиванием новых иероглифов - каждый иероглиф требовалось написать не менее десятка раз для того, чтобы он пристроился в памяти, обитающей, казалось, не в голове, а в кончиках пальцев. Дежурные по роте на такое разгильдяйство смотрели сквозь пальцы: да, не положено дневальному отвлекаться, да уж ладно - и так люди судьбой обижены. К тому же, многие дежурные сами были курсантами китайских групп. Правда, мелкий коренастый Серега Колдин, заработавший в первые же дни занятий китайское прозвище Цунь (вершок) свой втык поимел.

Второй час ночи. Полторы сотни парней спят сладким субботним сном - надо сказать, спят довольно тихо: храпеть и бормотать во сне в казарме отучаются быстро. Дневальный Серега, стоя у тумбочки с телефоном, стойко борется со сном и очередным домашним заданием. Камнем преткновением становятся слова "цзо" (левый) и "еу" (правый). Серега их постоянно путает. Отчаявшись, он вытаскивает из ножен штык-нож и принимается перебрасывать его из одной руки в другую, приговаривая: "цзо-еу, цзо-еу...". Постепенно увлекается, забывает про этот долбанный язык и начинает выписывать ножом немыслимые кренделя, любуясь на себя в большом зеркале со строгой надписью "Заправься!". Где он этих приемов насмотрелся - загадка, во всяком случае, на занятиях по физо ничего подобного курсантам не давали. Скорее всего, тут имела место импровизация.

Понятное дело, вскоре он увлекается, тяжелый нож вырывается из его рук и летит в сторону, с грохотом приземляясь на дощатый пол. Казарма чутко реагирует скрипом коек и неясным бормотанием. Серега на цыпочках (это в сапогах-то!) бежит к вверенному вооружению, суетливо вытаскивает его из-под чьей-то кровати и опрометью кидается назад. Через пять минут пресловутое шило в одном месте дает о себе знать и ситуация повторяется.

После третьего раза из каптерки появляется старшина - несмотря на поздний час, одетый по форме, и любопытствующий, что за херня здесь происходит. Ничтоже сумняшеся, Серега не придумывает ничего умнее, как выдать абсурдную версию: дескать, отчищал ножом тумбочку и вот, уронил нечаянно. После неплохо проведенного увольнения старшина был в благодушном настроении, и скорее

всего, готов был отпустить незадачливому салаге-дневальному его вольные и невольные прегрешения, но из темноты кубрика вдруг раздался голос Ауриньша:

- Товарищ старшина, не так. Курсант Колдин выполнял ножом какие-то упражнения, стоя перед зеркалом. Он не удержал нож, и нож упал. Так было три раза, - наверное, примерно так же обстоятельно и невозмутимо докладывали красные латышские стрелки об измене товарищей по партии.

Оба-на. От такого простодушного предательства обалдел даже сам старшина. Какие-то мгновения в его душе шла борьба между солдатом (кем, по сути и являлся в настоящее время Фомин) и офицером (кем ему предстояло стать почти через год). Схватка окончилась боевой ничьей, в результате каковых и рождаются Соломоновы решения:

- Значит, так. Колдин - несешь службу до четырнадцати часов. В четырнадцать - сменяешься, четыре часа на подготовку к наряду и заступаешь по новой. Ауриньш - наряд вне очереди за разговоры после отбоя, заступаешь вместе с ним. Вопросы? Свободны!

Глава 4. В жизни всегда есть место подвигу

Что из себя представляет армейский сортир? В общем, ничего особенного: пара писсуаров с неизменными плавающими окурками, да четыре кабинки без дверей, оборудованные унитазами типа "Генуя" - их вы могли видеть в привокзальных бесплатных туалетах. На гвоздях, торчащих из стен кабинок - обрывки окружной газеты "Ленинское знамя", или попросту, "Гальюн таймс".

Особенность тут всего одна - эти четыре кабинки предназначены для обслуживания полутора сотен здоровенных парней, которые не дураки пожрать и запорами отнюдь не страдают. Делите полтораста на четыре - арифметика простая.

