Чтение 2–й страницы книги ~Заказ~

- Первые сто метров пройдены за... - объявил судья-информатор.

Время расслышать Сергею не удалось, но он и так понимал, что скачка приняла на удивление резво. Благодаря Заказу, конечно. "Со старта улетает нормально..."

В поворот лошади вошли дружной гурьбой.

- Скачку ведет Алтай, - неслось им вслед из динамиков. - Ему голову проигрывает Сургуч. Чуть сзади Полоцк и Заказ...

Трибуны ревели, свистели, стонали. Кто-то орал фальцетом, сумев перекричать десятитысячную толпу:

- Сургучик, миленький! Да-ва-а-а-й!!! За поворотом Алтай начал вновь прибавлять, пытаясь еще взвинтить темп. Судя по всему, Харитонов хотел сразу набрать какую следует фору и выиграть скачку, ведя ее "с места до места". Вряд ли это входило в их с Алтаем первоначальные планы - и конь, и жокей были очень уж опытными бойцами. Но слишком спутал все карты, "раздернул" скачку Заказ с его бешеным спуртом. И Алтая не отпустили. Сургуч цепко прилип к лидеру, да и Полоцк тут же бросился следом...

Жокеи слегка раскачивали коней поводьями, высоко поднявшись на стременах. Каждое движение человеческих тел высылало скакунов в очередной мощный толчок...

Выход из первого поворота - зрелище не менее драматическое, чем финиш. Кони летуче стелились над песчаной дорожкой. Стартовая "уравниловка" сменилась яростной битвой за лидерство. Впереди - длинная прямая ипподромной дорожки. Есть где разобраться между собой, есть где показать, на что же в действительности способны всадник и лошадь...

Заказ, как могло показаться неискушенному глазу, совсем не прибавил. Но Сергей вдруг почувствовал, как изменился его галоп. Он стал реже, а в толчках мускулистого крупа басовой струной зазвучала долгожданная свободная мощь. Заказ превратился в крылатую гнедую пружину, которая плавно собиралась тугим комком мышц, а потом, распрямляясь, улетала вместе со всадником на много метров вперед... Тот фирменный мах, при виде которого многоопытный Петр Иванович не дыша замирал с секундомером в руке...

...Теперь Сергей ехал четвертым. Во второй паре. То есть дело покамест было весьма ничего. Полоцку приходилось куда хуже: он оказался в "коробочке". Слева бровка, впереди Алтай с Сургучом, справа Заказ... А позади - еще десяток рвущихся в бой лошадей...

- Первая четверть пройдена за...

Трибуны неистовствовали. Многие вооружились биноклями. Теперь на дорожке мало что можно было различить. Только нашлемники жокеев да лошадиные головы-шеи виднелись над стрижеными кустами, которыми была обсажена бровка. Яркие пятна ползли вдалеке, ритмично "ныряя" в такт бегу коней, и только в бинокль было видно, с какой сумасшедшей скоростью неслись мимо них макушки кустов. Впереди желтый, из-за него периодически выглядывал белый, за ними клетчатый - хозяина Полоцка - и чуть-чуть позади, в каких-то считанных сантиметрах - красно-бело-голубой нашлемник Сережи...

- Скачку ведет Алтай. Рядом Сургуч, сзади Полоцк и Заказ... На пятом месте Игелик...- Среди всеобщей истерии голос информатора дышал прямо-таки ледяным беспристрастием.

"Ну как ты, дружочек?" - Сергей чуть-чуть качнул повод.

"Отстань! - мотнул головой конь. - Без тебя знаю, что делать..."

Высшее искусство жокея иногда состоит в том, чтобы НЕ МЕШАТЬ. Сергей понял это. Заказ делал все правильно. Сергей замер, рефлекторно слившись с могучим животным в единое целое, безошибочно вписываясь в мощный ритм упругой спины...

Скачка постепенно растягивалась. Лошади послабее начали отставать, отваливаясь назад и занимая места на бровке позади основной компании.

"Вторая четверть... - билось в голове у Сережи. - Встанет или не встанет?.."

Он чувствовал, что движения лошади, а значит, и ее внутреннее состояние оставались без изменений.

"Неужели встанет?.. Так ровно, с запасом идет... Нет, вроде не должен... Кузьма, милый, давай, малыш! - Сергей боялся дышать. - Родной... Ну..."

- Пройдена вторая четверть. Скачку по-прежнему ведет Алтай... со второго по пятое места без изменений...

Зрители замерли в ожидании дальнейшего развития событий. И вдруг кто-то, державший у глаз бинокль, отчаянно завопил:

- Смотрите, Игелик... Игелик пошел!!!

И действительно - белый нашлемник Умерова неожиданно поплыл вперед, стремительно приблизившись к лидерам.

Сережа вновь обернулся. Коренастый крепыш Федя Умеров резкими движениями повода бросал Игелика все ближе и ближе к ним с Заказом. Было видно, как жокей работал локтями, высылая коня. Игелик шел полем - широко, настильно...