- Ну что, Марик, дозвезделся? - сочувственно вздохнул Цунь, уныло обозревая поле деятельности, - Черт тебя за язык дернул, уставник хренов...

Чудовище по имени Рота добросовестно изгадила санузел и теперь сладко посапывала, набираясь сил перед очередным учебным днем. Из когда-то белых унитазов высились горы смердящих сталагмитов всевозможных оттенков коричневого цвета. Измятые обрывки газет не помещались в пластмассовых корзинах и щедро устилали внутренности кабинок и пол сортира вперемешку с окурками и плевками. Фигня эти ваши авгиевы конюшни, товарищи древние греки...

Дневальные Ауриньш и Колдин приступили к наведению порядка. Согласно многолетней традиции, в наряд по роте заступали двое первокурсников, один второкурсник и один третьекурсник - дежурным по роте. Согласно той же традиции первокурсникам для наведения порядка доставались "дембельские объекты" - туалет и умывальник. По ловко брошенному Колдиным жребию туалет достался Маргусу. Измотанный предыдущим нарядом, Цунь уже даже и не злился на этого придурка - из всех чувств осталась только усталая тоска.

- Ну, что. Технология этого дела простая, - тоном усталого ветерана начал он делиться боевым опытом, - Будешь смывать говно - все сразу не смывай, ты частями, частями: а то забьется - затрахаешься пробивать. Потом берешь кирпич вон там, в загашнике, фигачишь его гантелей в порошок. И этим порошком херачишь все очки, чтоб горели, ясно? Ну и чтоб все остальное чисто было, - махнул он рукой, - Э, еще дежурный с доклада вернется - заинструктирует. Давай, короче, начинай помаленьку - времени много, вся ночь впереди... - и он удалился в умывальник походкой, исполненной достоинства: умывальник - это уже ранг повыше, почетнее...

В умывальнике он уютно устроился на широком подоконнике, со вкусом раскурил заначенный "бычок" и предался глубокомысленным размышлениям на тему: какая падла скоммуниздила шланг, каковым было так удобно отмывать плиточный пол? И сколько теперь уйдет времени на то, чтобы проделать эту работу с помощью ведра и тряпки? О ждущих чистки двадцати раковинах с кранами он суеверно старался не думать. Сидеть на подоконнике было славно, покойно. Мягким текучим свинцом наливались веки, чугунела голова. Окурок выскользнул из ослабевших пальцев и прощально пшикнул на мокром полу. Да и хрен с ним... С бычком этим...

- Сергей! - кафельные стены гулко отразили негромкий голос Ауриньша, - Они не горят...

- А? Чего? - вскинулся Цунь и помотал головой, просыпаясь, - Чего не горит?

- Очки не горят, - виновато пояснил Маргус, тиская мокрую тряпку, - У меня не получается...

- "Не получа-ается"... - презрительно протянул Цунь, слезая с подоконника, - У всех получается, только у него одного не получается! Интеллигент хренов. Пошли, покажу, фиг с тобой. Наберут детей в армию... - с удовольствием проворчал он, шагая к туалету и скрылся за дверью.

- С-сука! - донесся вдруг из-за двери его сдавленный стон. Маргус кинулся следом.

- Сергей, что случилось?

- Что случилось?! Ты что, блин - в натуре дурак, или прикидываешься?! - Серегин взгляд беспомощно метался:

- по белоснежным, словно только что с завода, фаянсовым изделиям;

- по лучившимся хирургической чистотой кафельным стенам и плиточному полу;

- по вымытым (!) стеклам и свежевыкрашенным (!!) рамам и кабинкам.

Даже запах теперь здесь витал - отнюдь не сортирный. Такой запах вполне подошел бы для новенькой квартирки сказочных молодоженов. Чистотой пахло, свежестью и только что законченным, любовно сделанным ремонтом.

- И сколько же ты тут мудохался? - тоскливо глянул на часы Колдин. Небось, подъем скоро... Не понял. Даже часа не прошло. Часы встали, что ли?

- Ты сказал: чтоб чисто было, и я сделал, - осторожно проговорил Маргус, - Плохо, да?

- А краску-то ты где откопал, чмо ты дюралевое? - продолжал горевать Цунь.

- Там, в "загашнике". Под тряпками нашел. Я подумал - окна тоже покрасить хорошо, они совсем некрасивые стали, - оправдывался бедный киборг, - А очки не горят. Я сколько ни пробовал - никак.

- А как ты пробовал? - начал приходить в себя Колдин, - Покажи!

- Вот, смотри... - склонился над унитазом Ауриньш, - Как ты сказал...

Он сыпанул на мокрый фаянс пригоршню кирпичного порошка и принялся стремительно растирать его тряпкой, свернутой тугим жгутом. Впрочем, "стремительно" - не то слово. Рука киборга двигалась с такой скоростью, что казалась размытой. Запахло горелым.

- Вот, - остановился Маргус, - тряпка гореть начинает, а очки - нет. Только в одном месте чуть-чуть оплавилось, и все. Я не знаю, как сделать...

- Ладно, угомонись, - вздохнул Цунь, - И так сойдет...

Маргус выбросил обугленную тряпку в мусорный ящик с кривоватой надписью "Make me empty", ополоснул унитаз, вмиг засиявший снежной белизной и осторожно спросил:

- Сергей... А почему ты рассердился?

- Почему, почему... По кочану, блин! Ты что - не врубаешься?!

- Нет... Не врубаюсь.

- Ну ептыть, Маргус!.. Сейчас дежурный глянет на твое очко и на мой умывальник, и что? Задерет меня по самые помидоры! Скажет: чтоб так же было! Да я же сдохну в этом умывальнике... - всхлипнул Цунь от жалости к себе.

- А ты разве так не сможешь? - искренне удивился Маргус.

- Да я же не железный, как некоторые! - Цунь уже готов был дать в морду этому недоумку.

- Ну... если разрешишь, я могу тебе помочь, - нерешительно предложил Ауриньш, - Это не будет являться нарушением дисциплины?

- Не будет являться, - быстро успокоился Цунь, - Ладно, уговорил. Короче, смотри, что тут сделать надо...

Полчаса спустя Цунь скромно, но с достоинством доложил дежурному по роте о том, что порядок на вверенных объектах наведен.

- Че-го?! - оторопел от такой наглости дежурный, - Ты? Мне? Хочешь сказать? Что уже все отхерачили?!

- Так точно, товарищ сержант, - ответствовал Колдин тоном Курчатова, докладывающего Сталину о создании атомной бомбы, - Все сделано, разрешите представить?

- Ах ты, мой хороший! - расплылся в каннибальской улыбке сержант, - Ну, идем, солнышко, идем... - и, облизываясь, дежурный проследовал в санузел, предвкушая скорую расправу над оборзевшей салажней. Цунь скромно шагал следом - а что такого, ничего особенного, ну, навели порядок, подумаешь...

Из санузла сержант выплыл с отвисшей челюстью и воззрился на дневальных растерянным взглядом.

- Ну ни хера себе вы гиганты! - наконец, выдохнул он.

Колдин скромно сиял. Ауриньш соображал: хвалит их дежурный, или наоборот?

- Так, я не понял - почему порядок не наводится? - возник из коридора старшина, страдающий ранней бессонницей.

- Да уже навели, в общем, - быстро вышел сержант из ступора, - Я проверил: кое-где еще недостатки устранят, а так - ничо, потянет.

- Д-да? - язвительно глянул на него Фомин. Дескать, добер ты больно, сержант, дешевый авторитет хочешь заработать у желторотиков...

С этой мыслью он шагнул в туалет. Да там ее и оставил. Но все же самообладание у Фомы было, чего говорить.

- Ну что, студенты - будем считать, реабилитировались, - снисходительно изрек он, - Бардака еще много оставили, но вообще стараетесь, вижу.