"Что-то рано поехал... - подумал Сергей. - Ладно, вольному воля..."

И вдруг почувствовал - Заказ под ним стал прибавлять! Сам!.. Конь ощутил приближение соперника и запросился вперед. Сергей отметил это про себя... прикинул оставшееся расстояние... Пыль, взбитая копытами пронесшихся лошадей, плыла по ветру, не торопясь опускаться. Злополучная вторая четверть осталась позади, а Заказ скакал себе и скакал! Рвался в бой совершенно по-прежнему!.. "Так, Кузя! Так держать!" Вот теперь настала пора помочь жеребцу, подсказать ему, как перехитрить соперников и приберечь силы для финиша... Едва заметным движением Сергей направил Заказа чуть в сторону - в поле. Конь понял и безропотно повиновался. Вышел из-за спины Сургуча и своим маневром перекрыл дорогу накрывающему его сзади Игелику.

"Пускай, если хочет, еще дальше в поле ползет..."

А кони входили уже в последний вираж! И крылья, несшие Заказа вперед, работали по-прежнему ровно и неутомимо!..

Заказ - никакого сомнения - "ладил"!

- Пройдена третья четверть. Впереди Алтай, за ним Сургуч. На третье место вышел Заказ... - судья-информатор сделал короткую паузу, - за четвертое место в борьбе Полоцк и Игелик...

- Сема!.. - Седовласый тотошник Вовка торжественно указывал перстом в пыльную даль, где неслись, замыкая круг, безумные кони. Язык у него слегка заплетался, но глаза сияли восторгом. - Ну что?.. - поучал он приятеля. - Накося, выкуси?.. - Он повторил Семин пренебрежительный жест. - Вот что классный жокей значит! Вишь, не плакал мой чирик...- И завопил во все горло: - Заказ! Пошел!.. Вперед!.. Путятин!!! Дава-а-а-й!!! Под-наж-ми-и!!!

Его голос почти единственный звучал в поддержку Заказа, и трибуны в ответ заулюлюкали, засвистели... На "колхозника" и неудачника поставили очень немногие.

В последний поворот Сергей вошел третьим - в полкорпуса сзади Сургуча.

На вираже Сергей почти вплотную прижал жеребца к скакавшему рядом Сургучу - зачем лишние метры по полю наматывать? - а на выходе вновь по плавной дуге повел его в поле. И вот тут началось!..

С каждым темпом галопа, с каждым движением Заказ увеличивал мощь своего галопа. Опять сам! Безо всякого посыла!.. Пение басовой струны превратилось для Сергея в симфонию.

Трибуны взорвались!.. Вопили все, не в силах сдержать себя, стараясь перекричать друг друга и не сдерживая эмоций. Азарт... Напряжение... Близость выигрыша или крушение надежд... Ну что же они там?!

"Не рано ли?" - вновь мелькнуло в голове у Сергея. Но тут же каждой клеткой тела почувствовал - в самый раз! Уж больно чистым и легким был галоп у коня. Толчки мощного зада становились все сильней и сильней. Конь едва касался дорожки. Словно и не осталось позади всей дистанции, словно всего-то первый поворот за спиной...

Заказ захватил Сургуча. Буквально два темпа они проскакали "в одну линию", и соперник начал быстро отодвигаться назад. Заказ вплотную приблизился к лидеру...

Трибуны ахнули.

Сергей видел, как энергично посылал Алтая жокей. На резко вздымавшиеся бока методично и четко, порядком измученному галопу, опускался безжалостный хлыст...

Алтай был сильным и опытным ипподромным бойцом, но сегодня жокей тщетно выколачивал из него последние силы. Битвы равных не получалось. Заказ вершил чудеса. Это был его день.

Трибуны снова заревели, завыли. Теперь над ними витала всего одна кличка:

- Ал-та-а-а-й!!!

Сергей чуть тронул коня: "Давай, Кузя..."

И вот тут Заказ действительно полетел. Казалось, больше прибавлять было уже некуда, но он словно сейчас только разошелся вовсю! Алтай отвалился назад и через мгновение совсем пропал с глаз...

А впереди приближалась, стремительно наплывала черта заветного финиша...

"Еще чуть-чуть, Кузенька... Ну?!"

Трибуны вздохнули, как один человек. Это был вздох величайшего разочарования. Тысячи проигранных билетов взметнулись к небесам беззвучным салютом. Их подхватило, закружило, понесло по дорожке, а потом через все широкое ипподромное поле. По воздуху в самом прямом смысле слова летали деньги, выброшенные на ветер.

Фотофиниша не понадобилось - изрядно потрепанный Алтай уступил победителю целых два корпуса...

- Харитонов, шкура продажная, почем колхознику скачку продал?.. - неслись с трибун абсолютно незаслуженные попреки.- Ах ты, твою мать!..

Сергей не пытался сдерживать коня, наоборот - отпустил повод, и Заказ, тотчас уловив, как исчезло напряжение всадника, сбросил темп, встав на спокойненький кентер. Окружающий мир легонько покачивался у Сергея перед глазами...