- Так требую же! - весело возмутился дежурный. Дескать, успех подчиненного - в первую очередь заслуга командира.

- А как же, - тонко ухмыльнулся Фомин, - У успеха отцов до фига, знаем... Ауриньш!

- Я! - вытянулся Маргус.

- Первый раз в наряде?

- Так точно.

- Внеочередное увольнение тебе от меня, молодец.

- Ну дык ептыть, моя же школа, товарищ старшина! - нагло встрял Цунь. Каким-то образом он уже начал просекать, что скромность и карьера - понятия несовместимые.

- А тебе еще надо наряд до конца дотащить без залетов, понятно? Ладно, если до смены все у вас будет нормально - оба в субботу в город пойдете. Завтра перед строем объявим.

И, не сговариваясь, чумазые и пованивающие тем, чем должны пованивать дневальные после уборки сортира, парни вытянулись и гаркнули искренне и вдохновенно:

- Служим! Советскому! Союзу!

Глава 5. Кабальеро

Надо представлять себе, что такое увольнение для первокурсника девятой роты. По уставу разрешается отпускать в увольнение одновременно не более трети личного состава подразделения. В роте четыре курса. Вопрос: кто больше нуждается в увольнении? Старшекурсник, которому и... ну, скажем, в библиотеку сходить надо - для курсовой работы материал подобрать, и невесту присмотреть пора - выпуск не за горами, и к относительно вольной офицерской жизни пора уже помаленьку привыкать, да и вообще - он что, в свое время в казарме не насиделся? Или балбес-первокурсник, который в город ходит только для того, чтобы в пельменной пожрать до отвала (будто его, паразита, в училище не кормят!), да по своей лопоухости попасться патрулю с нарушением формы одежды или с кружкой пива в тощей лапке - обеспечив тем самым командира внеплановым клистиром? Поэтому в увольнение заслуженно ходят преимущественно старшекурсники, отдавая желторотикам на растерзание свой ужин - они и тому несказанно рады. Словом, легче представить бомжа в "кадиллаке", чем первокурсника девятой роты в увольнении.

Можно себе представить, к а к готовились Цунь с Маргусом к этому событию. "Войну и мир" читали? Сборы Наташи Ростовой на первый бал помните? Так вот ерунда эти сборы по сравнению с подготовкой первокурсника к увольнению.

... До построения увольняемых еще полчаса, а два счастливчика уже тихо сияют, не смея присесть, дабы не помять парадных брюк, отутюженных до фанерной твердости. Цунь одолжил у кого только можно кучу значков, расторговав свое масло на две недели вперед и самодовольно косился на грудь, увешанную наградами, почти как у генсека-бровеносца. Китель Маргуса был девственно чист.

- Ну ты ваще, Марик! - критически оглядел его Колдин, - Что, ни одного знака найти не смог?

- А зачем? - не понял Ауриньш, - Мне еще ничего не давали.

- Уй, да ладно! Офигенно честный, что ли? - поморщился Цунь, - На вот, хоть моего "разника" нацепи! - он великодушно достал из тумбочки свой знак парашютиста со скромной единичкой на подвеске (себе он уже привинтил почетный знак "парашютист-отличник" с накладной цифрой "50", одолженный у Мамонта за две пайки масла и воскресные яйца).

- Я еще не прыгал, так нельзя, - скромно отверг Маргус щедрый дар.

- Да фигня какая, прыгнешь еще! А то что такое: десантник - и без знака!

- У меня в военном билете этот знак не записан, - заупрямился Ауриньш, - Патруль может проверить и будет нехорошо.

- Уф-ф, ну ты и артист! - покачал головой Колдин, - Ладно, фиг с тобой. Ну хоть комсомольский значок прикрути, елки!

- Я же не комсомолец! - удивился Маргус.

- Да кого колышет: комсомолец - не комсомолец! - рассердился Цунь, - Главное, чтоб значок был - без него вообще в город не выпустят!