В корпусе за Алтаем пришел Полоцк. А Игелику не удалось стать даже пятым. Слишком рано поехал...

Сережа крепко похлопал коня по шее. И, вновь поднявшись на стременах, дотянулся к его уху, чтобы тихо сказать:

- Спасибо, Кузьма...

Конь покосился на всадника, и на сей раз жокей увидел в его взгляде понимание и согласие. Он даже не удивился, когда Заказ совершенно по-человечески кивнул головой. Вполне возможно, впрочем, что Кузька просто пытался отделаться от надоевшего за скачку повода.

А все продолжалось чуть более полутора минут...

Сергей короткой рысью подъезжал к паддоку. Навстречу спешила пропасть народу, но он видел среди всех лишь одного. Дядя Петя бежал к нему со светящимися от счастья глазами и, кажется, плакал. Его бриллиант наконец засиял. И теперь это увидели уже все.

Сережа спрыгнул с Заказа.

- Ну, Серый... - Петр Иванович не находил слов. - Видел бы ты, как приняли... Я такого старта лет уже десять, наверное... А Алтая как растащил... Ну, Серый...

- Да не я это, - засмущался Сергей. - Это Заказ... сам все.

- Ты мне-то рассказывай. Все правильно... все правильно сделал... вот тебе и показалось, что сам.... Все-таки и мне на старости лет... Значит, повоюем еще, пошумим напоследок... напомним кое-кому о себе... Слышь, Кузька? К международным будем готовиться... Вспомнят еще жокея Гаврилова... - Петр Иванович свирепо высморкался, отобрал у Сергея повод и сам повел коня по дорожке: - Дыши, маленький, отдыхай... сейчас на награждение пойдем...

Заказ танцевал, волновался, широко раздувал ноздри. Его шкура потемнела от пота, но жеребец всем своим видом показывал, что был бы очень не прочь побегать еще.

Знакомые и незнакомые лица окружили Сергея. Его поздравляли, хлопали по спине, жали руки. Сергей, еще толком не пришедший в себя, кивал головой и неестественно улыбался, с трудом воспринимая происходящее. Конечно, он понимал, что одержал победу. Такую важную и для Петра Ивановича, и для Заказа и особенно для него самого... Но полного осознания еще не произошло.

- Сообщаем результат седьмой скачки... Победителем Большого Всероссийского приза для лошадей в возрасте трех лет стал жеребец Заказ, выращенный в зерносовхозе "Свобода", под седлом мастера-жокея международной категории Сергея Путятина, тренер Гаврилов!.. На втором месте...

- Подстава!!! - ревели и свистели трибуны. - Деньги назад! Харитонова - на мыло!..

Спокойный голос судьи-информатора перекрыл истошные выкрики:

- Жеребец Заказ, тренер и жокей приглашаются к главной трибуне для награждения...

Сережа снял наконец шлем. Короткие русые волосы намокли от пота и окончательно поднялись дыбом. Петр Иванович тут же стянул с головы жокейский картуз старинного (теперь таких уже и не делают) покроя и сунул Сергею:

- Надень! Смотреть срам!..

Минута бесконтрольного упоения счастьем, когда старый тренер только не плясал на дорожке рядом с Заказом, благополучно прошла, и дядя Петя вновь стал самим собой. Собранным, сдержанным, строгим. Он решительно повел к главной трибуне обоих своих воспитанников, всадника и коня. Сергей пошел за ним, улыбаясь.

И снова грянула торжественная музыка марша.

- Коня по кличке "Заказ" выводит на награждение его тренер Гаврилов Петр Иванович!

Заказ успел успокоиться и шел чинно. Лишь изредка вскидывал голову, с презрительным достоинством оглядывая улюлюкающую толпу. Он-то знал, что победил честно!

Из ложи на центральной трибуне, досадливо сплевывая на ходу, сбежал по лестнице коренастый русоволосый парень. Для него сегодняшние скачки однозначно закончились, и что еще там дальше произойдет, его не интересовало... Выйдя с ипподрома, он сунул в рот сигарету, и на солнце коротко блеснули два золотых зуба. Результат неудачного падения с лошади, случившегося еще в юности, когда он занимался конкуром... Парень зорко огляделся по сторонам - и уверенно зашагал к хозяйственному двору, где дожидались своих пассажиров несколько автомашин-коневозов...

Награждение тем временем шло своим чередом. Напротив главной трибуны красовался покрытый скатертью стол, а на нем - внушительных размеров кубок, свернутая призовая попона... и еще куча всяческих приятных мелочей. Дипломы людям, розетка коню, подарки, цветы... Рядом стояли директор ипподрома и главный спонсор призовой суммы. Этот последний держал в руках два конверта - жокею и тренеру. Вид у спонсора был очень солидный. Надобно думать, солидность распространялась и на содержимое обоих конвертов...