Поразмыслив, Ауриньш пришел к выводу, что комсомольский значок на форме - это не отличительный знак приверженца политической организации, а элемент формы одежды. Или свидетельство лояльности властям. В любом случае, отказываться было нецелесообразно, и Колдин сноровисто продырявил новенький китель Маргуса.

- Ну вот, - удовлетворенно похлопал он его по груди, украшенной алым флажком с профилем Дедушки Ленина, - Хоть немного на человека похож стал!

Пройдя недолгую, но несколько унизительную процедуру инструктажа у дежурного по училищу ("Правую штанину задрать! Показать носки!"), Колдин с Ауриньшем наконец вышли в город.

- Ну что, Марик, - Цунь жадно озирался по сторонам, - Пошли?!

- А куда? - Маргус невозмутимо оглядывал улицу.

- "Куда-куда"! На волю! В пампасы! - терпкий пьянящий воздух свободы уже начал гулять в крови, словно бокал шампанского, - В ДОФ пойдем!

- А что это?

- Дом офицеров, - авторитетно разъяснил Колдин, - На танцы. Все туда ходят. Полтинник есть?

- Что есть?

- Пятьдесят копеек, на билет.

- Нет, - немного растерялся Ауриньш, - Мне не давали...

- Разводят халявщиков в вашем институте, - сварливо проворчал Цунь, - Ладно, пошли. Помни мою доброту! - и он подкинул на ладони рупь, неведомо как уцелевший от буфета.

Дом офицеров стоял на углу улицы Подбельского - "Подбелки", Рязанского Бродвея и Арбата. Это в столицах дома офицеров располагаются скромно, без претензий. А Рязань в первую очередь знаменита своими офицерами, как Хохлома - ложками, или Иваново - невестами: четыре военных училища в городе! Естественно, Дом офицеров являлся одним из самых престижных заведений города и располагался в самом престижном месте.

Солидное здание постройки прошлого века было выкрашено классической светлой охрой. И архитектура, и интерьер Дома призваны были служить утверждению о незыблемости традиций славного российского офицерства: мрамор широких ступеней лестницы с красной ковровой дорожкой, прижатой к ним блестящими латунными прутьями; тяжелый бархат портьер; тусклое сияние массивных латунных ручек на могучих дверях, вызывающих в памяти Верещагинские "Врата Тамерлана"; антикварная люстра, отражающаяся в натертом паркете...

Живую ноту современности вносили во все это строгое великолепие разухабистая музыка, обычная для дешевых ресторанов, да базарная толкотня перед окошком кассы.

- Очень много людей, - озабоченно проговорил Маргус, когда они подошли к кассе, - Может быть, придем сюда в другой раз?

- Ты что, больной? Когда он еще будет, этот другой раз! Стой здесь и никуда не сваливай, - строго напутствовал его Цунь и шустрым вьюном ввинтился в толпу.

Выросший под жарким азиатским солнцем, в гомоне и суете восточных базаров, он в любой толкучке чувствовал себя как рыба в воде. Через пять минут он выбрался наружу - помятый, встрепанный, но торжествующий.

- Держи! - протянул он билет Ауриньшу, - Учись, салага, пока я жив!

В танцевальном зале не то что яблоку - горошине было негде упасть. Основным фоном цветовой гаммы зала служила унылая зелень парадных мундиров, разбавленная яркими мазками разноцветных погон и петлиц, легкомысленных платьиц девчонок. Правда, многих посетительниц назвать девчонками можно было лишь с очень большой натяжкой - ох, далеко не первый год посещали они сей памятник архитектуры в надежде подцепить мужа-офицерика. И посему приветственно подмигивали томящимся у стенки начальникам патрулей, отлично помня этих строгих капитанов и майоров еще юными розовощекими курсантиками. Начальники патрулей делали вид, что поглощены службой и подавляли ностальгические вздохи.

- Марик, смотри - телки! - восхищенно выдохнул Цунь, - Живые!