Петр Иванович подвел Заказа к столу. Музыка стихла, и директор ипподрома развернул заветную призовую попону. И медленно повернулся кругом, показывая зрителям синее шелковое полотнище, расшитое серебром. Надпись "Победитель Большого Всероссийского приза" так и заиграла на ярком свету.

Петр Иванович расстегнул подпруги и снял с Заказа седло.

- Wait a minute! Just one minute, please!..[2] - вполголоса обратился к тренеру человек, увешанный со всех сторон фирменной фототехникой. - Пожалюйс-та, один снимок голим... без седэл...

Опытный репортер безошибочно выбрал момент - отказать ему Петр Иванович просто не мог. Кивка головой оказалось достаточно. Иностранец молниеносно расчистил пространство возле коня и, чуть отступив, вскинул к глазам аппарат.

Тот коротко прожужжал раз пять-шесть кряду, запечатлев всех троих.

Петра Ивановича с седлом.

Настороженного, любопытно косящегося Заказа. И Сережу, держащего в одной руке букет, а в другой повод...

- Thank you very much![3] Прекрасний лешадь! Tack se mycket![4] - И, повернувшись к Сергею, выразительно поднял большой палец: - You're the best indeed! Super class jockey![5] Молодес!!!

Сергей смущенно улыбался, а репортер сделал еще несколько снимков. Мало ли - вдруг пригодятся...

Наконец Заказа облачили в призовую попону, и под торжественный марш Петр Иванович повел его вдоль трибун ипподрома. Страсти уже поулеглись - с трибун коня приветствовали дружными аплодисментами.

Возле паддока Петр Иванович хотел передать коня Егорычу. Тот чуть ли не бегом спешил им навстречу и был ужасно чем-то доволен.

- Дядя Петя, а можно, я сам его домой отведу?..- завладел поводом Сергей. И повел любимца по тенистой аллейке к конюшне. Точно так, как когда-то давно, когда Кузя еще несмышленышем-жеребенком гулял со своим "мамкой" в родной Михайловской... Сережа держал повод длинно, и конь, опережая его, изящно изгибал шею, заглядывал парню в глаза, будто спрашивая: "Ну, что ты там отстаешь? Шагай побыстрей. Смотри, как интересно вокруг!.. Сергей улыбнулся и... неожиданно протянул коню хлыстик. Рукоятью вперед.

Заказ остановился... Посмотрел на него, ни дать ни взять тоже вспоминая что-то далекое, порядком забытое... и вдруг потянулся к хлыстику мордой. Осторожно взял в зубы кожаный шарик набалдашника, секунду подержал, плавно покачивая головой... а потом шлепнул сам себя по груди. И задиристо, словно обидевшись неведомо на кого, топнул передней ногой...

- Вспомнил, шельмец! - рассмеялся Сережа. Это была их с Заказом старинная игра; годы с тех пор прошли, а памятливый конь, оказывается, не забыл.

Он до самой конюшни нес хлыстик в зубах, время от времени шлепая себя по груди, топая и с удивлением поглядывая после этого на Сережу.

Через две скачки объявили выдачу на Заказа в тотализатор. Ставок на неожиданного победителя сделали мало, так что выдача получилась умопомрачительная. На свой "чирик" Вовка огреб почти тысячу долларов и от счастья пустился вприсядку. К тому времени он уже порядочно захмелел, ноги заплетались кренделем, но это, конечно же, никакого значения не имело. Выигрыш необходимо было срочно отметить! Для начала Вовка велел Семе бежать в магазин, и Сема, привыкший быть с ним за старшего, побежал. Воля миллионера - закон...

Глава вторая

ПАНАМА

Бомбы, драки... Теперь ты получил представление, что такое скачки.

Дик Фрэнсис

Ранние детские воспоминания чаще всего отрывочны и ненадежны, как предрассветные сны. Но бывает и так, что жизнь беспощадно врезает их в память, оставляя там навсегда.

Тошке было четыре года, когда они с мамой и папой поехали летом на юг. Однажды утром они сели в автобус и отправились куда-то вверх по горной дороге. Узкое шоссе местами было врезано в склон, и мимо окна проплывали щербатые, прихотливо наклоненные слои разноцветного камня, серого и желтоватого. Потом серпантин поворачивал, и были видны кипарисы на обочине и чаша моря, медленно отступавшая в беспредельность. "Смотри, смотри, какой вид!" - говорила мама, но Тошку больше занимал сам автобус. Странный и немного смешной. В точности как дома, но только без крыши. Он дребезжал и скрипел и еле-еле втаскивал себя на подъем, сигналя мчащимся навстречу машинам и собратьям-автобусам, а иногда уворачиваясь от них. Куда, собственно, они ехали и что было там, наверху, Тошке запомнилось хуже. А потом они двинулись в обратный путь, и теперь уже их автобус лихо мчался с горы, а встречные ползли медленно и натужно ревели моторами. Тошка устал от впечатлений и новизны и сперва начал клевать носом, затем перестал бороться с сонливостью и задремал.

Проснулся он от страшного скрежещущего удара. Судьбе было угодно, чтобы из обрыва, нависавшего над дорогой, неожиданно посыпались камни. Наверное, они ждали много лет, выбирая именно ту минуту, когда к слепому повороту, не видя друг друга, с двух сторон подъехали две машины: снизу - бежевая "Победа", а сверху - Тошкин автобус. Водитель испуганно выкрутил руль, тормозя и пытаясь уберечься от столкновения, но выбор у него был небогатый. Лоб в лоб с "Победой" - либо в кучу камней, еще продолжавших катиться. В довершение всех бед, легковушка шарахнулась в ту же сторону, и громоздкий автобус все-таки налетел левым колесом на крупный обломок. Скорость была приличная... автобус подпрыгнул, как игрушечный, его отбросило и с размаху швырнуло на каменную стену. Правые колеса провалились в кювет, машина тяжело накренилась, и весь борт сплющило о скалу, зубастую от торчащих осколков породы. Рваный металл тотчас же окрасился человеческой кровью...

Тошку спасли родители. Сознательно, рефлекторно или случайно - он этого не узнал никогда. Факт тот, что папино тело прикрыло его, втиснув в мягкий мамин живот... Он не понял, что случилось. Спросонья даже посчитал было все это игрой, но мама и папа никак не отзывались на его барахтанье, зато кругом слышались отчаянные, страшные крики... Тошка начал уже всерьез задыхаться, когда его вытащили из-под недвижных родительских тел....

Дальнейшее он помнил хуже, и лишь одно впечата-лось в память невероятно ярким стоп-кадром. Его несут на руках прочь от смятого, поваленного набок автобуса с нелепо задранными колесами. А в автобусе много людей, и они лежат неподвижно и все как один смотрят на него, и глаза у них застывшие, полные неподдельного изумления... Особенно у одного...

Тошку усадили на камушек при обочине и надели на головку огромную чужую панаму...

Он не плакал. Сидел и смотрел, как прибывали и отбывали машины "Скорой", как появился трактор и, зацепив тросами, поставил мертвый автобус опять на колеса. Потом автомобили начали разъезжаться. И только тогда Тошку снова кто-то заметил и стал громко кричать: "Чей ребенок? Чей ребенок?.."

...В пропахшем лекарствами приемном покое больницы он тихо сидел на кушетке, пока не пришла тетенька врач. "Охти, тощой-то, ну прям заморыш, - посочувствовала она. Погладила его по головке и сделала вывод: - Из Ленинграда, наверное. - Потом удивилась: - А панама-то, панама..." Где ж была знать, что эта самая панама прилипнет к нему на всю жизнь. Войдет в фамилию, станет прозвищем, то ироничным, то ласковым - в зависимости от обстоятельств. И даже жена в минуты наивысшей нежности будет называть его именно так. А потом случится еще много всякого разного, и все пройдет, и любовь, и нежность, и жена станет бывшей...

Но покамест у четырехлетнего Тошки вся биография была еще впереди. Он, конечно, не осознавал, какой крутой поворот эта самая биография только что совершила. Просто сидел и ждал, чтобы за ним пришла мама, но мама все не приходила и не приходила. Кто-то из уцелевших в автобусе, естественно, рассказал о молодой паре с ребенком. Документы родителей вроде бы отыскались, но в неразберихе, а может, и по чьей-то халатности их вновь потеряли. В результате Тошка попал в детский дом. Позже он задумывался о том, что у него, по всей вероятности, где-то должны были быть родственники. Дедушка, бабушка, которых он смутно помнил и которые наверняка искали его. Но... в те годы крупных аварий с жертвами у нас "не было". Корабли и подводные лодки умудрялись бесследно исчезать, не то что пассажирские автобусы - и маленькие мальчики, ездившие в них с мамами и папами... Вот так Тошка остался на белом свете один. Имя-отчество свои он знал: "Антоша я... а папу - И-о-ием..." А вот фамилию: "А-я-о-ев..." - так никто расшифровать и не смог. В свои четыре года он говорил еще не особенно хорошо...

Следователь Сайской городской прокуратуры Антон Григорьевич Панаморев загасил очередной окурок, строго посмотрел на переполненную пепельницу и решительно встал из-за стола: "Все. Перерыв!"

Окурки полетели в мусорное ведро, а на тумбочке ворчливо забормотал электрический чайник. Волевым порядком Антон Григорьевич переместил в самый дальний угол огромного стола стопку уголовных дел, отработанных за день. На освободившееся пространство легла расстеленная газета, а сверху - пакет, распространявший запах пряностей и баранины. Сегодня, возвращаясь с очередного места происшествия в прокуратуру, Панаморев заглянул к знакомому калмыку, - тот недавно открыл свое дело и вовсю торговал манты - восточными пельменями, крупными, как пирожки. Состав фарша был коммерческой тайной, но манты оставались необычайно вкусны даже застывшими. Хотя сам калмык - знаток и гурман - в таком виде их есть бы точно не стал...

Антон Григорьевич включил радио.

Запах пряной еды, шум закипающего чайника, тихая музыка и мягкий свет от настольной лампы умудрились на время превратить казенный кабинет в уютную комнатку. Преображению не могли помешать даже стены, покрытые самой что ни есть "сортирной" зеленой масляной краской. Еще в его кабинете имелся старый-престарый диван с очень высокой, в рост человека, местами лопнувшей спинкой. Панаморев беспардонно плюхнулся поперек и потянулся так, что захрустели суставы. Закрыл глаза и застыл минуты на две. Потом резко вскочил, ринулся к настежь раскрытому зарешеченному окну, схватился обеими руками за прутья (те даже зашатались в гнездах) и шепотом закричал в темноту:

- Сво-бо-о-о-ду-у...

Накопившееся напряжение постепенно начало уходить. Закрепляя эффект, Панаморев тряхнул стариной и, подхватив воображаемую партнершу, сделал по комнате несколько замысловатых танцевальных па. Когда-то он танцевал с удовольствием и очень даже неплохо, но те дни, как и почти все хорошее в его жизни, давно миновали. Ни на танцы, ни на вечеринки он больше не ходил, и партнерши все чаще были, как вот теперь, воображаемыми...

Чайник между тем закипел.

- Вкусный мант - теплый мант! - зловеще пробормотал следователь. Бесплотная дама осталась без кавалера: Панаморев снял с кипящего чайника крышку, устроил поверх решетку от вентилятора и стал выкладывать на нее свою будущую трапезу - греться над паром. Предприниматель-калмык, наверное, схватился бы за сердце, но что поделаешь, если настоящий манты-каскан далеко, а кушать хочется?.. Пока еда дозревала, Антон Григорьевич вернулся в свое рабочее кресло и взял в руки тоненькую папочку, только сегодня переданную ему операми.

"...В семнадцать часов тридцать восемь минут хозяйкой дома номер 57 по улице Песчаной Сорокиной К. Е. был обнаружен труп пожилого мужчины..."

Почерк оперуполномоченного уголовного розыска сам по себе был криптограммой хоть куда. И, что характерно, исключением не являлся. Антон Григорьевич мрачно подумал о том, что следственные действия по праву начинались уже на стадии расшифровки протоколов и прочих бумаг, написанных здешними операми "от руки".

"...Предположительно наступила от удара тупым тяжелым предметом по голове. При жизни труп, очевидно, находился в стадии сильного алкогольного опьянения - от тела исходит сильный винно-водочный запах. Документов и денег в карманах убитого не обнаружено..."

Манты оттаяли, залоснились от жира. Антон Григорьевич встал, переложил их на обколотую тарелку со старинной надписью "Общепит", заварил себе из того же чайника крепкий чай и вернулся к столу.

Тоненькая папочка легла дожидаться в сторонке, а первый мант наконец отправился туда, где ему давно уже пора было быть.

Панаморев сегодня сам выезжал по этому вызову... Опера, явившиеся оформить бытовую смерть, обнаружили травму черепа и сразу вызвали следователя. Песчаная - это вблизи ипподрома, куда некоторые ненормальные ходят смотреть скачки. Судя по всему, этих ненормальных там вчера было множество. Отзвуки спортивных событий вовсю ощущались даже в седьмом часу вечера, когда милицейский "Уазик" доставил Панаморева к дому гражданки Сорокиной. Там и сям гомонили компании подвыпивших болельщиков, до сих пор что-то не до конца выяснивших по поводу сегодняшних скачек. Одна из таких компаний, шедшая мимо, без проблем (если не считать проблемой ужас и горестное изумление при виде мертвого тела) опознала убитого пенсионера. В нем сразу определили одного из завсегдатаев ипподрома... Говорили, будто сегодня он порядочно выиграл... первый раз за всю его жизнь... вот, стало быть, доигрался...

Антон Григорьевич нахмурился и сосредоточенно отхлебнул горячего чая.

Что жизнь - жестянка, он понял уже давно. С детства объяснили. А во что сразу не въехал - нашлись добрые люди, растолковали. Доходчиво и по-простому...

Второй, а следом за ним и третий мант быстренько отправились догонять первый. Несколькими глотками Антон Григорьевич допил чай. Свернул газетную скатерть. Закурил новую сигарету.

Папочка снова легла посередине стола.

...В канаве на Песочной, неестественно подогнув ноги, лежал пожилой мужчина. Если бы не эти странно подогнутые ноги, Сорокина вряд ли бы что заподозрила - мало ли пьяных мужичков на родной улице дрыхнут что ни вечер в канавах!.. Однако даже очень пьяный человек, надумав поспать, все же как-то укладывается, устраивается поудобней, а тут... Да еще в сочетании с довольно приличной одеждой... Словом, женщина насторожилась и позвонила по телефону. Явилась милиция и обнаружила тут же, в канаве, программку сегодняшних скачек, гордо и не очень понятно именовавшихся "ипподромными испытаниями". Какие такие испытания?.. Написали бы хоть "состязания"... Слово "испытания" чем-то не нравилось Антону Григорьевичу, чем-то неприятно цепляло его. Стоя над канавой, он повертел программку в руках, потом хмуро огляделся, засек поблизости компанию лотошников - и безжалостно стащил мужичков с небес на грешную землю, заставив знатоков скаковых лошадей подойти и взглянуть на труп. На чем все их веселье, понятно, сразу же кончилось.

Программка, судя по всему, выпала из кармана убитого, когда грабители обшаривали тело в поисках денег. Панама развернул ее под фонарем, присмотрелся... Против кличек некоторых лошадей стояли пометки - всякие замены и перестановки, случившиеся в последний момент. Антон Григорьевич машинально отметил про себя, что почерк у погибшего был аккуратный, а пометки он привносил, явно особых душевных волнений по этому поводу не испытывая.

Только против клички "Заказ" неожиданно иссякшая шариковая ручка вместо аккуратной записи продавила судьбоносное "10 р"...

Голова убитого была беспомощно повернута в сторону, а глаза остались открытыми, и в них, остановленное смертью, все еще стояло неподдельное удивление...

Точно такое, как в тех, других глазах, что смотрели на маленького Тошку из опрокинутого автобуса...

Сигарета кончилась. Панама встал, заварил себе еще чаю. Последний мант сиротливо возвышался над чайником, поблескивая вспотевшими от пара боками. Есть Антон Григорьевич его не стал.

"...При осмотре места происшествия установлено следующее: тело обнаружено под забором, в канаве слева от сарая. Труп лежит вертикально, уточняю, горизонтально - параллельно оси симметрии..."

"Во дают опера, - усмехнулся про себя Антон Григорьевич. - Кивинова начитались. "Труп лежал на Зине Портновой головой к Маршалу Казакову..."

Дело выглядело глухарем. Ни свидетелей, ни очевидцев. Поди найди того, кто в многотысячной толпе ипподрома наметил своей жертвой пенсионера, сорвавшего большой куш и на радостях крепко "принявшего". Безоглядную радость старика видели многие. Может, не тысячи, но уж сотни - это как пить дать. Если даже подошедшие на место происшествия тотошники вспомнили, как он вприсядку плясал...

"...Коснулось счастье тебя крылом..." - пришла Панаме в голову строчка из какой-то песни. "...Предположительно наступила от удара тяжелым тупым предметом по голове..." Да уж... жизнь бьет ключом, и все гаечным, и все по голове...

Панама посмотрел в темноту за окном и выругался - тихо, но с большим, выстраданным чувством. Ипподром!.. Дивное место, где расцветали махровым цветом самые сокровенные стороны человеческих душ. Народ здесь постоянно тянуло на подвиги, не дававшие остаться без куска хлеба милиции и прокуратуре... Да какой народ!.. В программке, почему-то именовавшей скачки "испытаниями", среди прочего значилась и фамилия главного спонсора, от одного вида которой... Антон Григорьевич мотнул головой, запрещая себе углубляться в воспоминания, разжал в карманах стиснутые кулаки и вздохнул. Испытания, блин!.. Точно надо будет выкроить время, заняться и обязательно разгрести эту помойку. Испытатели...

Хмурясь, он сунул тощую папочку в сейф, затворил окно, подхватил сумку - и вернулся с порога комнаты, чтобы забрать с чайника скользкий, остывший по второму разу мант. Не пропадать же добру...

Городская прокуратура находилась в здании старинной постройки. Толстые стены делали свое дело, и кабинет, точно погреб, круглые сутки хранил какое-то подобие прохлады. По сравнению с которой на улице была атмосфера только что выключенной духовки. Панама шагнул с крыльца в жаркую обволакивающую темноту и привычно подумал о том, что отпущенный ему на этом свете отрезок времени уменьшился еще на двадцать четыре часа. Не то чтобы его так уж сильно огорчал сам этот факт; тошно было отбывать свой срок на земле. За последнее время, правда, он и к этому уже попривык...

Здание прокуратуры выходило на круглую площадь, по которой пролегал маршрут городского троллейбуса. ("У нас пятьдесят три марки троллейбуса, - шутили сайчане. - Пятьдесят первый, пятьдесят второй и пятьдесят третий...") Соответственно, на газоне в середине площади кольцом стояли высокие металлические столбы, к которым крепились растяжки троллеев. По столбам карабкались густые стебли плюща, превращавшие стальную конструкцию в сплошной ворох зелени. Достигая растяжек, стебли устремлялись по горизонтали, и из-за этого столбы даже днем казались великанами с крестообразно раскинутыми руками. В темноте впечатление усиливалось многократно. Панама никогда не интересовался, что думали на сей счет другие жители Сайска, виделось ли кому-то еще то отчетливо страшноватое и трагическое напряжение, которое на этой площади всякий раз заставляло вздрагивать его самого. Он не считал себя впечатлительным человеком, просто переживание казалось слишком интимным, чтобы допускать в него кого-то еще. И он был, в общем, рад, что окно его кабинета выходило в другую сторону и хоровод распятых чудовищ не попадал в поле зрения при каждом взгляде наружу...

Антон Григорьевич поднял голову, посмотрел в усеянное крупными южными звездами небо и принял закономерное решение напиться. Чтобы хоть на какое-то время все провалилось, сгорело синим огнем и заросло лопухами...

Идти домой было недалеко. Жил он здесь же, почти в центре Сайска - всего в пяти кварталах от прокуратуры. На центральном проспекте, бывшем Ленина, а ныне Потемкинском, светились аккуратные шарики фонарей, курсировал общественный транспорт, сновали машины с явным преобладанием иномарок и даже работали кое-где уличные кафе - белые пластмассовые кресла, музыка, шашлыки... Но стоило свернуть за угол, и сразу вспоминались пресловутые "потемкинские деревни", а также то, что "Потемкин" - это, вообще говоря, от слова "потемки". Ибо сквозь убогий лоск центральных фасадов мощно выпирала небритая физиономия уездного "города Мухосранска", как про себя величал его Панама. Исправные фонари здесь попадались не чаще двух на версту, газоны зарастали могучим чертополохом, а листва высоких пирамидальных тополей от пыли и сухости шуршала, как жестяная. Но веяние реформ добралось и до серых задворок "потемкинской деревни". Впереди, словно путеводный маяк, светились яркие неоновые буквы: "24 ЧАСА", а чуть ниже - "Магазин-супермаркет". Гордое наименование относилось к малюсенькому магазинчику, устроенному в бывшем подъезде. Хоть киношников привози, пародию снимать про особенности национального капитализма!..

Вечерний маршрут прокуратура - "супермаркет" - квартира был привычен до тошноты. Панама подошел к магазину и только тут заметил в пятне света из витрины нечто для себя новенькое. А именно человеческий силуэт. На оконной нише полусидела женщина лет сорока с небольшим, одетая, что называется, "бедненько, но опрятно". Руки безвольно лежали на коленях, голова скорбно склонялась к груди. В такой позе можно сидеть бесконечно долго. При наличии определенной тренировки, конечно, - но кто говорит, будто хлеб насущный дается нищим легко?.. Панама присмотрелся. "Рабочее место" было оборудовано с явным знанием человеческой психологии. Имел место весь джентльменский набор. Тут тебе и симпатичная мисочка, стоящая на складной табуретке, и иконка, и фотография милого детского личика, и жалостная подпись при ней ("нуждается в срочной... люди добрые... пожалуйста... хотя бы на хлеб..."). Просить, в общем, прошу, жизнь заставила, но достоинства не теряю.

Однако профессионала не проведешь, и Панама нищенке не поверил. Лишь мысленно фыркнул! "С высшим образованием небось..."

Само по себе это обстоятельство не вызывало у него ни осуждения, ни насмешки, - Антон Григорьевич знал, на каком свете живет. Если уж в нынешнюю эпоху зарплата классного специалиста (следователя в том числе, кстати!) есть скорее тема для анекдотов, чем реальное вознаграждение за ум, знания и труды... Однако грош цена была бы Панаме, если бы он не умел отличить профессиональную сборщицу подаяний от человека, действительно попавшего в беду.

"Ты, милая, поди больше меня зарабатываешь..." - усмехнулся он про себя и шагнул мимо нищенки к двери магазина. Было время, когда он занялся бы ею сразу, не отходя, как говорится, от кассы, и не успокоился бы, пока не вывел на чистую воду... Да. Было. И сплыло. Очень от многого уже отучили некогда блестящего важняка, наивно полагавшего, что вор должен сидеть в тюрьме. Чего доброго, отучат и еще от чего-нибудь...

Он протянул руку к дверной ручке (откроешь, и внутри тренькает колокольчик), но тут дверь неожиданно резко распахнулась навстречу. Из магазина этак по-хозяйски стремительно вышел коренастый, крепкий, русоволосый парень с большим пластиковым пакетом, наполненным разной снедью. Дверь ударила Панаму по руке, но коренастый не то что не извинился - еще и бесцеремонно отодвинул следователя с дороги плечом.

- Не подаю! Блин, развелось тут...- зло бросил он Антону Григорьевичу. - Шагу не ступить, мать вашу!

И быстро зашагал на ту сторону улицы, где в темноте, под давно скончавшимся фонарем, стоял высокий угловатый фургон.

Опешивший Панама молча проводил парня глазами... Он знал, что не выглядит солидным начальником, но чтобы его с ходу записывали в попрошайки?.. Это было уже что-то новенькое...

Мотор грузовика выдохнул в теплую южную ночь ядовитое черное облако, но потом заурчал неожиданно приятно и ровно, так, как работают дизеля только в импортных автомашинах.

Парень с пакетом быстро залез на пассажирское место и властным тоном распорядился:

- Поехали!